Крепостная Россия. Мудрость народа или произвол власти? - Михаил Шевченко

Огромный вред крепостным крестьянам причинила пресловутая 123 статья Великороссийского местного положения о четвертном или «дарственном» наделе. Многие помещики, особенно в черноземных губерниях, применяли эту статью очень широко. Чтобы сохранить за собой максимум плодородной земли и одновременно обеспечить себя дешевыми рабочими руками, они очень часто насильственно принуждали подвластное им население подписывать «дарственные» акты. Вот один из типичных случаев. Помещик Задонского уезда Д.В. Викулин довольно упорно домогался согласия крестьян с. Троицкого взять в «дар» одну четвертую часть высшего надела, но крестьяне не менее упорно отказывались. Озадаченный поведением крестьян, Викулин потребовал содействия полиции, которая, прибыв в имение, подвергла телесному наказанию «виновников» и обещала вызвать на постой воинскую команду. После таких истязаний и угроз крестьяне, естественно, вынуждены были Принять «даренку». Между прочим, это не помешало уездной администрации сообщить губернскому начальству, что договор о «даре» между крестьянами с. Троицкого и помещиком Викулиным «заключен по добровольному и непринужденному согласию обеих сторон»[396].

Иногда крестьяне сами настойчиво стремились получить «дарственные» наделы. Это объясняется тем, что поземельная арендная плата в целом ряде мест России в начальный период проведения реформы была значительно ниже оброка, установленного «Положениями 19 февраля». Поэтому крестьянам казалось более выгодным принять «даровый» надел и потом свободно арендовать недостающие для ведения хозяйства угодья. Кроме того, крестьянское население, чрезвычайно сильно прельщала возможность путем заключения «дарственной» сделки сразу разорвать ненавистные обязанные отношения. Однако все расчеты н надежды крестьянских масс были глубоко ошибочными, так как благодаря ничтожным размерам душевых наделов вообще и большому контингенту «дарственников» в частности арендные и продажные цены на землю начали быстро расти и вскоре стали совершенно недоступными для большинства из них. Это поставило крестьян-«дарственников» (а их насчитывалось в стране 461 224 ревизских души[397]) в исключительно тяжелое положение, что находит свое подтверждение в тех многочисленных жалобах, с которыми они обращались в различные правительственные инстанции. Так, крестьяне Новочигольской волости Бобровского уезда, при надлежавшие графине Кушеневой-Безбородко, согласно «дарственной записи», совершенной в 1863 г., получили по 2080 кв. сажен земли на душу. Имея столь мизерные наделы, которые к тому же непрерывно сокращались вследствие прироста населения, они попали в полную зависимость от соседних помещиков. Зная острую нужду крестьян в земле, дворяне теснили их со всех сторон. «В таком положении, – писали крестьяне Александру II в 1883 г., – мы находимся в продолжении 20 лет и окончательно разорены»[398].

По официальной терминологии четвертные наделы назывались «дарственными», народ же весьма метко окрестил их нищенскими, сиротскими, кошачьими. Именно о таких наделах в одном журнале была помещена карикатура под названием «Аграрное». Крестьянин, обутый в лапти, стоит на одной ноге. Помещик спрашивает у него: «Что ты, мужичок, на одной ноге стоишь?» Крестьянин отвечает: «Да другую, вишь, поставить некуда: везде вашей милости землица. Боюсь, еще за потраву судить будете».

Трагичность положения крестьян заключалась также в том, что «Положения 19 февраля» не дали им права требовать отмежевания надельной земли от барской. Разверстание земельных угодий всецело зависела от усмотрения дворян, которые подчас считали излишним изменять старый порядок. Поэтому чересполосица, существовавшая при феодальном строе, полностью сохранилась и после реформы, а в некоторых имениях благодаря образкам была еще больше усугублена.

Чересполосица являлась страшным бичом для крестьянского хозяйства. Она неизбежно вызывала лоскутность, раздробленность мирской земли на несколько несвязанных между собой мелких клочков. Сплошь и рядом такие клочки находились на значительном удалении от усадебных мест крестьян и имели самую уродливую конфигурацию. Это, естественно, затрудняло своевременную обработку крестьянами своих полей, приводило к напрасным затратам рабочего времени, тормозило реорганизацию и интенсификацию земледельческого производства.

Помещичьи земли, вклиненные в мирские наделы, держали крестьян в непрерывном напряжении и в постоянном страхе перед опасностью штрафов. Угроза последних представлялась тем более серьезной, что 18 июля 1862 г. царское правительство издало специальный указ о мерах охраны владений дворянства от крестьянского скота и птицы. В соответствии с этим указом в губерниях была разработана подробная такса взысканий с крестьян за потраву помещичьих полей, лугов, огородов и даже стерней жнивья. Стремясь избежать разорительных штрафов, крестьяне вынуждены были на любых условиях арендовать у помещиков «угрожаемые» участки, хотя для ведения хозяйства такие участки нередко оказывались совершенно непригодными.

Во время проведения реформы 1861 г. часто случалось, что полевые наделы отводились крестьянам особняком, вдали от усадеб, а непосредственно вокруг деревни располагались дворянские угодья. В этих случаях крестьянские усадьбы попадали в полное окружение помещичьих владений. Нередко кольцо помещичьей земли столь тесно сжимало деревню, что крестьянам буквально курицу некуда было выпустить. К тому же к полевым наделам крестьян очень часто отсутствовали погоны или они оказывались слишком неудобными. Как жилось в таких случаях крестьянам, хорошо описал А.И. Эртель в романе «Гарденины». Можно привести и другие факты. Так, крестьян хут. Волчьего Валуйского уезда с внешним миром и пахотными угодьями связывала единственная дорога, проходившая по земле помещика Шидловского. При крепостном праве и года три после его падения, сообщали крестьяне губернскому начальству, «мы беспрепятственно пользовались этой дорогой, но потом Шидловский запретил нам гонять скот наш на поля наши и теперь держит нас, как будто, в осадном положении». Крестьяне неоднократно предлагали Шидловскому за крайне необходимую им дорогу в четыре раза больше земли и гораздо лучшего качества. Однако помещик категорически отверг просьбу крестьян, в результате чего они продали всех своих волов и овец, а сами оказались вынужденными в барской экономии «принимать на себя работы или вовсе бесплатные, или мало оплачиваемые»[399].

«Помещики, – писал В. И. Ленин, – не только награбили себе крестьянской земли, не только отвели крестьянам худшую, иногда совсем негодную землю, но сплошь да рядом понаделали ловушек, то есть так размежевали землю, что у крестьян не осталось то выпасов, то лугов, то леса, то водопоя»[400]. Все это создало многостороннюю и чрезвычайно тесную зависимость крестьянского хозяйства от соседних дворян, зависимость, которая представляла собой живое воплощение остатков крепостной эпохи. Ободранные до нищеты крестьяне, выйдя из крепостного рабства у помещиков, после реформы попали в не менее тяжелую экономическую кабалу к тем же помещикам и их ставленникам. Безысходная экономическая кабала и отработки «… вот чем оказался на деле тот «свободный труд», призвать на который «божие благословение» приглашал крестьянина манифест, составленный попом-иезуитом»[401].

Рассмотрим теперь вопрос о крестьянских повинностях, установленных в пользу дворян Великороссийским местным положением. Одним из видов этих повинностей, как и при крепостном праве, являлся денежный оброк. Размер его определялся не только доходностью предоставленных крестьянам наделов, но и стоимостью их личности. Поэтому и после реформы 1861 г. оброк имел типичные свойства феодальной ренты.

По различным местностям великороссийских, новороссийских и белорусских губерний оброк колебался в пределах от 8 до 12 руб. за высший душевой надел. Восьмирублевый оброк был установлен для Витебской, Вятской, Могилевской, Олонецкой, некоторых уездов Казанской, Орловской, Псковской и Тамбовской губерний. Десятирублевый – для Петербургской, Московской, Ярославской, а также для отдельных имений Владимирской и Нижегородской губерний, располагавшихся по берегам Волги и отстоявших от нее не далее 15 верст. Самый большой оброк – 12 руб. за высший душевой надел должны были платить крестьяне, жившие в окрестностях Петербурга. Для остальных местностей всех трех полос Великороссийское местное положение определило душевой оброк в размере 9 руб. Из этого следует, что оброк назначался тем выше, чем больше в той или иной местности были развиты крестьянские промыслы и чем дороже ценилась личность крепостных крестьян. Если помещик отводил крестьянам урезанные против высшей нормы участки, то оброк понижался обратно пропорционально изменению величины надела, т. е. чем меньше земли получал крестьянин, тем большую сумму оброка ему приходилось платить за каждую десятину. Это объясняется тем, что по Великороссийскому местному положению сумма оброка, установленная за высший надел, распределялась далеко не равномерно на все десятины надела. В нечерноземной полосе за первую десятину надела полагалось платить 50 % общей суммы оброка, за вторую – 25 %, остальные 25 % равномерно распределялись между всеми оставшимися десятинами надела. Например, в Мышкинском уезде Ярославской губернии высший душевой надел составлял 4 дес., оброк – 10 руб. Как распределялся оброк в данном случае? Произведем подсчет. За первую десятину Крестьянин должен был платить 5 руб. оброка, за вторую – 2 руб. 50 коп., за третью и четвертую десятины – по 1 руб. 25 коп. В среднем же на каждую десятину надела приходилось оброка по 2 руб. 50 коп. Теперь допустим, что помещик отвел крестьянину урезанный надел, всего две десятины. Какую же сумму за такой надел должен был платить крестьянин? При подсчете получается: за первую десятину – 5 руб., за вторую – 2 руб. 50 коп., всего 7 руб. 50 коп., а в среднем за десятину 3 руб. 75 коп., тогда как при наделе в 4 дес. – только 2 руб. 50 коп. Так обстояло дело в нечерноземной полосе.