Фигляр дьявола - Мюррей Смит

— Разумеется.

— В мемориальном зале, начало в шесть, думаю, директор будет разглагольствовать об университете и прочей чепухе.

— Я приеду. Мама во Франции.

— Да, в Лионе. Она звонила.

— Следует ли мне узнать о каких-нибудь неприятностях до собрания?

— Нет, но…

— Ну так что?

— Пирз попросил принести ему пива, а Патрик застукал меня.

— Срок наказания у тебя закончился?

— В следующие выходные кончается, а пока сижу взаперти.

— Используй это время для занятий.

— Да, пожалуй, так и сделаю.

— Ладно, увидимся завтра. Может быть, пообедаем вместе?

— Понимаешь, меня же никуда не выпускают.

— Значит, еще и курил?

— Я не курю, пап, бросил.

— Ох уж эти дети. С ними…

— Рехнешься без пива.

Они рассмеялись. Это была фраза из кинофильма «Чирз», который они иногда смотрели, если уставали от «Блю бразерз».

— Ладно, веди себя хорошо.

— Договорились.

Наступила тишина.

— Ну, клади трубку.

— Нет, ты.

— Ладно, уже кладу.

— До свидания.

— Храни тебя Господь. Я тебя люблю.

И Джардин с улыбкой положил трубку. После родительского собрания и бокала вина с директором он поедет на машине в Уэльс. Пожалуй, лучше будет вызвать шофера из офиса. Но, если Кейт завтра собирается туда, может быть, она могла бы… Ладно, хватит, веди себя прилично, Дэвид.

Джардин позвонил дежурному в стеклянное здание и дал указание прислать машину с шофером, чтобы забрал его с Тайт-стрит, отвез за сто двадцать пять миль в Дорсет, а затем на «пасеку», как в шутку называли загородный дом в Уэльсе за его маскировку под лабораторию канализационных вод.

После этого он позвонил хорошему другу, близкому к правительственным кругам, который жил на Лорд Норд-стрит в Вестминстере. После обычного обмена любезностями Дэвид перешел к делу.

— Алек, — как бы невзначай начал он, — ты не планируешь в ближайшее время устроить вечеринку, на которой будет присутствовать премьер-министр?

— Конечно, как раз в среду, нас будет несколько человек. Хочешь присоединиться?

— Все политики?

— Нет. Директор колледжа Магдалины, редактор передачи Би-би-си о незаурядных личностях, всего человек десять. Тебя это устроит?

— Ты и впрямь отличный парень.

— Значит, придешь? Как мы тебя представим?

— Дипломат. Из засекреченных.

— Тогда до среды.

— Спасибо.

Еще пару часов Джардин напряженно работал, потом пошел спать. Он с нежностью подумал о сыне, у которого впереди еще вся жизнь, о дочери, о Дороти, которая снимала в Лионе свою программу. Но последним его видением, перед тем как заснуть, были бары и полные опасностей улицы Боготы, улыбающиеся девушки и кокаиновые гангстеры, среди которых он всего день назад бродил, словно призрак. И, неожиданно для него самого, Кейт Говард, стоящая перед ним на коленях. Блики от камина плясали на ее роскошной фигуре, она опускала вниз свитер, закрывая великолепные груди с бледно-розовыми сосками.

Проснулся он в половине восьмого, принял душ, побрился, надел удобные брюки из рубчатого плиса, хлопчатобумажную рубашку и пуловер. А еще надел свои любимые старые кожаные высокие ботинки, сшитые на заказ десять лет назад в Перу. Застегивая на них молнию, он подумал, что их неплохо было бы немного почистить, влез в поношенную теплую куртку с капюшоном и вышел из квартиры, закрыв дверь на три замка. Джардин пошел пешком по Тайт-стрит, наслаждаясь влажным, прохладным английским воздухом, постоянно проверяясь по привычке, нет ли «хвоста», кого-нибудь вроде парочки в машине напротив его дверей или велосипедистов, стоящих и разглядывающих дорожные указатели. Подобным вещам должны научиться Гарри Форд и Малькольм Стронг, и Дэвид собирался убедиться в этом.

Чистые голоса хора мальчиков, исполнявших в церкви «Венецианскую мессу», проникали и в расположенную на Фарм-стрит католическую церковь — штаб-квартиру иезуитов в Англии. В воздухе висел приятный запах ладана, и здесь Джардин по-настоящему почувствовал себя дома. Переход Джардина в другую веру удивил всех, кроме Дороти. Да еще его тогдашнего шефа — похожего на сову мужчину, с толстыми щеками, глазами профессионального плакальщика и хорошим чувством юмора. Шеф был очень знающим специалистом, если не самым способным мастером шпионажа, сам придерживался англиканского вероисповедания, а когда позволяли дела, играл на органе в церкви Святого Матфея в Вестминстере. Он всегда выбирал время поговорить поздно вечером с Дэвидом или в офисе, или иногда в ресторане «Локетт» на Маршам-стрит, где находилась его скромная квартира. Шеф понял желание Джардина опереться на религию, чтобы придать некоторый этический смысл работе, которой они в то время занимались. А так как Дэвид Джардин был человеком определенного склада, да еще романтиком в придачу, его желание перейти в лоно римско-католической церкви стало понятно Морису, и он благословил его. Обрушившийся впоследствии на шефа позор, когда обнаружилось, что во время его почти что сорокалетней службы в разведке он страдал значительными сексуальными отклонениями, встретил гораздо меньшее осуждение со стороны Джардина, чем со стороны большинства его коллег, посчитавших себя опозоренными и преданными. Более того, Дэвид Джардин проявил к шефу редкое сочувствие, присущее только человеку, хорошо понимающему, что за каждым водятся грешки в моральном плане.

— Святой отец, последний раз я исповедовался пять недель назад.

Куратор направления «Вест-8» втиснулся в исповедальню, высоко, под каменными сводами звучали «аллилуйя» и «славься, Иисус».

— Грешил ли ты в это время, сын мой?

— Да. Простите меня, святой отец.

— В чем твой грех?

— Грех вожделения, святой отец. Грех лжи, грехи гордыни.

Знакомый голос священника, звучавший с другой стороны кабинки, успокаивал, потому что он всегда слышал этот голос на исповеди, и этот человек обычно отпускал ему грехи.

— Поведай мне, сын мой…

И Джардин рассказал ему о своей любовной связи, вернее о завершении любовной связи с Николь, которая сейчас беременна, но не от него, а еще о похотливом чувстве к Кейт и о легкой интрижке с хрупким, как тростинка, прелестным созданием в столице Эквадора Кито, которая занималась связями с общественностью в известной авиакомпании и которая, по какой-то известной только ей причине, решила, что он ей нравится. Все эти факты, как и всегда во время исповеди, Дэвид тщательно обезличивал и излагал в такой форме, чтобы не дать священнику ни малейшего намека на характер его работы, связанной с государственными секретами. Он знал, что Бог поймет его, если раскаяние будет искренним. А оно на самом деле не было искренним. Но это, естественно, станет предметом уже совсем другой исповеди.

Господь в лице отца Уитли, похоже, не посчитал грехи Джардина тяжкими, и отпущение грехов ему обещали в обмен на прочтение нескольких молитв.

Джардин вышел из исповедальни и некоторое время провел на коленях в молитве. Отец Уитли тихонько сидел в кабинке, размышляя о натуре этого высокого, сложного человека, чей голос ему хорошо знаком. Священнику было около сорока пяти лет, и он хорошо понимал, когда в ходе исповеди прибегают к своего рода зашифрованным выражениям, чтобы избежать затруднительных ситуаций.

Но этот человек со шрамом на лице с самого начала своих нерегулярных визитов с легкостью профессионала зашифровывал слова исповеди, и отец Уитли посчитал это для себя интеллектуальным вызовом, пытаясь в точности угадать, кем же все-таки является в жизни Дэвид Джардин. Для этой цели он отказался от расспросов, надеясь только на свой ум. И вот однажды мальчик, прислуживавший у алтаря, сообщил священнику, что его мать, работающая шофером в гараже Министерства иностранных дел, как-то раз во время мессы толкнула его локтем, показала на высокого мужчину и прошептала на ухо, что этот человек шпион. Услышав новость, отец Уитли улыбнулся. Он все еще не понимал смысла исповедей этого человека, но раскрывать их смысл — это уже не его дело.

Джардин вышел из церкви, пошел по Саут Одли-стрит, потом по узеньким улочкам вышел на Парк-лейн и, пройдя по Найтсбридж, зашел в пиццерию, где заказал плотный завтрак, пофлиртовал со стройной и симпатичной австралийкой, которую, судя по табличке на груди, звали Джессика, и принялся просматривать воскресные газеты.

Он решил для себя даже не думать о Кейт: она права, их любовная связь могла бы стать полным сумасшествием. И все-таки он вспомнил легкий запах пудры, исходивший от ее чудесных грудей.

Джардин дошел до музыкального раздела «Санди таймс» и прочитал статью о постановке оперы Перселла «Волшебная королева», которую ему очень хотелось бы послушать. И в этот момент за столиком у окна, выходящего на Найтсбридж, он заметил высокую, стройную девушку с чудесными длинными волосами. Она оживленно разговаривала с мужчиной лет шестидесяти, выглядевшим внушительно даже в рубашке для игры в поло и в какой-то штормовке, которые обычно носят бейсболисты.