Утро ночи любви - Наталья Андреева

Он сел в машину и неторопливо распечатал конверт. Из него выпал листок. Взял его, с недоумением посмотрел на ровные строчки: это были стихи, текст отпечатан на принтере. Стал читать.

«Утро ночи любви:Девять бьет на часах,Ты идешь по кровиС сединой в волосах.Стол на кухне накрыт,Ты все дальше идешь...Видишь, тело лежит,Ты его узнаешь...Ты прошелся след в след,У последней чертыПомни: прошлого нетТолько я. Только ты»

Ни подписи, ни названия. Шарада какая-то. Перечитал еще раз и еще. Точно: шарада. Зачем она ему это написала? Кстати, раньше Андрею Котяеву стихов никто не писал, это впервые. И – на тебе! Кровь, труп какой-то... Нет чтоб о любви! Он сложил листок и с досадой засунул обратно в конверт, после чего завел мотор. Ну стихи. Почему просто не позвонить? Зачем? Стихи прочитать? И почему именно стихи?

Все понятно, Алина Вальман – сумасшедшая. Ее поступки логике не поддаются. Но с другой стороны... Здравая мысль во всем этом есть. Она сумела оторваться от своей охраны и поспешила сюда, предупредить его.

Это шарада. Она не могла сказать прямо, лишь намекнула. О чем? «Видишь, тело лежит... Ты его узнаешь...» Идешь по крови... Третий труп! Ну, конечно! Давай, Кот, включай мозги! Кто бы это мог быть?

«Ты его узнаешь...» Он похолодел. Кто вчера... тьфу ты! Позавчера сидел в машине Алины Вальман? Эдик! И этот странный сон. Или не сон? Когда он выходил из квартиры, входная дверь была не заперта. Так сон или не сон? Он совсем запутался.

«Ты его узнаешь...» С сединой в волосах... И стол накрыт. Он надавил на педаль газа, и не тронулся, нет, сорвался с места! К Эдику! Срочно!

«Девять бьет на часах...» Девять. Сейчас без пяти. Успеет. Тут ехать минуты три, не больше. К черту правила!

Вот и старая пятиэтажка, на втором – квартира Мотало. Еще две минуты. А почему он зациклился на девяти часах? Это же не значит, что ровно в девять... Но ему вдруг стало страшно. Еще две минуты. Можно и не успеть.

Он выскочил из машины, встал у Эдика под окнами и заорал:

– Мотало! Я здесь! Я к тебе иду! Мотало!

В некоторых окнах появились люди. Он заорал еще громче:

– Мотало! Здесь я! – Подождал немного, и вновь: – Эдик! Это я! Я здесь!

И только когда понял, что поднял на ноги весь дом, рванул в подъезд. На лестнице, между первым и вторым этажом он споткнулся и чуть не упал, потому что сообразил вдруг: «утро ночи любви». Ну конечно же! Это вечер! Не девять утра, а девять вечера! Все наоборот! Вот она, шарада! Потому она и приехала вчера днем!

Он все равно не сбавил темпа, махом взлетел на второй этаж, налег плечом на хлипкую дверь, заорал:

– Эдик! Я здесь! Я иду!

И с разбега высадил дверь плечом. Рухнул вместе с ней в прихожую, не чувствуя боли, на карачках прополз метра два, потом вскочил и кинулся в комнату.

– Эдик! Это я!

И на пороге еще раз споткнулся. Но на этот раз остановился: бежать дальше было бессмысленно. И вообще все бессмысленно.

«Поздно». Девять утра, а не девять вечера. Смерть наступила вчера. Разумеется, Эдика никто не хватился, если бы не письмо Алины, и он бы сюда не пришел. Лежать бы Мотало в таком виде, пока соседи не учуют запашок. Все, как она написала: накрытый стол, бутылка вина и один бокал. Только один. В нем были остатки вина, рядом лежала записка. Он уже знал, что там. Не спеша, подошел.

Эдик лежал на обожаемом им диване, обложенный книгами. Рядом с ним огромная цветная фотография Алины Вальман, она была забрызгана кровью. Из разжавшейся руки Мотало выпал пистолет, и валялся на полу, у дивана. Нагнувшись, Котяев увидел на рукоятке буквы: WALMAN. Поздно.

Сел на диван, погладил Эдика по голове, как ребенка, тихо спросил:

– Ну зачем? Зачем ты в это полез, Мотало ты буратиновое?

Эдик молчал. А раньше был разговорчивый. Еще сегодня ночью... То есть, вчера. Говорил и говорил. Или это был сон? Как же так, а? Выходит, проморгал? Вот теперь он понял, что потерял друга, по-настоящему потерял, и другого такого Эдика больше не будет. Половина души умерла. Проспал он ее. Вот если бы вчера... Она ведь предупредила...

Зазвонил телефон. Он машинально ответил. Это опять был Сашок.

– Андрей, всякому терпению предел есть. Я...

– Нужна опергруппа. Хотя, я не понимаю, зачем. Он умер.

– Кто умер? Ты где, Андрей?

– У Мотало. Эдик умер. Застрелился.

– Ты это серьезно?

– Да. Я у него. Мне люди нужны.

– Ну, это все меняет. Сейчас будем.

У него еще есть время. Посмотрел на фотографию Алины и подумал: «Вот теперь для нее все осложнилось». Он встал, потом сел. Снова встал. Подошел к столу, взял записку. «В моей смерти прошу никого не винить. Я ухожу из жизни добровольно, без всякого принуждения. Эдуард Мотало». Дата, подпись. Это было вчера.

«Я не буду ее спасать».

Когда приехал Феофанов с людьми, он сидел в кресле и увлеченно читал толстую-претолстую книгу. С картинками. Это была энциклопедия. Как раз когда Сашок вошел в комнату, он ознакомился со свидетельством одного из современников Клеопатры, который утверждал, что сластолюбивая царица торговала своими ночами любви, а взамен требовала у своих любовников жизнь. Наутро их казнили. И что этот исторический анекдот лег в основу некоторых художественных произведений, в частности «Египетских ночей» Пушкина. Томик которого и лежал на диване, рядом с телом Эдика, среди прочих книг.

– Ну, что тут? – деловито спросил Сашок и, увидев всю картину, прокомментировал: – Это, я так понимаю, предмет? Несчастная любовь, а? – Феофанов указал на фотографию Алины.

Он захлопнул энциклопедию и встал.

– Все не так просто. Я хочу быть уверенным в том, что это самоубийство.

– Хорошо, – Феофанов кивнул и, оглянувшись на приехавших с ним людей, сказал: – Работаем.

К дивану, на котором лежал мертвый Эдик, тут же направился судмедэксперт. Открыл свой «волшебный» чемоданчик и принялся колдовать над телом. Андрей невольно вздрогнул, когда сработала вспышка фотоаппарата. Эксперт сделал первый снимок.

– Андрей, а ты как здесь оказался? – спросил Сашок.

– Не в этом дело. Обрати внимание на пистолет, – сказал он Феофанову.

– А что такое? – Сашок подошел к дивану, нагнулся и присвистнул: – Редкая вещица, а? Интересно, где Мотало его достал?

– Фамилия этой женщины, – он кивнул на фото, – Вальман. Алина Вальман.

– О как! Намек, да? Он это нарочно? Забавный был человек.

– Умный, – сердито поправил он.

– А умер глупо.

– Он умер так, как хотел.

– А может, его убили, а?

– Послушай... Мне тут надо отойти... По делам...

– Андрей Митрофанович! Столько лет с тобой работаем! Я для тебя – все. Ну все. Но не могу я больше, пойми! – взмолился Сашок. – Сейчас ты на работе. И труп – это причина уважительная. Кстати, как ты узнал?

– Мне написали об этом стихи, – горько рассмеялся он.

– Стихи?! Слушай, а ты в себе? – подозрительно спросил Феофанов. – Вид у тебя странный. Если бы я тебя не знал, подумал бы, что мужик из психушки сбежал. Ты не обижайся.

Он вспомнил свое лицо в зеркале: мутный взгляд, налившиеся кровью глаза, и в самом деле, безумные, под ними мешки.

– Не веришь? На. Читай.

Он достал из кармана мятый белый конверт и сунул его Феофанову. Тот вынул листок со стихами и, морща лоб, стал читать. Читал Сашок долго, будто по складам разбирал, Андрей уже начал терять терпение, когда услышал:

– И правда, стихи. Первый раз такое вижу! – Феофанов повертел листок со стихами в руках и даже понюхал. – Духами, вроде, пахнет. Зачем, а?

– Дай сюда. – Он забрал и сам листок, и конверт, засунул обратно в карман. – Она не могла сказать прямо. Но и сделать ничего не могла. Спасти его.

– Она?

– Алина. Алина Вальман.

– Постой... Я ничего не понимаю!

– Я его тебе привезу.

– Кого?

– Убийцу.

– Какого убийцу? Андрюха, ты в себе?

– Тут все не так просто, – забормотал он. – Она – всего лишь приманка. А рядом с ней живет маньяк. Стоит ей на кого-то положить глаз – бац! У нас очередной труп! Я даже знаю следующую жертву.

– И кто? – напряженно спросил Сашок.

– Не поверишь! – он натянуто рассмеялся. – Я!

– Иди, проспись, – сердито сказал Феофанов. – В таком состоянии тебе к начальству нельзя.

– Я дурак! – горячо сказал он. – Все кругами ходил, а надо было... Но я же не знал! Я думал, у Эдика с ней дела. А он... Куда полез, чудило?

– Ты лучше подумай, что будешь делать, когда из органов выпрут? – сердито спросил Сашок. – В охрану пойдешь? В ЧОП? А может, барские особняки пасти будешь? Чтоб добро не разворовали? Эту... как там ее? Вальман! Это она на красной «Бентли» раскатывает? А ты у нее на побегушках? Или уже подрабатываешь? Охраной, а? Или нет... Ты не охрана. Ты этот... телохранитель! Во! Как в кино! Может, заодно и трахаешь ее? Хорошо устроился!

Все бросили работу и теперь смотрели на них: Феофанов уже не говорил – орал.