Запретный рай - Лора Бекитт

— У меня грудные дети! Что с ними будет?!

— У всех есть дети.

— Я невиновна!

— Все так говорят, — спокойно ответила старуха и добавила: — Сколько бы ты ни твердила, что ничего не делала, тебя все равно осудят!

— Меня не должны судить в Лондоне, — сказала Эмили, — я приехала из Франции.

Стоило ей произнести эти слова, как одна из прислушивавшихся к разговору женщин встала со своего места и приблизилась к ней вихляющей разнузданной походкой.

— Француженка?! А я-то думаю, откуда в нашем притоне взялась такая красотка! — развязно произнесла она. — С тебя денежный взнос! Ставь нам выпивку.

Недалеко от тюремных ворот был подвал, где торговали спиртным. Как правило, его содержал узник, получивший от властей разрешение оставлять себе часть прибыли. Любой надзиратель за отдельную плату мог доставить заключенным, содержавшимся в тюрьме в ожидании приговора, порцию опьяняющего напитка из этого подземного трактира.

Эмили отшатнулась.

— У меня нет денег!

— «Все так говорят»! — передразнила узница голос старухи, после чего бесцеремонно задрала подол платья новенькой. — О, да на тебе белье тонкого полотна! Нижняя юбка с кружевами! Шелковые чулки! У многих из нас вот уже много лет, как нет нижней юбки, а кое-кто никогда ее не носил! — И тут же распорядилась: — А ну снимай все это!

Эмили оглянулась в поисках поддержки, но ее не было. Иные женщины смотрели враждебно, другие — с любопытством, но без сочувствия. Глаза некоторых были устремлены в одну точку: эти узницы ни на что не реагировали.

— Нет, — твердо произнесла она.

— Что ты сказала?

— Нет!

Эмили увидела, как арестантки одна за другой поднимаются с нар. Открытое неповиновение со стороны новенькой вызвало всеобщий гнев. Она была не такой, как они, — хорошо пахнущей, чистенькой, не умеющей сквернословить. Уже за это ее стоило сделать жертвой.

К ней потянулись костлявые или рыхлые, словно тесто, руки с въевшейся в поры грязью и длинными ногтями. Не успев моргнуть глазом, Эмили очутилась на полу. С нее содрали нижнюю юбку, чулки и панталоны, отобрали носовой платок и гребень, вытащили шпильки из прически, сняли с ног туфли.

Потом женщины отошли, а она осталась лежать. Вскоре над ней склонилась все та же старуха.

— Поднимайся, — сказала она. — Здесь все проходят «крещение». Что поделать, такой закон: нельзя быть лучше других и иметь больше, чем остальные!

Встав на ноги, Эмили обвела камеру чужим невидящим взглядом. Впрочем на нее больше не обращали внимания.

Свободных мест на нарах практически не было, и все же Эмили нашла одно, рядом с кадкой, в которую справляли нужду.

В последующие часы она утратила ощущение времени и удивилась, когда колокол возвестил о том, что наступил вечер. В ожидании ужина арестантки оживились, послышались разговоры и беззлобная ругань. Многие расчесывали волосы: кое-кто гребнем, а иные — просто пальцами.

Надзиратели вкатили в камеры тележку, заставленную железными мисками с чуть тепловатым и жидким супом, к которому полагался кусок тяжелого, темного хлеба.

Эмили не делала попытки встать и взять свою порцию, хотя не ела с самого с утра. Ей ничего не хотелось. Разве что забыться, а лучше всего — умереть.

Неожиданно к новенькой подошла женщина, первой начавшая ее раздевать. Она держала в руках кружку, в которой плескалась какая-то жидкость.

— Мы продали твои вещи, зато теперь можем повеселиться, — заявила она. — Вот твоя порция. Держи!

— Что это? — пристально глядя на нее, спросила Эмили.

— «Убийца печали». Выпей и забудешь о том, где находишься.

Медленно, словно раздумывая, Эмили взяла кружку, а потом вдруг резко выплеснула ее содержимое в лицо женщины.

Вскрикнув от неожиданности, та взмахнула руками, а потом принялась утираться.

Забыв о еде, арестантки принялись вскакивать со своих мест. Все они, как и сама Эмили, были уверены в том, что ей не поздоровится. Однако пострадавшая ограничилась кривой усмешкой и замечанием:

— Забавно! И все ж ты должна будешь выпить. Эй, давайте сюда бутылку!

Не переставая смотреть на нее поверх ободка, Эмили осушила кружку. Джин был столь же крепким, сколь и скверным на вкус, но она не дрогнула.

Внимательно наблюдавшая за ней женщина хлопнула ее по плечу.

— Молодец! Меня зовут Мери Шеппард. А тебя Эмили, да? Будем знакомы. А теперь рассказывай, что ты натворила на воле.

В голове шумело, язык заплетался, но все же Эмили смогла кое-как сложить слова. На сей раз ее рассказ вызвал не только живой интерес, но и искреннее сочувствие. Она умолчала лишь о Полинезии, ибо никто из собравшихся и слыхом не слыхивал об островах, находящихся на краю света.

— Вот стерва! — заметила Мери, услышав про Элизабет. — Не признать собственную дочь! — И посоветовала: — Напиши прошение королеве. Все-таки ты иностранка!

Из глаз Эмили полились слезы.

— Что будет с моими детьми!

— Забудь о них на сегодня, — решительно заявила Мери. — Выпей еще и ложись спать. Пойдем, я найду для тебя место получше.

Эмили опустила на пол босые ноги. Он был сырым и грязным. Она вспомнила, как боясь поранить ступни о ракушки и кораллы, не решалась ступить на песок, и ее захлестнула новая волна душевной боли.

Мери принесла ей пару разбитых, грубых башмаков и с любопытством глядела, как Эмили надевает их на свои нежные белые ступни.

Она довела пошатывающуюся новенькую до нар и заботливо укрыла одеялом.

— Спи. Быть может, следующий день будет лучше, чем предыдущий.

Эмили провалилась в сон, как в бездонную яму. Ей снилось, что она лежит обнаженная в прозрачной мелкой воде, а склонившийся над ней Атеа загораживает собой палящее солнце. Эмили не может понять, почему, когда кругом так прекрасно, ее терзает невыносимая сердечная боль.

Очнувшись, она вспомнила свой сон, и неожиданно ее охватила ненависть. Не к леди Клиффорд, не к Элизабет Хорвуд, а к Атеа. Он остался в своем раю в окружении сладострастных красавиц, а она угодила в земной ад!

Прошло несколько дней. Эмили ничего не знала ни о собственной участи, ни о судьбе своих детей. Общение с некоторыми женщинами немного скрашивало ожидание суда, хотя среди них не было таких, с кем Эмили могла бы подружиться по-настоящему.

Узнав, что она умеет читать, в том числе и по-английски, многие узницы просили ее зачитывать вслух статьи из газет, которые попадали в тюремные камеры с воли.

Поскольку Эмили никто не приносил передач, она была вынуждена довольствоваться тюремной баландой. Иногда ей перепадал более-менее лакомый кусок от женщин, благодаривших ее за чтение.