Собирается буря - Уильям Нэйпир

Кутригур снова выпрямился. Намазанные глиной волосы украшало множество перьев. Воин оказался моложе, чем Красный Зоб. Ему было не более сорока лет, а вероятно, даже меньше. Отличаясь широкой, мускулистой грудью, он выглядел сильным, словно бык. Он снова убрал меч в ножны, не вытерев кровь, и пришпорил коня.

— Меня зовут Рваное Нёбо, — сказал воин без предисловий. — Я — вождь кутригурских гуннов. Мы принимаем твое предложение. Вы — наши братья. Вы хорошо сражаетесь. Мы поедем с вами.

Он был низкого роста, плотного телосложения и обладал огромной силой, но его голос оказался резким и высоким. Рваное Нёбо, обладатель маленьких и подозрительных глаз, представлял собой полную противоположность задумчивому и сообразительному Красному Зобу. Из этого кутригура не получится хорошего вождя…

Аттила кивнул.

— Добро пожаловать, — сказал он.

Два племени сожгли своих убитых. У Аттилы погибло восемь человек. Большинство из оставшихся в живых получило ранения разной степени тяжести.

Есукай, нетерпеливый молодой Есукай, всегда желающий быть во всем первым… И сейчас он стал первым — первым из командиров Аттилы, завершившим свой жизненный путь. И самым юным. Так часто случается на войне.

Стрела, которая пронзила предплечье, прошла дальше и повредила грудную клетку. Кровь, заливавшая все тело, с плеча до бедра, когда Есукай бесстрашно бился в тот трудный день, была его собственной. Храбрый воин не обращал на рану внимания, словно тогда его жизнь не имела никакого значения.

Есукай умирал возле одного из почерневших столбов, Чанат тихо покачивал голову смелого гунна. Вряд ли несчастному захочется пить. Прикрыв глаза, он говорил очень тихо, и каждый раз на губах появлялись кровавые пузыри. Чанат заботливо вытирал рот, словно мать, убирающая остатки молока у своего ребенка. Рядом в сумраке стояли Аладар, Аттила и Орест. Соблюдая обычай, командующие опустились на колени перед Есукаем и попросили прощения за ошибки, которые могли допустить в жизни по отношению к нему. В ответ умирающий улыбнулся всем радостной улыбкой и прошептал:

— Все в порядке, все в порядке…

Затем он положил руку, на которой не было крови, на лоб каждому по очереди в знак благословления. Командиры поднимались на ноги со слезами на глазах. Ведь после долгого путешествия и ожесточенной битвы они стали друг другу братьями.

— Мои женщины, — пробормотал Есукай. — Самая юная, Камар. Самая любимая…

Голова говорившего упала, и все подумали, что он умер. Но Есукай произнес:

— Мое сердце скорбит о Камар. — Глаза его были закрыты, слова едва уловимы. Аттила встал на колени, чтобы слышать. — И о моих детях, сыновьях и дочерях. Позаботьтесь о них.

— Как о сыновьях и дочерях вождя, — ответил Аттила.

Чанат снова вытер губы умирающему, и кровь перестала идти.

В ту ночь гунны сожгли его тело на большом костре из сухой травы вместе с трупами других восьми воинов, погибших днем. Этот погребальный костер был одним из многих, появившихся на мрачном поле битвы: кутригуры тоже предавали огню своих павших в бою воинов. Маленькие маяки горели на огромной безмолвной местности под полночным синим небесным сводом. Освещенные пламенем фигуры двигались медленно, словно призраки, низко наклонив головы, а затем останавливались и стонали, падая на колени подле обезглавленных тел и сломанных конечностей, и безутешно рыдали. То были матери и жены, сестры и постаревшие отцы из племени кутригуров, пришедшие в поисках родных среди живых и нашедших их среди мертвых. Вокруг стояли дети постарше и помладше с грязными лицами, едва ли понимавшие, что случилось.

В середине костра было заметно тело Есукая, объятое пламенем. От грудной клетки остались лишь кости. Они загорелись и вскоре превратились в белый пепел. Вверх взметнулись искры и исчезли среди звезд. Гунны запели, прославляя Есукая. Горестное стенание было о самих себе, согласно обычаю, и о славном друге и сотоварище, которого они потеряли.

Пусть завидуют тому, кто пал в боюПолководцы и владыки всех времен.Ты ушел от нас сегодня, Есукай,И достоин ты царских похорон.Храбрый воин, ты был орлом в бою,Словно ирбис, налетел ты на врага,Ну, а нам, оставленным тобой,Будет вечно твоя память дорога.Сердце храброе, неустрашимый взгляд —Ты запомнишься долинам и горам,Но не будет утешения всем нам,О тебе сейчас сердца скорбят.Меч отброшен, сломан лук, доспех пробит,Для тебя теперь закончена война.Пусть ночная степь теперь молчит.Славный друг наш, Есукай, покинул нас.

Наконец погребальный костер догорел, гунны снова сели на коней и медленно поехали на восток.

Вождь кутригуров, сомнительных союзников, громко закричал в темноте:

— Куда вы направляетесь?

Аттила оглядел его. Затем кивнул и сказал тихо, почти с нежностью:

— Поехали.

После получасовой ночной поездки к реке с женщинами, детьми и старцами, возвращенными кутригурам, которые теперь без веревок и цепей, но все же с трудом передвигались в арьергарде, они появились на покрытом растительностью берегу. Гунны осадили лошадей и стали ждать, пока остальные подтянутся на холме.

Рваное Нёбо шел рядом с Аттилой и тяжело дышал.

Впереди догорали остатки огромного костра, а с ним и несколько черных войлочных палаток. Это был искусственный костер, сложенный из подлеска, хорошо пропитанного густой черной нефтью, собранной воинами в пустыне по приказу Аттилы. Теперь они поняли: каган придумал еще один фокус. Черный дым, который кутригуры заметили на горизонте и посчитали, что юрты объяты пламенем…

Лагерь по-прежнему находился на берегу реки, как и всегда, согреваемый ласковой и благотворной луной. Лошади фыркали и мирно стояли в загонах, юрты были пусты и целы.

Рваное Нёбо оторвал взгляд от нетронутого поселения и посмотрел с восхищением, но с затаенной злостью на царя разбойников с желтыми глазами — Аттилу, сына Мундзука.

— Сегодня вы бились, как львы, отправив многих моих людей в могилу. Но наших стариков и детей, женщин и невинных девушек, даже юрты и лошадей в загонах вы не тронули.

— Мы так чаще всего и поступаем.

Рваное Нёбо проворчал:

— Ты не самый большой дурак, которого я когда-либо видел.

Аттила улыбнулся.

Наконец Рваное Нёбо снова уселся в седло, поднял копье и закричал своим изможденным и сбитым с толку воинам:

— Начиная с сегодняшнего дня, — заявил он, — не существует больше ни черных, ни кутригурских гуннов! Есть одно племя — гунны. Именно так, как мы слышали. Мы станем величайшим народом на земле!

Пятнадцать сотен всадников, несмотря на усталость, раны и невероятную сонливость, в тот момент даже пересиливавшую желание завоевать империю, ответили оглушительным криком. Он разнесся на много миль по бесплодным степям, и даже шакалы в своих норах задрожали от страха.

Глава 9

Хорошее лекарство, плохое лекарство

Рваное Нёбо тут же устроился в высокой юрте Красного Зоба и предложил Аттиле тоже там отдохнуть. Видя, что каган ранен, вождь бывших кутригурских гуннов пододвинул к нему кушетку и послал за целительницей.

Главарь разбойников с удовольствием опустился на овчину.

— Мы — одинаковые, ты и я, — сказал Рваное Нёбо. Аттила ничего не ответил. — Мы — властители. А наши племена — больше не пустынные или степные гунны, или обитающие на востоке горные гунны. Мы, гунны, станем единым народом и будем вселять ужас всем, кто живет на земле.

Он передал Аттиле чашу с кумысом и сделал глоток из другого кубка.

— Крестьян, за которых ты сражался, очень трудно защищать, — продолжал Рваное Нёбо. — Это — рабы. Почему ты бился за них?

Аттила откинул назад голову и закрыл глаза.

Рваное Нёбо не останавливался:

— Мы знаем о вас, древнем народе Ульдина, о том, как вы ушли на запад. Мы думали, вы исчезли за краем земли, вторглись в отдаленные территории и поплатились за это. — Вождь мрачно кивнул. — Как же мы ошибались! И какая цена ждала нас сегодня!

При входе в палатку что-то зашевелилось, и Рваное Нёбо встал.

— Твоя целительница. Я оставлю вас.

Женщина опустилась на колени перед Аттилой, не говоря ни слова и не поднимая лица. Она очень осторожно развязала кожаную куртку и аккуратно убрала мокрую ткань с груди. Сердце целительницы замерло. Наконечник проник достаточно глубоко. Но пузырей крови на губах не было, следовательно, стрела не задела легкое, хотя и прошла очень близко. Раненому, вероятно, придется набраться терпения.

— Вытаскивай, — пробормотал Аттила. — Давай.

Женщина взялась за длинный и тонкий стальной наконечник. Ей тоже придется быть сильной.