Белый конь - Арчил Сулакаури

Андукапар и Лука сидят за столом и не сводят с Богданы восхищенных глаз. Она только что вошла в комнату и кокетливо прохаживается перед ними в поношенном драповом пальто с кроличьим воротником. Потом Богдана снимает пальто, аккуратно вешает его на вешалку и остается в скромном платье, сшитом из грубой серой шерсти. Сияющая, счастливая, раскинув руки, стоит она перед ними и улыбается — полюбуйтесь: вот она я!..

Андукапар и Лука захлопали в ладоши, Богдана вежливо поклонилась обоим, потом снова прошлась, покачивая высокими бедрами и оглядывая себя со всех сторон, чтобы убедиться, хорошо ли сидит на ней платье.

В субботу вечером явился представитель загса со своей книгой и оформил брак Андукапара и Богданы. Свидетелями выступали Коротышка Рубен и Иза. Лука, разумеется, тоже присутствовал, но в свидетели он не годился.

Свадьбу справили в тот же вечер. За столом сидели пятеро: Богдана, Андукапар, Рубен, Иза и Лука. Первый тост за молодых поднял Рубен Налбандишвили, пожелал им здоровья, долгой жизни и счастья. Потом он извинился, сославшись на занятость, надел свою огромную кепку и распрощался со всеми. Богдана и Андукапар сердечно его поблагодарили, ибо именно ловкий и обходительный Рубен привел домой представителя загса.

Богдана и Андукапар сидели во главе стола. Они выглядели довольными и счастливыми. Андукапар был в белой крахмальной сорочке и своем старом костюме. Он был тщательно выбрит и причесан. Богдана была хороша, как всегда. Правда, рядом с Изой ее красота немного тускнела. Иза сидела напротив Луки, и он глядел на нее разинув рот, как на огонь, пылающий в камине. Иза постоянно двигалась, не могла усидеть на месте, много говорила, то и дело поправляя свои золотые волосы, спадавшие на лицо. «Крашеные, — думал Лука, — таких волос не бывает». Но у Изы были именно такие волосы, блестящие, воздушные и в то же время тяжелые, как само золото. Из-под каштановых ресниц глаза ее источали темный фиалковый свет.

— Тамадой я назначаю Луку! — сказал Андукапар, и его предложение с радостью поддержали Богдана и Иза. Лука смущенно поежился и стал отказываться.

— Это должно быть именно так, Лука. Кто же может быть тамадой на моей свадьбе, если не ты! Ты мой единственный друг, и я прошу тебя мне не отказывать, — с улыбкой продолжал Андукапар.

— Но я не умею.

— Делай как умеешь, как видел, как слышал.

На столе стояли две бутылки вина, купленные у крестьянина на Солдатском базаре, красовался тушинский сыр, винегрет из картофеля и свеклы и заправленное Андукапаром лобио. Винегрет готовила Богдана.

— За здоровье Богданы! — поднял стакан Лука.

— О-о! — воскликнула Иза и мигом осушила свой стакан.

— Помнишь, Лука, — заговорил Андукапар, — ты меня спрашивал, существует ли счастье? Тогда я тебе ничего не ответил, а сейчас говорю: бог дал мне счастья, и это счастье зовется Богдана.

Андукапар сам на себя был не похож. Это Лука заметил только сейчас, но не стал заострять на этом внимание, ибо слова Андукапара напомнили ему тех двух мужчин в серых халатах, которые гуляли во дворе сумасшедшего дома и мирно беседовали.

Иза налила себе вина и молча выпила. Потом положила лобио на тарелку и потянулась за хлебом.

Богдана подняла свой стакан и спросила:

— А что я должна делать?

— Ты должна нас поблагодарить и потом выпить! — ответил Андукапар.

— Спасибо! — улыбнулась Богдана и выпила вино до дна.

— Я еще не закончил тоста! — сказал Лука. — Вместе с Богданой я пью за Андукапара!

— О-о! — снова воскликнула Иза, наполнила стакан и так же быстро осушила его.

Лука тоже отпил вино, недовольно поморщился и взглянул на Андукапара: только ради друга можно пить такую гадость! Андукапар с восхищением смотрел на Богдану. Сейчас, кроме нее, для него не существовало никого в целом свете. Всегда отзывчивый и внимательный, сегодня он никого не замечал. Иногда он затихал, как будто прислушивался, но отвечал нескладно и невпопад, видно, его мысли были далеко отсюда.

— Я бы сейчас с удовольствием потанцевала! — сказала Иза. — Но нет ни музыки, ни кавалера…

Приятное тепло пробежало по всему телу Луки, и он почувствовал, что весь обмяк. У него немного закружилась голова, он без всякой причины заулыбался как дурачок и поскреб в затылке. Потом взял бутылку и снова наполнил стаканы.

— Если бы Рубен не ушел, я бы с ним потанцевала… без музыки… Чтобы потанцевать, вовсе не обязательна музыка. Нет, конечно, приятнее, если музыка играет… Хочешь, Лука, потанцуем?

— Я не умею.

— Когда мы кончили школу, собрались в доме у моего одноклассника. У нас был выпускной вечер. Мы всю ночь танцевали… Столько, столько, столько… что на ногах уже не стояли… Я вдобавок опьянела… — Иза рассмеялась… — А потом меня выгнали.

— Почему?

— Ко мне прицепился отец моего товарища. Сначала потанцевал со мной, потом сел рядом и все норовил меня облапать, стал приставать, чтоб я вышла с ним на балкон. — Тут Иза опять рассмеялась, теперь уже совсем громко. — Я взяла и вылила ему на голову стакан вина. Его толстая супруга возмутилась и велела мне немедленно убираться. Я, конечно, убралась, но вечер был испорчен. А этот бедняга был вообще-то ничего себе, красивый мужчина… Говорят, он погиб на войне.

— Давайте выпьем за тех, кто погиб на войне! — провозгласил Андукапар. — Только учти, Лука, твоего отца я не включаю в число погибших. Гоги жив! Запомни мои слова! Итак, вечная память героям!

— О-о! — Это опять Иза.

Вместе со всеми и Лука осушил свой стакан. Он прекрасно понимал, что Андукапар утешал его и поэтому говорил, что не считает отца погибшим, но это обижало Луку: зачем его утешать, когда отец в самом деле жив! Дело в том, что Лука в душе не верил в смерть отца, не принял известие близко к сердцу. Возможно, эту веру внушила ему Богдана. Они часто по ночам оставались вдвоем в галерее у швейной машинки, и Богдана рассказывала ему разные истории о тех солдатах, которых считали погибшими и которые потом возвращались домой, словно восстав из мертвых.

— Я хочу танцевать! — вскричала Иза.

— Есть такая русская поговорка: «В доме повешенного о веревке не говорят», — улыбнулся Андукапар, — но ты находишься в доме у такого повешенного, где разговор о веревке никого не обижает.

— А что делать, если я хочу танцевать?

— Это уж я не знаю! Я сам огорчен, что Рубен ушел.

— Я тоже! — Иза опять налила себе вина. — Видно, в этом дворе он единственный мужчина, с которым можно потанцевать!

— Иза! — Богдана взяла ее за руку. — Как тебе не стыдно, Иза.

Иза не обратила на Богдану никакого внимания.

— Кто мог танцевать, сейчас на фронте, Родину защищает!

— Как ты можешь так говорить, Иза!

— Я не хочу войны! Я жить хочу! Я создана для жизни, для роскоши и неги. Ты думаешь, Богдана, я не знаю себе цены? У кого еще есть такие волосы, такие глаза, такие губы? — Иза встала. — Или такая грудь, такая талия, такие ноги. — Она отставила правую ногу и высоко подняла юбку.

— Успокойся, — сказала Богдана, — у тебя очень красивые ноги.

— Знаю!.. Но для чего они мне?!

— Все будет… Подожди немного — и дождешься своего часа.

— Когда же?

— Скоро.

Лицо у Изы пылало от выпитого вина.

— Давай, Лука, потанцуем!

Лука почему-то засмеялся.

— Чего ты смеешься?

— Не знаю… Мне смешно. — Лука осоловел от вина, и ему уже было все равно.

— Чуть не забыла! — вдруг вскричала Иза и на минуту умолкла. После паузы спросила: — А что за человек Датико Беришвили?

— Кто? — Андукапар, целовавший Богдане руку, поднял голову.

— Датико Беришвили.

— А почему ты спрашиваешь?

— Так просто.

— А все-таки?

Все насторожились.

— Он мне обещает счастливую жизнь.

— Но у него ведь есть жена!

— Несмотря на это, он мне обещает!

— А что ты сама думаешь, какой он может быть человек?

— Я ничего не думаю.

— Иза! — Богдана тоже встала и, обняв девушку за плечи, увела в глубь комнаты. — Постесняйся хотя бы ребенка! Стыдно!

— А разве я не была ребенком? Кто меня пощадил?!

— Ну и что в этом хорошего!

— Оставь меня в покое, я хочу танцевать! — Иза вырвалась из рук Богданы и начала плясать посреди комнаты. — Да здравствует веселье!.. Мне жарко! Я сниму платье!

— Иза!

— Иза!

В дверь осторожно постучали.

— Кто там?

— Это я, Ладо.

— Входите, дядя Ладо! — пригласил Андукапар.

— Твой дед пришел! — остановила Богдана продолжавшую кружиться в танце Изу.

Дверь отворилась, и в комнату вошел дядя Ладо, улыбнулся и снял шапку. В грубых больших руках он держал несколько букетиков цикламенов. Он подошел к Богдане и преподнес ей цветы, поцеловал ее, обнял Андукапара.