Тайна поместья Эбберли - Кейт Латимер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Писем было одиннадцать. Самое раннее было датировано двенадцатым января 1937 года, самое позднее – девятым октября 1940-го. Возможно, братья не так уж часто общались, возможно, часть писем не сохранилась.
Они не нашли ничего по-настоящему важного. Сэр Джон писал о встречах с родственниками и знакомыми, о том, что происходило в Эбберли, но никогда много или подробно. Несколько предложений обычно были посвящены работе, но были не особенно понятны: сэр Джон как будто продолжал разговор, ранее начатый или по телефону, или в другом письме. Про жену он писал мало, в основном это было что-то вроде «Клементина здорова, передаёт тебе привет» или «Клементина здорова, в марте возвращается в Эбберли». Только два письма, написанные одно в мае, другое в июле 1939 года, рассказывали о леди Клементине чуть больше. Сэр Джон был очень обеспокоен её состоянием: он думал, что с рождением ребёнка их семейная жизнь наладится, и сначала так всё и было, но потом у Клементины появились странные идеи. Она воспринимала собственного сына как врага, который отнимает у неё её настоящую жизнь, и не желала тратить её на пелёнки и вытирание слюней. Дэвидом занимались Фенвик и молоденькая няня, которую прислали из Лондона, Клементина к нему почти не подходила, хотя ребёнок был слаб, мал и как никто нуждался в материнской заботе.
Айрис посмотрела на Дэвида. Каково ему было читать эти строки?
Конечно, он всё это знал и раньше, но прочитать ещё раз… Он словно расцарапывал плохо зажившую рану.
– Если двенадцатое письмо было примерно таким же, – сказал Дэвид холодным, ровным тоном, – то я просто ума не приложу, зачем его было брать с собой. Гости, дни рождения, заболевшие собаки, выздоровевшие собаки… Ничего важного.
– А что, если то письмо было написано после усыновления Руперта, и в нём есть что-то про причины?
– Сомневаюсь. Тогда дядя Роберт уже был в армии, письма читали цензоры. Отец не стал бы писать что-то, что не предназначалось для чужих глаз.
* * *
Рано утром в пятницу Айрис поехала в Лондон – вместе с Кристиной, Мэтью и его няней. Конечно, так она делала крюк до Кроли, но зато в Лондоне она доберётся сразу до места, и Аллен даже сможет отвезти её обратно.
Айрис было немного неловко пользоваться машиной Вентвортов. Она не была членом семьи. Кристина на это сказала, что всё это глупости, к тому же из-за того, что Дэвиду теперь нельзя покидать Эбберли, – разве что для разговора с полицейскими и похорон, – Аллен бы скучал, а так ему будет чем заняться.
– И мне кажется, что Дэвид рад сделать тебе что-то приятное, – с намёком улыбнулась Кристина.
– Он просто джентльмен. Он ко всем так относится.
– Я знаю его гораздо дольше, чем ты. Знаю, к кому и как он относится.
Айрис, чтобы прекратить разговор про Дэвида, спросила что-то про Мэтью и его доктора: это был верный способ переключить внимание Кристины.
На подъездах к Кроли Кристина, которая до этого увлечённо рассказывала про их с Рупертом дом и сад, где она посадила новые цветы и куст жасмина, сказала, что Айрис должна зайти к ним в гости: выпить чаю и посмотреть на дом.
Кристина была очень милой, и Айрис было просто неудобно ей отказывать. А ещё ей было немного, самую малость, любопытно посмотреть, как жил Руперт.
В районе, куда они приехали, все дома были с садами, широкими газонами и деревьями, постриженными в виде шаров – видимо, такова была местная мода. Большинство домов были старыми, но в отличном состоянии и очень ухоженными. Почти у каждого дома было своё название… Над воротами к дому Кристины было написано «Свон-Холл».
Няня взяла Мэтью на руки и сразу понесла его в дом, Кристина неспешно повела Айрис вдоль дорожки, рассказывая попеременно то про цветы, то про соседей с той и другой стороны.
Когда они вошли в дом, их ждала немолодая уже женщина в переднике. После того как они поздоровались, она тихонько сказала Кристине:
– Вам нужно было предупредить меня о гостье, миссис Вентворт. Я вызвала людей из агентства, в гостиной сейчас моют окна… Расставили там стремянки, вёдра. И в столовой тоже.
– Ничего, миссис Клоуз, подайте чай в кабинете. И шофёру тоже предложите чай, будьте добры.
– С окнами вышла небольшая неприятность, но тут у нас почти гостиная, – Кристина распахнула дверь в кабинет.
Это была большая светлая комната с эркером, выходившим на лужайку, мягкими диванами, креслами и роскошным мраморным камином. Только наличие в комнате небольшого письменного стола сбоку от эркера намекало на то, что эта комната была кабинетом.
– Подожди здесь секундочку, – сказала Кристина, – я поднимусь к Мэтью. Переодену его сама. Нам уже скоро к доктору…
Через минуту после того, как Кристина ушла, из коридора послышался страшный грохот. Айрис открыла дверь и выглянула.
В приоткрытую дверь комнаты напротив был виден кусок паркета и растекающаяся по нему лужа воды.
– Что вы натворили? – отчитывала кого-то миссис Клоуз. – Хорошо ещё, что я велела унести ковры… Немедленно всё уберите!
Где-то хлопнула дверь.
Айрис услышала шаги по лестнице и скрип ступенек.
– Шейла, как ты, бедняжка? – послышался голос миссис Клоуз. И на этот раз она говорила совсем другим тоном, мягким, матерински-заботливым.
– Не сплю два дня уже, – ответила няня Мэтью. – Когда ехала в машине, едва держалась. Задремала даже несколько раз. Было так неудобно перед мистером Алленом, я же рядом с ним сидела. Я когда сидя засыпаю, то храплю…
– Может, дома Мэтью станет получше…
Ответ Шейлы Айрис не расслышала.
– У нас? Да, все по-старому… – сказала миссис Клоуз. – Только вчера вечером, ты представляешь, опять та женщина появилась. Стояла по ту сторону ворот… Я решила, мне мерещится, только там была – и исчезла! Так жутко! А потом, минут через двадцать, звонит миссис Личпул и говорит: «У вас по саду кто-то ходит… Кто-то в чёрном. Женщина». Я так перепугалась! Сразу позвонила в полицию, и они…
У мойщиков окон опять что-то загремело, и Айрис не услышала, что было дальше.
Опять разговоры про женщину в чёрном… Как будто прислуга Рупертов заразилась страхами от горничных в Эбберли. Хотя Джоан говорила, что Шейла сама им рассказала про женщину в чёрном ещё до того, как услышала историю про Анну Вентворт.
Айрис отошла к эркеру и посмотрела в сторону ворот. До них было шагов тридцать. Вечером, да ещё сквозь прутья, померещиться могло что угодно. А может быть, там кто-то на самом деле стоял. Только не призрак.
Неужели они в это верят?
Айрис отошла от окна, и взгляд её упал на стол Руперта. На нём были беспорядочно свалены книги, журналы, газеты, какие-то тетради. Между лампой и карандашницей была засунута целая пачка разнокалиберных листочков с заметками.
Но среди этого хаоса Айрис заметила одну очень любопытную вещь. На столе стояло три фотографии: свадебное фото Кристины и Руперта, фото Кристины с маленьким Мэтью на руках и фото сэра Джона Вентворта.
Сэр Джон пожимал руку Уинстону Черчиллю на фоне высоких книжных шкафов. Вероятнее всего, фото было сделано во время войны, когда заводы Вентвортов выполняли военные заказы.
Но Айрис заинтересовало даже не фото, а паспарту.
Оно было сделано из уже пожелтевшего матового картона, и прямо на нём рукой Джона Вентворта – теперь Айрис хорошо знала этот почерк – было написано:
«Встреча мистера Уинстона Черчилля с представителями промышленности в Сэдлер-Хаусе. 20 июня 19…»
Год был перекрыт рамкой.
Почему на столе Руперта стоял портрет его приёмного отца? Не матери, которая воспитывала его с двухлетнего возраста, а отца, которого он, скорее всего, не помнил и с которым провёл под одной крышей всего несколько месяцев. Почему?
А ещё Айрис тревожило другое.
Инспектор Годдард сказал, что показал письмо из кармана леди Клементины всем, и никто не узнал почерк.
Мюриэл видела те письма, а почерк был очень узнаваемым, парадоксально узнаваемым: даже слов было не разобрать, но его рисунок считывался. Но за шесть
