Ангел в петле - Дмитрий Агалаков

«Это же твои слова, — глядя в глаза Ковальскому, лихорадочно думал Савинов, но на лице искусствоведа уже все яснее проступала улыбка снисхождения. — Вспомни, ну же!..».

— Ах, господин Савинов, — не скрывая предательской улыбки, искусствовед покачал головой. — Я вас понимаю, вы поверили в этого художника, приобрели его картины, искренне веря в гениальность Инокова, но все обстоит немного иначе. Повторяю, он безусловно хорош, — Ковальский взглянул на картины, скользнул по ним равнодушным взглядом, — но иногда ему не хватает техники, иногда колорита. Как живописец он безусловно лучше рисовальщика. Так же как идеи его полотен интереснее пресловутого мастерства. Хотя и сами идеи однообразны: эти бесконечные ангелы, подсолнухи. Поздние его работы гораздо интереснее, там появляется какая-то страсть. Если бы он не погиб, продолжал работать, то безусловно нашел бы себя в искусстве, а так… — Ковальский вновь развел руками. — Ваш Иноков остался на начальном творческом этапе, точно цветок, еще не раскрывшийся, не распустивший лепестки. Нам так никогда и не узнать, каким бы стал этот цветок и сколько бы красоты он сумел привнести в мир. Увы, господин Савинов. Илья Иноков так и останется маленькой провинциальной звездочкой. Но очень хорошо, что у его искусства нашелся такой вот почитатель, человек, способный собрать его работы, не дать им бесследно исчезнуть…

Ковальский продолжал говорить, но Савинов уже не слышал его. Он почувствовал резкий приступ тошноты. Шум в голове становился все сильнее, гулко отдавался в ушах. Что-то словно должно было вырваться наружу, и это что-то росло и приносило ему все более тяжелые мучения. А потом в глазах его помутнело, и темнота стала заволакивать все: Ковальского, его ползающие по лицу губы, лениво приплясывающие седые усики, груды работ в рамах… И Ангела в петле, вдруг вынырнувшего из моря работ, засветившегося, зазвучавшего так, как он, Дмитрий Савинов, никогда не слышал его раньше.

9

Он очнулся и сразу понял, где: в больничной палате. В кресле у стены сидела Рита и смотрела невидящими глазами перед собой.

— Рита, — тихо позвал он ее.

Она быстро встала, подошла к нему, коснулась ладонью его лба.

— Не волнуйся, милый, все будет хорошо.

— Что со мной? Что это было?

— Ничего страшного…

— Так все же — что?

— Микроинсульт… Все уже позади.

— Сколько я был без сознания?

— Сутки.

Ватной рукой он взял ее пальцы:

— Ты не уйдешь от меня?.. Я говорю о жизни… Обо всей жизни…

Он чувствовал, что она медлит с ответом. А потом, точно спохватившись, Рита улыбнулась:

— Не уйду.

— Ты забыла сказать — «любимый».

Оставила она его только вечером, была с ним ласкова, но он чувствовал, что Рита ждет его выздоровления. А потом… потом их отношения повиснут на волоске, и не важно, каким он, Дмитрий Павлович Савинов, будет: добрым и великодушным или отпетым негодяем. Возможно, второе даже остановит ее, потому что вызовет жалость и желание помочь пропадающему человеку. Но ненадолго. Рита перестала верить ему, и вернуть ее, прежнюю, доверившую ему все — жизнь, любовь, честь, — он уже вряд ли сможет.

10

За день до выписки к нему пришел Кузин. Он заходил и раньше, и каждый раз выглядел серым, как мышь. Точь-в-точь как на старых комсомольских собраниях, когда получал нагоняй от старших коллег по партии. Наверное, случившееся с ровесником поразило его. Может быть, тронуло. Заставило задуматься о себе. На вопрос Савинова: «Как у нас дела?», — отвечал: «Плывем по течению, Дима».

Теперь же он выглядел по-другому.

Глаза Кузина лихорадочно блестели, точно прибыл он с бегов, тотчас же после гигантского выигрыша. Савинов не удивился бы, если его шеф и приятель достал из кармана пиджака, на который был наброшен белый халат, бутылку шампанского.

— Привет, — сказал Кузин, — как ты?

— Привет, — ответил Савинов, — нормально.

— С Марго все наладилось? Я слышал, у тебя с ней какие-то конфликты?

— «Не твоего ума дело, боров», — подумал Савинов, но вслух, улыбнувшись, сказал:

— Все хорошо… Так кто у нас главный сплетник?

— Все тебе расскажи. Ты ведь у нас в городе фигура заметная. Не просто банкир, а меценат, понимаешь. Тобой и телевидение интересуется, и радио, и пресса.

Кузин пододвинул стул, сел рядом с кроватью Савинова.

— Дима, послушай меня, — Кузин взял его за руку, — послушай меня, Дима…

— Выкладывай.

— Не хочу тебя расстраивать, но тут такое дело…

— Что еще? — он произнес это почти равнодушно, тем самым, может быть, успокоив приятеля и шефа.

— Рудаков требует у нас деньги.

— Ну так дай ему денег. В первый раз, что ли?

— Нет, ты не понял. Он требует у нас все свои деньги.

Савинов, в первую минуту точно не расслышав, оторвал голову от подушки:

— Что?

— Ты не ослышался. Он требует свою долю. У Петра Макаровича в Москве большие проблемы. Очень большие. На него самого наехали. Он звонил мне. Костя и Валя уже отправляют папочке крупные суммы. Теперь дело за нами.

— Но ведь без этих денег банк будет на грани банкротства?

— Да, Дима, будет. Но это еще не все…

— И что же еще?

— Я боюсь тебе говорить. У тебя недавно был удар.

— Говори, Женя, говори.

— Я тут связался с неким предпринимателем, Долговым…

— Кто это?

— Я же говорю — предприниматель.

— Это один из тех, кто приходил к тебе в последнее время?

— В самую точку.

— И что же?

— Он тоже требует свои деньги.

— Какие деньги?

— Он кое-что давал мне под проценты…

— Зачем тебе это было нужно?

— Я хотел стать богаче, Дима. Втайне ото всех, конечно.

Савинов вновь приподнялся на локтях:

— Как тебе пришло это в голову? В обход меня, других? Или кто-то знал об этом еще?..

— Главбух, Зойка Самоцветова. — Кузин хлопнул по коленям, подскочил со стула. — Ты во всем виноват, Дима, ты!

— Я?!

— Да, это случилось благодаря твоим вывертам. Прости меня, конечно, не стоило мне этого делать, ой как не стоило!.. Господи!..

Он закрыл лицо руками. Несмотря на всю невероятность открывшегося, чреватого последствиями самыми драматическими, Савинов не смог скрыть нервной улыбки: Кузин, стоявший у окна с заломленными руками, бледный, располневший, женоподобный, и оттого какой-то неловкий, если не сказать — нелепый, походил на трагедийного древнегреческого актера, изображавшего образ сокрушающейся героини. Даже маски было не нужно.

Кузин потряс пальцем:

— Нет, это ты виноват! Когда ты, Дима, затеял всю эту канитель с картинами твоего художника, этого, — как его? — Инокова, да-да, Инокова, — когда ты вбухал в него кучу денег, я подумал, что, может быть, ты открыл какую-то золотую жилу — для себя одного? Что, может быть, ты играешь в очень выгодную игру, в которую не посвятил меня? Откуда я знал, что все это — твоя блажь, которая не способна принести и гроша? Ты всегда был умным, может быть, умнее меня. Не хитрее, конечно, не ловчее. Просто умнее. Вот я и подумал, что у тебя есть план, проект, способный превратить тебя во что-то большее, чем ты был. Может быть, кресла первого зама в банке тебе мало? — Кузин пожал плечами и заходил по комнате. — Но я-то знал, ты не станешь подсиживать меня, потому что ты, Дима, порядочный человек. Это известно всем. Но разве ты не имеешь права на свой бизнес? Картины! А почему бы и нет? Открыть нового гения, вложить в него кучу бобов, и вот тебе параллельный бизнес. Как раз для тебя, интеллектуала! А когда ты решил отправить картины на Запад, все стало ясно как белый день. И тогда я тоже захотел завести параллельный бизнес! Да, Дима, захотел! Имею право как председатель правления и хозяин! — Из другого конца палаты, неожиданно багровея, он вновь затряс пальцем. — И ты не имеешь права отрицать этого!..

В палату заглянула медсестра. Увидев перекошенное, отчасти несчастное лицо посетителя, изумленно захлопала глазами:

— Что вы так шумите? — Она быстро вошла в палату и, закрыв за собой дверь, посмотрела на Савинова. — Больному нужен покой, я сейчас же позову лечащего врача…

— Выйдите, девушка, прошу вас, — Кузин наступал на нее, — и никого сюда не зовите, ясно?.. — И вдруг, брызнув слюной, не выдержал: — Пошла вон, дура!

Медсестра выскочила пулей в коридор; там, уже затихая, стучали ее каблучки.

— Зачем девчонку обидел? — усмехнулся с постели Савинов. — Машенька — прелесть…

— Заткнись. Так вот, Дима, я не интеллектуал, как ты, и плохо разбираюсь в искусстве. Но я могу сделать другой бизнес. Взять у людей денег и прокрутить их, как мне того захочется. Так я и сделал. Пока ты, как зомби, занимался своим художником и ничего вокруг не замечал, я на одном из банкетов с год назад познакомился с хорошими ребятами, мне их порекомендовали. Долгов у них был главный. Встретился, взял хорошую сумму…