Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды... - Ханс Фаллада
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Минуточку! Когда господин Куфальт прибыл к нам, его отнюдь нельзя было назвать хорошим работником. И тем не менее, он зарабатывал у нас — я специально проверил — восемнадцать — двадцать, а один-два раза даже двадцать две марки в неделю. Но с некоторого времени его работоспособность резко упала. Как мне сообщил господин Яух, за эту неделю он не заработает и десяти. Итак, господин Куфальт…
Куфальт открывает рот, чтобы достойно ответить. Ведь еще совсем недавно он диктовал пастору Марцетусу свои условия и даже до некоторой степени держал его на поводке. Но и до того случая он умел с ним разговаривать. Куда все это девалось? Теперь он лишь робко мямлит:
— Господин пастор, вы думаете, это все потому, что я покинул приют и у меня на уме что-то другое. Но поверьте, господин пастор, я стараюсь, я изо всех сил стараюсь. Но как ни стараюсь, что-то во мне вдруг обрывается, я как бы заболеваю, но не по-настоящему, понимаете, а просто от долгого сидения в тюрьме кажется, будто у тебя совсем нет сил и ты ни на что не способен…
— Ах, вон оно что, — говорит пастор. — Вон оно что. Значит, вы утверждаете, что теперь, как бы задним числом, приобрели нечто вроде тюремного синдрома. Звучит не очень правдоподобно. От господина Петерсена мы узнали, что у вашей квартирной хозяйки чрезвычайно миловидная дочь, девица сомнительной репутации. Так ли это, господин Куфальт?
Куфальт молчит, словно воды в рот набрал. «Хоть бы Маак сказал что-нибудь!» Но Маак тоже молчит, то и дело поправляет очки и молчит. Он, конечно, злится, потому что Куфальт никогда ему про эту дочку не рассказывал и равнодушно выслушивал его описания предлагаемых девиц. А оказывается, дело было совсем в другом!
— Значит, так, — после затянувшегося молчания подытоживает беседу Марцетус. — Посмотрим еще неделю. Если с работой не наладится — то есть получится меньше восемнадцати марок в неделю, — нам придется отказаться от ваших услуг, господин Куфальт. Кроме того, я скажу господину Яуху, чтобы он оставил вас в покое, дабы не давать повода к разговорам о запугивании. До свидания, господа! Ах, одну минутку, господин Маак! Нет-нет, господин Куфальт, вы можете идти.
7Только после работы Куфальту удается поговорить с Мааком без помех: в бюро соглядатаев и доносчиков пруд пруди. Солнце еще ярко светит, и они медленно спускаются по набережной Альстера, пересекают Глокенгисерваль и выходят на берег Аусенальстера, по-летнему усеянный белыми парусами и пароходиками.
— Чего ему, собственно, было от тебя надо? — начинает разговор Куфальт.
— А, обычные игры, — отмахивается Маак. — Все надсмотрщики в них играют. Хочет натравить нас друг на друга. Зависть, она, знаешь…
— Да ладно уж, расскажи толком, — просит Куфальт. Он слегка встревожился, только сейчас до него дошло, каково бы ему было в бюро без Маака.
— Завтра мне светит временная работа в какой-то экспортной конторе. И если понравлюсь, меня там оставят. Так он сказал.
— Ага. Ну а ты что?
— Обернись! — шепчет Маак. — Быстро, быстро!
Он хватает Куфальта под руку и тащит к дереву, за которым пристроился долговязый парень с соломенной шляпой в руках, глубокомысленно наблюдающий за резвящимися на воде жителями Гамбурга.
— Добрый вечер, господин Пациг.
Долговязый явно смущен, он приветствует их, помахав шляпой, и эхом откликается:
— Добрый вечер…
— Вот это и было главным условием, Куфальт: работу в экспортной конторе я получу только в том случае, если перестану общаться с тобой. Понимаешь, какое дело: негоже преступнику общаться с себе подобными, ничего хорошего они друг от друга не почерпнут.
Они оба хмуро разглядывают юнца, а тот с каждой минутой все сильнее заливается краской.
— Да я просто прогуляться вышел, — оправдывается бывший растратчик.
— Вот так, и теперь место в экспортной конторе получит господин Пациг.
Указательным пальцем Маак поправляет очки на переносице, затем с глубокомысленным видом трет подбородок. Хотя на Мааке все поношенное, вид у него всегда безукоризненный: свежевыбрит, руки ухожены и брюки отлично выглажены.
— А ведь подхалимство ему, пожалуй, когда-нибудь боком выйдет, как ты думаешь? — небрежно спрашивает Маак.
Куфальт не отвечает, он неотрывно глядит на Пацига, который теперь, наоборот, бел как полотно.
— Да я, правда, только прогуляться вышел, — заверяет тот еще раз. — Правда-правда, честное слово…
— Как же, как же, — издевается Маак. — Прямо от дверей бюро за нами следом…
— Берегись! — успевает крикнуть Куфальт.
Но Маак уже получил удар хуком в челюсть — совсем неплохо для такого задохлика, как Пациг.
— А пошли вы все.. — говорит он и с удовольствием смотрит, как Маак потирает подбородок. Потом энергично напяливает соломенную шляпу, бросает «до свидания» и собирается уйти.
— Минуточку, — останавливает его Маак. — Минуточку, Пациг. Вы в самом деле просто гуляли, Пациг?
— Еще врезать, да? Мало тебе?
— Разве тебя не подослали выследить нас? Яух или, скажем, пастор?
— Я вам сейчас кое-что скажу, — заявляет Пациг, напуская на себя важный вид. — Да такое, что ахнете! Вы, старые уголовники, много о себе воображаете. И поплевываете на всех, потому что отмотали пять лет или там десять. А я всего полгода сидел…
— Погоди-ка, — перебивает его Маак.
— Не, не буду годить. Полгода или десять — все одно: мне так же трудно вернуться в нормальную жизнь, как и вам, да чего там, мне еще труднее, потому как вы держитесь друг за друга, а мне не за кого…
— Погоди, погоди же! Слушай! А как насчет настучать?
— Стукнул я на тебя хоть раз? Или на этого размазню, твоего дружка? Гляди, как бы он тебя не заложил, на него это больше похоже…
— Опять нарываешься, Пациг…
— А что — схлопочу еще раз по роже, да? — спрашивает Пациг и нагло ухмыляется. — Ясное дело, мне приходится ползать на брюхе и шестерить перед Яухом и пастором, но чтобы еще и стучать — и не подумаю! В жизни стукачом не был — ни в тюряге, ни на воле. Но вы-то, вы, только своих за людей считаете, а я, мол, чужой, красный, думаете, ваша круговая порука — это и есть солидарность? А на самом-то деле вся ваша братия — просто бандиты… Думаешь, если ты здоров, как бык, то можешь любому на голову… Своим только и можешь, да и то не всем, а что такое солидарность, так ты об этом и понятия не имеешь, вот что я тебе скажу!
Он так распалился, что опять сдернул соломенную шляпу и размахивал ею перед самым носом Маака.
— Ну ладно, кончай тут махать, а то еще карточку мне попортишь, — говорит Маак, смягчаясь. — Понял я, куда ты клонишь: такие, как ты, хотят, чтобы все люди были счастливы и чтобы все было по справедливости и прочую чепуху. Я политикой не занимаюсь, думаю только о себе и о своей бабе. Иногда, может, еще и о Куфальте и паре-тройке настоящих парней, которых как раз и ищу…
— Разве так ищут? Тут таким дельцем запахло, а ты ничего и не чуешь, — что, угадал?
Он выжидательно переводит взгляд с одного на другого и, заметив, что Маак и впрямь ошарашен, вдруг разражается хохотом. А тот бормочет:
— Какое еще дельце? Да будет тебе известно, я со всем этим завязал, так и доложи своему Яуху.
— Да не заводись ты по новой. Я говорю о настоящем деле, то есть о большом заказе для нашей конторы. Не заметил разве, что Яух каждое утро названивает по телефону, а потом убегает в город?
— Ну и что? — хором спрашивают оба.
— А то, что нам заказывают двести пятьдесят тысяч адресов, может, даже триста тысяч. Оптовая торговля текстилем. Реклама тканей к осенне-зимнему сезону.
— Было бы здорово, если бы нашей конторе достался такой заказ. На месяц работы бы хватило, — соглашается Маак.
Но Пациг опять закатывается:
— Вот именно — если бы достался! Яух требует двенадцать марок за тысячу адресов, включая раскладывание по конвертам и наклеивание марок, а машинописное бюро «Цито», что в Гросер Буршта, наверное, согласится на одиннадцать. Только там одни халтурщики. Если бы кто-нибудь взялся за эту работенку по десять или, еще того лучше, по девять марок за тысячу…
Он умолкает, как бы замечтавшись. И добавляет для вящей убедительности:
— Триста тысяч адресов!
— Три тысячи марок можно заработать! — Куфальт потрясен. — Ребята, что делается!
— Если разделить на десятерых, за месяц получится по триста марок на брата, — прикидывает Маак. — Слушай, Пациг! — вдруг вырывается у него. — Если бы нам ухватить эту работенку, я бы взял тебя в нашу компанию! И ты перестал бы обзывать солидарность круговой порукой. И заработал бы большие деньги!
— Да нет, ни к чему это, — отмахивается Пациг. — Я вам рассказал про это дело, просто чтобы вы поняли: я не таковский. И чтобы убедились, какие вы сами шляпы, не смекаете, что к чему. Но сам-то я буду и дальше держаться за Яуха, со святошами вроде как надежнее.