О нем и о бабочках - Дмитрий Липскеров

– Конечно, за мой счет! – уточнил. – И сдвигайте побольше столов, а то продукты не поместятся.

Настроение у коллектива поменялось. Халява и мертвого из могилы поднимет, и палача с жертвой местами поменяет.

– Ура! – по-пионерски приветствовала сожительница Медведева.

– Ура! – вторили остальные соседи. Лишь старуха Морозова нервно крутила во рту зубные протезы.

– Можно документик? – попросил я.

– Конечно-конечно! – Медведев передал мне паспорт и сообщил, что если застолье будет водочное, то у него имеется банка соленых груздей.

– Все за мой счет!

– А во сколько?

– Так к семи вечера будет в самый раз! Так, товарищи?

– Так, – согласились соседи.

Запершись у себя, я, не раздеваясь, долго вслушивался в длинные гудки телефона. Мне вовсе не хотелось веселиться со своими соседями по коммуналке, люмпенами и бывшими коммунистами. Особенно после такого оглушительного провала с Иратовым.

Иратов и Верочка подъехали к Донскому монастырю заблаговременно. Здесь же, перед воротами, купили цветов и под руку прошли по аллее к храму Иконы Божией Матери. Внутрь зашла лишь Верочка, перекрестилась на входе и на голоса певчих, отпевающих какого-то усопшего Зиммермана, вероятно выкреста. Затем Верочка прошла к киоску, заказала сорокоуст для Иратова, написала записки – кого помянуть, кому за здравие. Набрала свечей и, оставив киоскерше две крупные купюры, наказала:

– Все, что лишнее, – на храм!

Подошла к иконе Божией Матери и зажгла первую свечу. Она попросила Мать Бога, чтобы та заступилась за нее, чтобы совершила чудо и дала Верочке возможность испытать счастье материнства… Часть цветов молодая женщина установила в вазу под образом, перекрестилась, кланяясь, затем отошла. Она некоторое время колебалась, подойти ли ей к распятию, но почему-то убоялась в результате и почти бежала от Христа к Иратову.

– Зачем столько свечей? – не понял Арсений Андреевич.

– Много не бывает. У памятника родителям поставим.

Некоторое время пара потратила на поиск родных могил.

– Здесь все изменилось! – оправдывался Иратов, хотя на кладбище Донского монастыря давно ничего не менялось. В историческом месте почти не хоронили, только подхоранивали, если места были выкуплены. Даже крематорий уже давно закрыли – пугал народ черным дымом из трубы…

Собственно говоря, Иратов не был на похоронах его родителей. Он отдал все распоряжения по телефону из Нью-Йорка, а его люди все организовали, засняв процесс на видеопленку. Пришлось идти к директору кладбища, постоять в очереди, затем оба оказались в крошечной комнатке, где тот отрабатывал свои похоронные гонорары. Сия персона встретила вошедших весьма недружелюбно, попыталась даже жестко попенять им за столь долгую помесячную неуплату за соблюдение чистоты на захоронениях, но Иратов эту попытку остановил лишь взглядом одним, дав понять директору, что перед ним особа колоссальных размеров, способная походя раздавить, расплющить и даже не заметить.

– Покорнейше прошу простить, – сменил гнев на милость хозяин мертвецов. – Не признал! – и протянул широченную ладонь для пожатия. – Глеб Аристархович!

Иратов руки не принял, а лишь констатировал свою догадку:

– Землицы перебросали немало…

– Из рабочих вышел, – подтвердил директор.

– Под кем в девяностых работали?

– Не понял?.. Может, чайку? На улице знатный морозец!

– Под измайловскими?

– Сами знаете, какая жизнь была…

– Так и сейчас измайловские здесь копейку имеют.

– Хозяин старый – и бизнес старый. А вы из каковских будете? Будто ваше изображение мне знакомо…

– Я вольный стрелок… Показывайте, уважаемый, могилы!

– Конечно.

Гуськом они пошли по узенькой, протоптанной в снегу тропинке, все больше отдаляясь от центрального входа. Миновали могилу Майи Кристалинской – певицы, которую Иратов неплохо помнил еще в черно-белом изображении телевизора. Герои войны и труда, генералы и артисты, сопровождали их путь грустным взглядом со своих надгробий.

– Уже недалеко, – подбодрил директор.

Верочка чувствовала, как стынут ноги в тонких изящных сапогах, но виду не показывала, лишь пальчики на ногах напрягала, пытаясь разогнать кровь.

– Не чистите снег-то! – раздражался Иратов, которому снег залез под брючину и застрял комками возле щиколотки.

– Так никто не платит, мы и не чистим.

– Тоже верно…

– Вот за этой стеной и ваши могилы, – оповестил директор. – Пришли. Обратно по натоптанному куда легче возвращаться. Вот они, могилки!

Верочка и Иратов стояли возле одной на двоих оградки и смотрели на выцветшие фаянсовые фотографии надгробий. Сами могилы утопали в свежем снегу, и красногрудый кладбищенский снегирь склевывал с куста рябины мерзлые ягоды.

– Я пойду? – спросил директор.

– Идите.

– Если что нужно, я у себя в конторе… – И пошел назад по тропинке.

Иратов обнял Верочку, и они стояли молча.

Арсений Андреевич краем глаза видел ступающую по тропинке сутулую фигуру Эжена в черном облачении. Его черные волосы развевались на зимнем ветру, и Иратов невольно залюбовался своей копией.

– Пойду поищу какую-нибудь лопату, – проговорила Верочка. – Или веник, на худой конец.

Она передала букет мужу, сказав, что к чистому поставим. Только она отошла, как Эжен наконец добрался до Иратова.

– Я не опоздал? – спросил молодой человек. – А то у меня и часов нет…

– В самый раз, – ответил Арсений Андреевич.

– Прекрасные были люди! – проговорил Эжен и склонил голову.

И опять Иратов с трудом сдерживал раздражение. Будь его воля, он бы прострелил эту черноволосую башку, а труп подселил бы к Бурыгину Ивану Сергеевичу, начальнику треста, бюст которого взирал с противоположной стороны тропинки уверенным бульдожьим взглядом. Вместо этого поинтересовался:

– Как дела?

– Вы опять злитесь!

– А что прикажешь делать?

– Смириться! Рано или поздно придется.

– Ты не боишься, что я тебя здесь завалю?

– Завалить меня – то же самое, что самому застрелиться…

– Да перестань ты нудить!!! Какая-то околесица, в самом деле!

– А помните, у вас на нем еще крошечное родимое пятнышко было, которое во младенчестве прижгли жидким азотом? – Иратов сверкнул глазами. – Латинской буковкой V? Пятнышко со временем стало еле заметным…

Неожиданно Эжен сбросил пальто на снег и задрал до затылка свитер, демонстрируя Арсению Андреевичу голую спину, по всей площади которой растянулась бледно-розовая литера V. – Видите ее? Видите?

Иратов смотрел на Эжена и думал о том, что ситуация сюрреалистическая, достойна Дали. Некий молодой человек старательно доказывает некоему субъекту, что он его половой член!.. Вместе с тем и пропажа у Арсения Андреевича вышеозначенного предмета никак не меньший абсурд, чем труды Кафки.