Не садись в машину, где двое (рассказы, 2011) - Людмила Петрушевская

Группа милиционеров ввела в отделение людей — двух мужчин и женщину, по виду продавцов с рынка.

Их пропустили за барьер, и они исчезли за поворотом.

Юная Вероника опять завопила:

— Почему тех пустили, а нас нет? Нарушение конституции!

— Да!— воскликнул папа.— Мы тоже имеем все права пройти и узнать, что с нашим сыном! Где он и что с ним творят тут, понимаешь! Почему не пускаете? А? Молчите?

Этот отец семейства в момент произнесения речи стал удивительно похож на свою дочь, особенно низким голосом, большим выразительным ртом, очками и какой-то многозначительной полуулыбкой. Ему не хватало только прически «каре» с челкой.

На что дежурный, убравшийся полностью за барьер (дети снова подошли близко к кобуре), обозленно отвечал:

— Та че, та то не люди были, а преступники! Вы че вообще, не понимаете, где тут находитесь?

Пораженные посетители вытаращились, и, видимо, каждый стал вспоминать, какие они были внешне, те преступники.

Воодушевленный мент продолжал:

— И вы че тут распускаете здесь по отделению детей! Не положено! Вообще тут нельзя, сказано?

Варвара оттянула ребят и опять усадила их за стол:

— Будете рисовать?

Потомство молчало.

Варвара порылась в сумке и вдруг увидела на барьере кипу листочков.

Она подошла и взяла оттуда сколько взялось со словами:

— Можно я напишу заявление?

Потому что если лежит кипа бумаги, то она лежит для того, чтобы на ней писали, верно же?

— А ручку можно?

Дежурный без слов, но со страдальческим выражением лица, не глядя, протянул ей казенную ручку. Видимо, тут существовал непреложный закон, право посетителей требовать письменные принадлежности.

— А еще ручку можно?

Дежурный покопался у себя на столе и выдал карандаш.

Варвара разложила перед детьми добытое. Они нехотя начали чиркать по бумаге.

— А мне?— завопил Санек. Он уже готов был заплакать.

Сестра Ивана нашла ему в своей сумке толстый черный фломастер.

Младшая обиделась, что ей достался простой карандаш, и она стала бормотать:

— Я этим франым карандафом не буду рифовать, бы-линн.

(Дети посещали садик и частенько приносили оттуда новые слова.)

Тем временем мама Ивана спросила охранника, как его зовут.

— Семен,— неожиданно для себя пискнул он и затем от души отхаркался.

— Сеня, вот поешьте. Я напекла пирожков. И есть шоколад. Вы, наверное, стоите тут до утра? Как же не повезло вам! В новогоднюю ночь!

— А,— махнул рукой мент, который, видимо, уже давно перебирал в уме все несправедливости, учиненные над ним начальством.

— Поешьте, а то мы хотим передать тут кое-какую еду сыну, он тоже с утра не ел.

— Да не положено,— отвечал хмурый Семен.

— Вам пирожка же можно?— не отставала мамаша арестанта.

— Не,— и мент даже отвернулся, чтобы не видеть пухлый прозрачный пакет, который Ванина мама поднесла повыше и приоткрыла.

По казенному помещению поплыл сдобный запах.

— Ну нельзя так нельзя,— согласилась Ванина мама и во мгновение ока накрыла на стол. Горка пирожков на пакете, литровая банка салата оливье, нарезанная сырокопченая колбаса, ломтики сыра, свежий батон… А также вафельный торт и кулек шоколадных конфет. Потом она выложила пластиковую посуду.

Семья Варвары и Ванина родня приступили к делу. Полинка, Маруся и Вероника налегли на конфеты, Санек же сидел давился пирожком, который мать сунула ему в приоткрытый рот, пока он рисовал домик и елку.

— Ешьте, ешьте, ребята,— сказала мама Вани.— Празднуем Новый год.

Правда, в ее глазах, как непролитая слеза, стоял вопрос, чьи это дети (Ванины?) и куда влип Иван, если они не его.

Она не отрываясь смотрела на пирующих. Иван-то тоже у нее был белесый.

— Пить хочу,— с полными щеками произнес Саня.

Он сидел, кудрявый ангел, и смотрел своими синими глазами умоляюще (ресницы до бровей).

— Ффё, мы ефть не хотим, блин,— произнесла младшая своим перепачканным ртом. Перед ней лежало три фантика.

Мама Ивана обратилась к менту:

— Сеня, дорогой, где у вас тут вода? Я забыла бутылку. Дети вон пить просят, бедные, измучились уже.

Она почти плакала.

Вопрос с отцовством был почти решен, судя по ее растроганному виду.

— Да!— угрожающе, с пирожком за щекой, прорычала Ванина юная сестра.— Нарушение прав человека! Мучить маленьких детей, блин, вообще! Страсбургский суд!

Тут выступила Варвара:

— Да я в ларек сбегаю, принесу. Нечего у них просить. Видать же птицу по полету.

В ней тоже пробудилось гражданское самосознание.

Мамаша Ивана, прирожденный миротворец, подняла руку, призывая к спокойствию.

— Вам принести что-нибудь, Сенечка?

Неожиданно мирно дежурный ответил:

— А че ходить, че приносить, вон он автомат у нас, кофе, какао, шоколад…

И он показал в угол за собой.

— А можно за барьер?

— А че, можно.

Мама Вани посмотрела на мужа, тот демонстративно свободно прошел за барьер и стал там, язвительно улыбаясь, рыться в бумажнике (вылитая Новодворская).

— А вам чего-нибудь мы можем налить?— не отставала мамаша.

И Семен вдруг встрепенулся, кивнул и сказал:

— Мне сладкого чаю с лимоном.

И пошел заключительный акт новогоднего пира, после чего Варвара убрала со стола, а дети стали бегать повсюду, временами тыкаясь в барьер и сквозь балясины разглядывая кобуру. Семен не реагировал.

Тут произошло неожиданное: за барьером, в глубине, открылась дверь, и давешние преступники, двое мужчин и женщина (может быть, только что зарезавшие человека), свободно проследовали через предбанник и вышли на волю.

— Эт-то что же выходит,— сказала, улыбаясь, сестра Ивана и поправила очки,— преступников выпустили, а честных людей держат в тюрьме? Борцов за права человека? Без права на передачи? Без воды? Там же больные люди!

— Да,— подхватил ее отец,— я должен переговорить с руководством. Мы имеем право! Где начальник отделения?

— Вон дверь, на второй этаж,— неожиданно ответил Семен и отодвинулся.

Ванин отец тронулся за барьер и исчез.

Все молча ждали.

Минут через пять из внутренней двери вышел полный немолодой мент в фуражке — по виду начальник.

Увидев народ за барьером, он вскипел:

— Это что такое! Немедленно покинуть помещение! Кто пустил детей? Запрещено! Сейчас же!

— Как вас зовут, здравствуйте,— вдруг сказала мама Ивана.

— Семен,— сбился с тона начальник.

Тут все засмеялись, глядя на нового Семена, даже маленькие девки специально ядовито начали хихикать.

Дети улавливают общую атмосферу очень быстро.

— Сеня, с Новым годом,— воскликнула дерзкая акселератка, сверкнув очками.— С новым счастьем!

Тот вытащил из кармана брюк мобильник, посмотрел в него и вдруг исчез.

Через небольшое время от начальства вернулся отец семейства и с порога провозгласил:

— Фамилия начальника там Акулов! А заместитель Глотов!

Женский пол заржал.

Дежурный переступил с ноги на ногу и поправил кобуру.

Отец продолжал:

— У него сидел еще один, весь затянутый в черную кожу. И говорит мне: «За каким же, блин, хреном ваш сын лезет на митинги?» А я ему: «А за каким, блин, хреном вы служите в милиции?» Он так: «По призванию!» А я ему: «Ну!»

— И скоро их выпустят?— спросила мамаша.

— Сказал, по мере оформления протокола. Не справляются они с задержанными. Много им привезли с площади. И чего было столько к нам напихивать, сказал он. На голову буквально. Те привезли и уехали. А нам всю ночь отдуваться.

— Бред какой-то,— уныло сказала Варвара.

Тем временем в предбанник стал набиваться народ — родственники арестованных и те участники митинга, кого не взяли. Некоторые имели на лицах следы рукоприкладства с кровоподтеками. Время от времени народ обращался к понурому Семену с требованием взять воду для заключенных, оттуда звонят, что хочется пить. Тот бубнил свое «не положено».

Варвара одела детей, взяла на плечи засыпающего Саню, и они пошли прогуляться. Их встретила холодная, с редкими снежинками, ночь. Варвара чувствовала, что сил уже не остается. Дети ныли. Но уйти почему-то было нельзя.

Вскоре ребята запросились в туалет, так и так пришлось вернуться, и Семен пропустил их за барьер.

Народу в отделение набилось много. Судя по тихим разговорам, там стояли уже опытные бойцы, многие прошли через аресты и мордобитие.

— Скоро их должны выпускать,— сказал один парнишка с троцкистской бородкой.— Причем протоколы все вообще какое-то фуфло. Зачем тут их заполняют, непонятно. Причем безграмотно, судя по всему. Судьям бумажки приходят, суды не принимают, отправляют обратно, чтобы оформили правильно. Отделения милиции просто завалены бумажками. Кто этим будет заниматься, у них что, своей работы нет? Тут убивают на улицах просто так, грабят, насилуют, квартиры обворовывают, а менты сидят, в протоколах путаются, потому что ОМОН хватает честных людей на улицах.