Дневниковые записи. Том 2 - Владимир Александрович Быков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жду ответа по поводу наших с Сомовым разговоров о твоей стране.
31.10
Редакционная свистопляска «выбила» меня из колеи, я забыл про свои болезни, и вдруг обнаружил, что полностью, насколько может быть здесь приемлемо это слово, здоров. Не беспокоят ни голова, ни руки, ни ноги, ни даже, практически, моя аденома. Что произошло? Скорее всего, полагаю, закончился период перехода из одного возрастного состояния в другое, из пожилого, по Горбачеву, возраста – в старческий. А проще – сдачи некоторых «позиций» и приведения организма в состояние более адекватного соответствия желаний его физическим возможностям. Но, думаю, и не без воздействия этой «свистопляски».
08.11
«Дорогой Матус! Получил письмо от 05.11, исключительно красиво отформатированное, так что я его перетащил в свой архив, изменив только шрифт на мой «Arial», однако никак не мог понять как, в какой системе, ты делаешь такие малые отступы в первых строках абзацев?
Началом твоего письма рад, как и ты моим, но только с замечанием не по форме переписки, которая не стоит того, а по меньшей, чем хотелось бы, ее результативности.
А теперь о главном, и опять не без опасений в кажущемся непонимании тобою моего.
Мою попытку, пусть недостаточно удачную, установить причину «явления», ты воспринял как набор одних следствий, и не просто следствий, а как оправдание якобы мною этих следствий Я хотел установлением причины исключить негатив, а ты (по профессии аналитик, а не какой-нибудь критикуемый мной гуманитарий, свершившийся негатив выдал за мною признанное явление.
И такое вот, случилось совпадение. Как раз в день получения твоего письма у меня на столе оказалась книжка «Еврейские страсти» двух уральских Рабиновичей, оставшихся здесь и никуда не уехавших (матери Славы Рабинович – известного поэта, члена Союза российских писателей, переводчика известной «Песни о Гайавате» Генри Лонгфелло; и ее сына Валерия – профессора филологии, автора книги «Западная литература. История духовных исканий» и др.). Не в пример тебе, эти чистые гуманитарии мой вопрос себе задали. Задали, правда, со своих групповых позиций и своего бытия, но все же попытались ответить на вопрос: «Почему?». Почему, следствием каких причин, каких национальных особенностей сложилась таковой история их народа? А сделав эту попытку, и констатировав по сути то же, что и я, отнюдь не пришли в твое ненавистническое состояние. Вполне у них получилось лояльная книжка с разбором многих за и против. (Смотри ниже в приложении).
Что касается меня, то тебе моя позиция на все подобные нас возмущающие явления (и не только в части евреев, а и всего остального аналогичного, в том числе, названного тут) – известна. Она в теории природой продиктованного «равновесного» существования, о котором я тебе не раз упоминал. Упоминал и в критикуемом тобою письме, из которого ты по своим правилам «выдрал» опять часть, и рассмотрел ее вне контекста, вне авторского понимания проблемы во всей ее совокупности, рассмотрел в рамках «интересов и забот» одной стороны (даже вне моей озабоченности), вне остального, что вытекает из разумного компромисса и многофакторного анализа.
Нет в природе ничего (в том числе, к слову, и Сомова) мазанного только одним цветом, нет интересов только одной стороны и нет следствий вне причин, их породивших.
Ты опять беспричинно на меня «наехал». Я… с идеологией расиста, антисемита, чуть не фашиста? Надо придумать!!!».
Приложение: Отдельные выдержки из книги «Еврейские страсти».
«… У нас масса грехов, если уж говорить о заповедях Господних, и немалых: мы не блюдем Субботу, мы сто раз поминаем Господа всуе, мы часто и безбожно творили и творим, хоть и вынуждено, кумиров – Троцкого и Ленина, Сталина и Ельцина, мы не славим Господа нашего ни днем, ни вечером и ни ночью потому, что мы одержимы грехом неверия, потеряли опору и ищем ее повсюду, что роднит нас с русским народом.
Наконец, наша неимоверная гордыня, наше подсознательное ощущение избранности перед другими народами – вот грех, за который нас не любят, и не будут любить – даже если мы забросаем Человечество цветами и благодеяниями. И оборотная сторона нашей гордыни – наш несусветный конформизм.
А эта еврейская идея избранности перед богом и перед другими народами! Кому это понравится! И вы хотите, чтобы вас после этого любили! И главное, кто несет эту идею? Люди без своей земли, без корней, разбросанные по всему миру, вечно бегающие, вечно трясущиеся за свою жизнь, сто раз проклятые и Богом, и людьми…
И все-таки, зададим себе еще раз глупый вопрос, – за что и почему нас так не любили и продолжают не любить? А то, дорогие соплеменники, что мы сильно перемещаемся в пространстве – то из России в Америку, то из сапожников в министры. Мы не знаем, и не можем знать, что там было изначально… Но факт остается фактом – впечатление создается такое, что все пространство буквально заполнено евреями и гудит от их голосов. Сермяжная правда заключается в том, что еврею действительно больше всех надо, что у него шило в штанах… Ну так что же тут плохого? Делая себе добро и думая, понятное дело, в основном о себе, евреи умудрились создать столько полезного и прекрасного, что можно было бы им простить некоторые их особенности… Можно было бы, кабы не существовало в природе чувство, именуемое завистью…».
Это из моего, Матус, набора «против». Есть в книге и много «за», но я привел специально только кое-что из набора «против», дабы подчеркнуть (отдельными высказываниями отнюдь не «расистов» и не «антисемитов») твою заведенность на видение только одного цвета, а потому ошибочного».
11.11
«Марк! Приветствую тебя при величайшем опять удовольствии от твоего долгожданного письма. То же самое делает и моя половина. Она твоих писем ждет с не меньшим, чем я вожделением. Пишешь, жаль, ты только редко.
И поскольку с последнего твоего письма времени действительно утекло много, то я позволю ныне ничего не придумывать и не сочинять, а набрать для ответа кое-что из моих накопившихся дневниковых записей сего года».
Далее так и сделал. А в заключение послал ему еще копии двух последних писем Цалюку.
12.11
Наконец-то, после длительного противостояния Матус, в ответ на мое письмо от 08.11, прислал умиротворенную записку. Признался в ней, что им с Беллой письмо «в целом понравилось» и что они «сразу же оценили его по достоинству: тональности и
