Багдад до востребования - Хаим Калин

– О ком речь – Давиде Хубелашвили? Как понимаете, ссылка на выставочный псевдоним… – чуть хмыкнул чекист.

Биренбойм поднял вверх руку, судя по ответу, воспринятую Фурсовым, как знак согласия. По крайней мере, высматривать «клопов» в потолке москвич не стал.

– Как бы это поделикатнее, Нахум, но и без не-до-мол-вок, – разбил на слоги конечное слово Фурсов, придавая ему функцию смыслового буйка. – Видите ли… малейшая попытка включить в договорной перечень координатора, торпедировала бы проект соглашения, и без того ущемляющее сторону «Север». Информирую: несмотря на все ухищрения Розенберга, Хубелашвили два дня как локализован, став, пусть не равнозначной, зато одушевленной закладной полумиллионному депозиту. Разумеется, наряду с прочими паллиативами, мною не упомянутыми. При всем том депозит – разумный компромисс, призванный укрепить атмосферу доверия в смычке интересов. Проблема, следует признать, заострена «Моссадом» вполне легитимно. Так что… – Фурсов прервался, будто решаясь обнародовать некую мысль или промолчать. – Мы задержим его, как только инженер поднимется на борт самолета. Его же дальнейшая судьба – это не со мной. В любом случае, координатор – вне контекста сделки. Тем самым ваша отмашка о разблокировке закладной по завершении проекта не влечет его автоматическую репатриацию. У меня все.

Бездумный взор Биренбойма вдруг ожил искорками озорства, казалось бы, несовместимого с моментом. Ведь обер-опер «Моссада» последний раунд установочного сбора «Север – Юг» вчистую проиграл. Между тем поражение – нередко зовущий к самоочищению знак, да еще толчок к крушению стереотипов. Было бы за что зацепиться…

Так вот, едва улегся звон от оплеухи, как Биренбойм подспудно захихикал, потешаясь над самим собой и заодно над своей ненормативной работенкой. Он наконец осознал, что движут ее отнюдь не выдрессированные в спецпитомниках социопаты, а обычные, мечущиеся от сомнений и проказов духа людишки, оттого и ошибающиеся. Лишь сейчас он постиг смысл реплики, на днях брошенной шефом «Моссада» Моше Шавитом: «Никакой ты не отморозок, Дорон, а искалеченный псевдогосударственной системой «Надо!» служака». В итоге обнаружил, что «Старика» в жертву он не приносил, по крайней мере, сознательно, так что рефлексировал минутой ранее совершенно зря. А не пытался выменять его лишь потому, что чем-то более глубинным, нежели подсознание, оттого и не фиксируемым, не находил своему любимчику места – в скрещении рефлексов двух тяжело раненных зверей. Как солдата «миссии невыполнимой», такого же, как он сам, подставившего вчера ради успеха операции свою голову, пусть амбиций ради, а не по зову долга.

– На войне как на войне, а, Костя? – молвил куда-то подмышку Биренбойм. Сбросив с лацкана невидимые пылинки, задумчиво изрек: – Код полевой хирургии…

Фурсов чуть нахмурился, казалось, из-за затрудняющих диалог иносказаний. Указал на «Экспансию», намекая, что время закругляться. Биренбойм кивнул, но промолчал. Посматривал на визави, будто мяч на противной стороне. Тем временем Фурсов взял в руки книгу, раскрыл наугад, но тотчас захлопнул. Вернул на сиденье со словами:

– Нахум, причина тянуть резину? Кому-кому, а мне ясно: вы – автор проекта, стало быть, осязаете весь спектр проблемы, не в пример прочим. Ведете же себя так, будто эпицентр события – где-нибудь в Потсдаме, а впереди у нас – целый год. Жду комментариев. Не доведем до ума «воззвание» – вся затея коту под хвост.

– Да-да… – рассеяно согласился моссадовец. Набрал воздух в легкие, с шумом выпустил. Увлеченно заговорил: – Нужное решение, как всегда, в последнюю минуту! Вот что Костя… Вам придется, пусть молчаливым согласием, признать свою ипостась – полпреда антигорбачевского заговора. В противном случае, нам нечего обсуждать. Я же, обосновывая весомость постулата, выбрасываю, заметьте, в очередной раз задарма, бесценную заначку. Обменивается она, по нынешнему шпионскому курсу, как минимум, на космический челнок!

Фурсов вперил в моссадовца тяжелый, но полный недобрых предчувствий взгляд.

– Мы знаем, что «плохой парень» нечто у вас в Ираке изъял… – понизив голос, продолжил Биренбойм. – Поясню для большей убедительности: на одной из военных баз. Единственное, чего до последней минуты я не понимал: почему по вашему плану он должен уцелеть?

– Почему же? – перебил Фурсов, казалось, тот самый молчаливый ОК выдав.

– Да просто все… – Биренбойм презрительно махнул рукой. – Пока архив у Саддама, а не у американцев, в чьи руки тот может попасть, антигорбачевский заговор сохраняет шансы избежать разоблачения. Ну, хотя бы потому, что Хусейн и советские заговорщики идейно достаточно близки и к антисаддамовской позиции Кремля непричастны. Но бог, с этим… – Биренбойм замолчал, но вскоре продолжил: – Так вот никакой внятной схемы, как объединить ваш интерес с нашим у вас не было, не ставя под сомнение искренность намерений… То есть ввязались вы в заварушку с чистого листа. А сунувшись, открыли: надежнее арендовать разработку, пусть фрагментарно, нежели хапнуть исподтишка. Как бы не срубить последний сук, на котором всеми фибрами трясешься… Признаю: мощный, разумный ход. Снимаю шляпу. Но тут с этого самого испещренного – где прямыми, а где кривыми – листа, вздымаются с десяток, грозящих обвалом «шахты» «но». В итоге резко повышается ранг сотрудничества, очередные искренние комплименты. Между тем, убежден, вы пока не рассмотрели главный изъян перелицованного под вас плана, делающего участие «Моссада» бессмысленным…

– Как это? Вот те раз, говорили-ехали… – обронил изумление москвич.

– Впрочем, положа руку на сердце, и мы сами… – резко снизил напряжение Святой Земли ходок.

Нагрянула пауза, чье условное эхо, быть может, отдавалось в Арктике. Биренбойм отчаянно тер глаза, в то время как Фурсов сжимал до белизны костяшек стакан.

– Понимаете, даже упаковав смысловые рубрики «архив» и «зарин» в одном предложении, результат непредсказуем. То есть, на что западет «плохой парень» после «закрепления» электронным пучком – на первое или второе? Кроме того, не сомневаюсь, вы, осознанно или нет, выделите в смысловой конструкции свой элемент.

– А давайте через дефис, да еще повторим, поменяв рубрики местами, – предложил, само простодушие, Кирилл Фурсов. Не дождавшись отклика от впавшего в тугодумие «пайщика», рассмеялся. Вскоре, однако, одернул себя, добавив: – Я вам обязан, Нахум. Впервые за последние трое суток ощутил почву под ногами. Так что по возвращении подам ваши наработки в оригинальной версии – именно так, как те были озвучены, без купюр. Между тем… как бы «дефисы» и прочие «черточки» не пошли прахом. Настораживает психологический портрет «плохого парня» – высокий болевой порог. К чужой же боли он невосприимчив вообще.

– Не думаю, на собственной шкуре убедился… – с явной задержкой откликнулся Биренбойм, с трудом разжав обручи нового приступа страха.

Ожидая на тротуаре такси, Биренбойм и Фурсов ежились. При этом, казалось, отнюдь не промозглая погода тому виной. То ли господа пресытились общением, а может, наоборот, им жаль расставаться. Спустя некоторое время враги-соратники стали украдкой поглядывать друг на