Царские забавы - Евгений Сухов

Глава 7

Самодержец уже было собрался ехать в Кадашево, уже челядь раскатала по земле дорожку прямо к государевым саням, когда Иван Васильевич махнул рукой и велел распрячь лошадей.

— Эй, слуги дворовые, принесите три дюжины кур, — распорядился царь Иван.

Боярские дети немедленно бросились выполнять распоряжение самодержца и через четверть часа вернулись, сжимая в руках по огромному мешку, в которых трепыхались и жалобно кудахтали перепуганные птицы.

— Девок зовите, да таких, чтобы с телесами были и при титьках! — распорядился Иван Васильевич.

Дворяне разбежались по палатам кликать мастериц, а боярские дети бросились на Сытный двор, где бабы были особенно крепки и спелы, и скоро во дворец приволокли два десятка самых толстых девиц, каждая из которых толщиной могла соперничать с самим боярином Морозовым.

Боярские дети ожидали новой потехи и не ошиблись.

Постоял малость Иван Васильевич, полыбился на толстух, а потом сказал:

— Девоньки, свадебку я сегодня справляю. Жаль, не могу я вас с собой забрать. Вот вы напоследок порадуйте своего государя, не откажите в просьбе, половите кур. Я страсть как эту забаву люблю!

Эта была давняя потеха Ивана Васильевича, к которой он пристрастился с молодости: повелит бабам раздеться донага, а потом рынды заставляют их ловить во дворе кур. Девки бегают по двору, норовят схватить птиц и так трясут огромными телесами, что государь давится от смеха.

— Ну, чего же вы, девоньки, застыли? Аль примерзли? — прикрикнул на баб Малюта Скуратов. — Потешьте государя, или, может быть, веселья моим молодцам хотите доставить? Они с вас живо сарафаны посрывают!

Рынды уже вытряхнули кур из мешков, и птицы перепуганными бестиями метались по двору, вызывая баб на развеселое игрище.

Бабы в нерешительности топтались.

— Ведь сорвут же сарафаны, ироды, с них станется! — переглядывались женщины. — Господи боже!

А затем, одна за другой, стали сымать через голову сарафаны, обнажая толстые ляжки.

— Исподнее долой! Исподнее сымай! Разнагишайся! — орал Иван Васильевич, разгоряченный увиденным. — Ха! Ха! Ха! Потешьте своего государя, а то ему сегодня за свадебным столом с молодой женушкой от скуки помирать придется! Ну чего же вы, девоньки, застыли?! Хватайте кур! Чем живее отловите, тем раньше я вас со двора отпущу!

Бабы, разбивая лбы, ринулись на кур. Они как будто и вправду хотели позабавить государя перед свадебным застольем — метались за курами так резво, как будто от этого зависела их жизнь.

— Вы, видно, девки, курятины давно не ели! — хохотал Иван Васильевич. — Тогда отчего вам так быстро бегать?

Особой удачливостью отличались поварихи Сытного двора, которые огромными белыми глыбинами метались по площади, грозя сокрушить на своем пути всякого. Девки, выказывая недюжинное старание, загоняли кур в углы и расторопно отлавливали в мешки. Птицы с перепугу проявляли не меньшую изобретательность: они норовили промчаться у девок между ног и, подобно ястребам, без конца вспархивали к самым крышам теремов.

— Ха! Ха! Ха! — смеялся царь. — Вы, девоньки, совсем не желаете повеселить своего государя-батюшку! Да вы едва топаете! Разве кур так надобно ловить? Видать, вам помочь придется. Эй, стрельцы, подгоните девок, а то они совсем бегать разучились. Пошибче их гоните! Пошибче! Вот так! Вот так! Бердышами им подсобите, пускай резвее побегут. Уколите вон ту, толстозадую.

Девки прытко бегали по лужам, во все стороны разбрызгивая грязь, и, растопырив руки, наводили на кур такой страх, что те, мечась, кудахтали истошно.

Тела у баб были сытые, откровенные в своей наготе, поварихи так трясли всеми местами сразу, как будто хотели уморить самодержца смехом. И если не замечать наставленных на баб бердышей, можно было бы подумать, что эта игра доставляет им не меньшую радость, чем самому самодержцу.

Иван Васильевич тыкал перстом в баб и орал:

— На ту посмотри! На ту сивую! Та, что с титьками огромными. Да тебе, бабонька, ими кур глушить надо.

— Одной такой титькой половину дворца передавить можно, — поддакивал Малюта.

На государеву потеху сбежалась посмотреть челядь со всего двора; они облепили окна, выглядывали из-за дверей и не уступали в веселье самому Ивану Васильевичу, гоготали так, что перепугали буйволов на Скотном дворе — быки грозно мычали и били рогами в ворота, и было ясно, что еще один такой натиск, и бревна косяков будут разбиты в щепки.

Сам дворец напоминал огромный амфитеатр, где все места были заняты по чину; из окон за голыми бабами и снующими курами подглядывали дворяне и стольники; с крыльца наблюдали мужи познатнее — боярские дети и кравчие; ну а самые именитые держались подле государя. Тайком, стараясь не попасть мужам на глаза, приоткрыв занавесочки, с терема за забавой наблюдали сенные девки и боярышни, которые не желали уступать в веселье остальной челяди и давились смехом, не опасаясь быть услышанными.

Наконец была выловлена последняя курица, и, вырывая птицу друг у друга, уже разодранную, бабы запрятали ее в мешок.

— Эх, доставили вы мне великую радость! На славу распотешили. А теперь бегите титьки прикрывать.

Напоследок царь одарил баб платками из своих рук, а потом, перекрестившись, послал гонца, чтобы стольники готовились к пиршеству.

— Как Марфа? — повернулся Иван к Скуратову.

Григорий Лукьянович уже открыл рот, чтобы произнести: «Бела как смерть!», но вовремя спохватился.

— Хворает, государь, малость… А так во всем крепка. Улыбается даже.

Государевы сани стояли запряженными, кони беспокойно размахивали гривами и нетерпеливо били копытами высохшую землю.

Поезд Иван Васильевич собрал огромадный: в Москву съехались воеводы из ближних городов и дальних волостей, и, словно длиннющей удавкой, Кремль был плотно опоясан заставленными санями.

Иван Васильевич постоял малость, сел в летние нарядные сани.

Свадебные сани, скребя полозьями, потащились вслед за лошадьми, которые никак не желали поддаваться узде и непременно хотели расшибить государя в быстрой дороге. А уже затем, развернувшись огромной гидрой, за государем потянулись сани бояр, а следом за ними в повозках поспешили низшие чины. Тысячи стольников, московских дворян, жильцов и боярских детей окружили государев поезд и, надрывая голос, орали о том, что государь торопится на свадебку.

У дома купца Василия Собакина свадебный поезд притормозил. Развернулась гидра полутораверстовым хвостом и заняла огромным телом многие улочки и переулки, а государевы сани, оставив громоздкое животное за околицей, степенно подкатили к Красному крыльцу. Лишенное венценосной головы, тело гидры словно вздрогнуло, а потом, смиривший с потерей, заполнило веселым смехом и бесшабашной удалью все пространство от Белого до Земляного города.

Купеческий дом переполошился, будто ужалила его гидра, и яд, рассасываясь по палатам, вытравил на двор не только отца с матерью, но и всю челядь.

Каравайники подскочили к государю с хлебом в руках.

— Милости просим, государь-батюшка, все глазки проглядели, тебя дожидаючись.

Отщипнул Иван хлеб и положил за щеку.

— Одарить невесту соболями, — наказал он подбежавшим стольникам.

Три дюжины дворовых слуг, сгибаясь под ношей мягкой рухляди, вошли в дом и разложили шкуры по лавкам.

— Ты бы, государь, отобедал, — попробовал удержать царя Василий Собакин.

Проглотил государь хлеб и отвечал:

— На свадьбе отобедаю. А теперь дочь покличь, Василий Юрьевич.

— Марфа Васильевна! — голосистым соловушкой звал купец дочь. — Выгляни, солнышко, государь приехал.

Из девичьей комнаты, поддерживаемая боярышнями по обе стороны, в сени вошла царевна. Марфа была худа, хворь проглядывала через ее тонкую кожу.

— Господи! — раздался невольный вскрик за спиной государя.

Подвели девицы Марфу Васильевну к царю и отошли в сторонку.

— Бледна ты, голубушка, — голос государя наполнился жалостью. — Выдержишь ли свадебку?

— Век этого дня ждала, Иван Васильевич, так неужто мне несколько часов не выдюжить?

— А теперь, девицы, под руки государыню возьмите… Да побережнее, это вам не охапка поленьев!

Боярышни бережно подхватили Марфу Васильевну под локотки.

Марфа Васильевна села в свадебные сани и утонула в соболиных мехах.

— Погоняй! — распорядился Иван Васильевич.

Санный поезд, подобно огромной гидре, втянул в себя множество щупалец-рукавов — мгновенно опустели переулки и улицы, давая простор праздному люду и прочим зевакам, — распрямился на владимирской дороге и потянулся лентой в сторону Кадашева.

В слободе государя дожидались после обедни.

В гостиную комнату приволокли две дюжины свечей, царское место обили ковром и обложили куницыным мехом, челядь облачилась в золотые кафтаны и принялась ждать.