Игра в гестапо - Лев Гурский

– Коврик… да-а… – пробормотал Дмитрий Олегович, чтобы уж совсем не молчать во время экскурсии.

Хек в серебристой чешуе судорожным движением выхватил из кармана записную книжечку, мгновенно пролистал ее и, виновато потупившись, признал:

– Упущение. Поскольку расцветка не была заранее оговорена в контракте, я взял на себя смелость… Мы сию же секунду уберем…

По всей видимости, этот Сорок Восьмой был на редкость избалованным и капризным наемным убийцей – в отличие от книжного Карлоса Кугеля, который во время РАБОТЫ довольствовался циновкой, носовым платком и армейской флягой с водой. Либо писатель Черник паршиво разбирался в киллерах, либо Сорок Восьмой представлял собой некое исключение из правил. В любом случае, решил про себя Курочкин, надо быть очень внимательным: если его разоблачат, то утопят в этой же ванне. И полотенце с ковриком не помогут.

– Все в порядке, – поспешил успокоить серебристого Дмитрий Олегович. – Нормальная расцветка, мне подходит.

Поняв, что рекламаций не будет, серебристый облегченно вздохнул и провел Курочкина на кухню. Дмитрий Олегович порадовался, что супруга Валентина сейчас не видит всего этого кафельно-пластмассово-хромированного великолепия, а то бы она, пожалуй, насмерть замучила Курочкина упреками в том, что он – безнадежный кандидат медицинских наук, а не преуспевающий наемный убийца. «Обалдуй! – почти явственно услышал Дмитрий Олегович. – Выучился бы на приличного киллера – и жили бы по-людски!» Курочкин даже вздрогнул и потряс головой, отгоняя фантастическое видение. Серебристый экскурсовод, чутко следивший за выражением лица гостя, тут же встревожился.

– Что-нибудь не то? – мигом осведомился он, вновь выхватывая записную книжечку.

По мнению Дмитрия Олеговича, все было то, даже с избытком. Но если этот Сорок Восьмой и в самом деле такой привереда, то следовало бы поддержать марку и навести хоть какую-нибудь критику.

– А вот… – начал Курочкин и остановился, не зная, что сказать. В голову лезла только какая-то чушь о плохо закрытом кране или о косо висящем на гвоздике посудном полотенце. Для Валентины и то и другое было бы серьезным нарушением порядка, но для наемного убийцы, обозревающего штаб-квартиру, такие мелочи все-таки могли показаться чрезмерными.

К счастью, серебристый сам пришел на помощь.

– Не беспокойтесь, мы не забыли, – деликатно проговорил он, доставая из одного шкафчика приземистую алюминиевую миску, а из другого – пестрый пакет с иностранной надписью. – Кис-кис-кис… Кошечка, птички, икебана – все, как вы просили…

На зов в кухню явился здоровенный рыжий котяра и стал деловито ждать, пока серебристый вскроет пакет и высыпет в миску порцию бежевых катышков. Должно быть, Сорок Восьмой питал слабость к домашним животным и перед терактом умиротворялся в их компании.

– Он будет ЭТО есть? – с некоторым сомнением осведомился Дмитрий Олегович. На вид катышки казались совсем несъедобными. На месте котяры он бы сам предпочел рыбку или колбасу.

– Научно разработанный рацион, – объяснил серебристый. – Мэйд ин Ю-Эс-Эй. Здоровый кот без всяких хлопот. Вчера трескал как миленький и облизывался.

Рыжее создание тем временем лениво сжевало пару катышков, потом наступило лапой на край миски, опрокинуло на пол весь научно разработанный рацион и, брезгливо переступая лапами, покинуло кухню.

– Наелся уже, мой хороший, – вымученно засмеялся серебристый. – Вы не поверите, такой проныра, ха-ха… – Похоже, он с трудом сдерживался, чтобы не броситься в погоню за рыжей сволочью и накормить кота с применением грубой силы.

Пытаясь сгладить возникшую неловкость, Дмитрий Олегович счел нужным напомнить о прочем обещанном ассортименте – птичках и икебане. Вообще говоря, Курочкин весьма приблизительно знал, что означает последнее слово. Кажется, что-то японское и безобидное, типа цветов или камушков.

– Пожалуйста, пожалуйста, господин Сорок Восьмой, – засуетился экскурсовод и бросился прочь из кухни, стараясь не наступить на раскатившиеся по всему полу шарики кошачьего корма Мэйд ин Ю-Эс-Эй. Дмитрий Олегович двинулся следом за ним. Научный рацион для рыжего проныры противно скрипел и перекатывался под подошвами, отчего Курочкин пару мгновений всерьез рисковал шмякнуться на пол в неподобающей киллеру позе. Наодеколоненный господин, маячивший сбоку, вовремя подставил плечо и спас рейтинг мнимого Сорок Восьмого от неминуемого падения.

– Благодарю, – коротко сказал Дмитрий Олегович, преодолев опасную зону. Возможно, настоящему киллеру следовало бы не благодарить, а сердито распечь провожатых, однако роль капризного наемного убийцы пока еще не очень удавалась Курочкину. Он предпочел лишь недовольно сдвинуть брови.

– Виноват, накажем, – быстро откликнулся наодеколоненный господин в черном, оставив Курочкина только гадать, кто же именно может подвергнуться наказанию: серебристый коллега, допустивший оплошность, сам рыжий кот или американцы, производящие на свет эти скрипучие шарики? Задумавшись, Дмитрий Олегович пропустил момент, когда к их компании присоединилась еще четверка неразговорчивых гоблинов, – должно быть, из числа охранников квартиры; и именно в таком составе они уже всемером вступили в комнату с икебаной и птичками. Икебана порядком разочаровала Курочкина. На длинной лавке, покрытой шелковым покрывалом, выстроилось в ряд примерно с десяток разнокалиберных ваз и кувшинов, в которых были понатыканы чахлые букетики, не больше пяти цветочков в каждом. Преобладали унылые желтые и лиловые краски.

– Это – для созерцания, – доложил серебристый. – Согласно контракту.

Дмитрий Олегович сразу догадался, что на цветах здешняя команда здорово сэкономила и вместо роз или хотя бы гвоздик насовала в вазы какие-то копеечные растения, сорванные на ближайшем пустыре. Впрочем, в его положении глупо было скандалить; он ограничился только просьбой убрать из крайней вазы пару совсем уж завядших цветов.

– Убрать? – с сомнением переспросил серебристый и полез в свою записную книжку. – Но…

– Делай, что говорят! – прошипел из-за спины Курочкина наодеколоненный господин, который пахнул, как сто букетов, вместе взятых, и, видимо, поэтому имел право отдавать приказы.

Серебристый послушно щелкнул пальцами. Ближайший гоблин из охраны приблизился к вазе и здоровенными пальцами начал прореживать букет. Курочкин заметил, что гоблин, помимо чахлых, попутно выдернул еще и нормальный цветок, и в результате этого оставшийся букет стал выглядеть совсем уж по-сиротски. «Ладно, – подумал Дмитрий Олегович, – для созерцания сойдет и так. Тем более японцев среди нас нет»…

– А вот это – соловьи, – сообщил серебристый хек и выкатил на середину комнаты здоровенную клетку, накрытую темной тряпкой. – Две штуки, согласно контракту. Для успокоения нервов… Чтоб рука не дрогнула, – прибавил он, вежливо хихикнув.

Как только тряпка была снята, неподалеку от клетки сразу же нарисовался рыжий котяра и принялся с живейшим интересом разглядывать пленных пташек. Интерес был не гастрономический, а скорее спортивный: два нахохлившихся серых комочка едва ли выигрывали сравнение с калорийным кошачьим кормом американского производства.

– Пойте! – скомандовал серебристый и побарабанил по прутьям. – Ну, давайте, сволочи, чирикайте…

Соловьиная пара явно вознамерилась устроить забастовку. Птицам было все равно, успокоятся нервы у киллера Сорок Восьмого или нет, дрогнет его рука или не дрогнет. Природа, посаженная за решетку, отважно безмолвствовала.

Дмитрий Олегович почувствовал себя крайне неловко.

– Раз не поют пока, так и бог с ними, – примирительно сказал он. – Может, они сегодня не в голосе… Я пока посозерцаю… – С этими словами он уставился на чахлые букетики, которые почему-то настраивали его теперь на самые печальные японские размышления. О жертвах Хиросимы, например.

– Сейчас они у меня будут в голосе, – мрачно пообещал серебристый. – Привыкли, халтурщики, только под фанеру петь…

Когда Курочкин оторвался от созерцания десятка дохлых букетиков и бросил взгляд на клетку, серебристый хек-экскурсовод уже настраивал портативный магнитофон. Еще несколько секунд – и из портативных динамиков полились нежные птичьи рулады. Понукаемые тихой руганью серебристого и сильными ударами по прутьям клетки, соловьи смирились. Петь они не начали, но, по крайней мере, стали время от времени разевать свои клювики под звуки фонограммы. Если сильно не присматриваться, могло показаться, будто соловьи, наконец, засвистели сами. Вид у соловьев-эстрадников был самый жалкий и подавленный.

– Хорошо, хорошо, достаточно, – поспешил закруглить концерт Дмитрий Олегович. – Рука не дрогнет, честное слово.

Серебристый моментально прекратил барабанить по клетке и вырубил магнитофон. Соловьи, словно неопытные вокалисты, еще несколько секунд пооткрывали свои клювики вхолостую, а затем догадались, что концерт окончен.