Штрафники 2017. Мы будем на этой войне - Дмитрий Дашко

Когда деньги становятся единственным мерилом успешности человека – ничего другого и быть не может. Нет сдерживания: все кругом наживаются, как могут – почему мне нельзя? Всю эту прелесть в кавычках мы получили, в том числе, благодаря развалу Союза. Прошедшие тридцать пять лет с этого трагического для страны, для народа события в рамках истории – миг, а для человеческой жизни срок немалый, если не сказать огромный. В этот «миг» уложилась почти вся моя жизнь. За это время изменилось все.

Сейчас мы имеем то, что сами заслужили. Поделом нам. Это мы разрушили великую империю, мы профукали то, что осталось после развала Союза, мы, в конце концов, потеряли самих себя. Мы сами себя наказали. Видимо, судьба такова у России и ее народа.

Теперь моей дочери приходится жить в это страшное время. Я – что? Моя жизнь уже прожита почти. А вот как ей быть?

– Мам, ну что ты опять начинаешь? – недовольно проговорила Наталья.

– Ладно, дети, давайте поедим. Ой, Алексей, вы не в обиде, что я вас так назвала? Вы ведь мужчина уже. Оружие и форма делают вас намного взрослее. Сколько вам лет?

– Двадцать четыре почти.

– Какой чудесный возраст, – вздохнула Ольга Анатольевна. – В этом возрасте не воевать надо бы, а влюбляться, жить, радоваться, летать во сне от безграничного необъяснимого счастья.

– Кто бы спорил, – согласился Чечелев.

– А что это у вас такое, Алексей? – спросила девушка, указывая рукой на струну, болтающуюся у Лехи на левом бедре.

Чечелев, сидевший на скамье, торопливо спрятал ноги под стол, где была полная темень.

– Да… Это так… Ерунда.

– А все же? – настаивала Наталья.

– Да… Понимаете… Это крысиные шкуры, – нашелся Леха.

– О, господи! – воскликнула Ольга Анатольевна.

– Зачем? – брезгливо спросила девушка.

– Баловство. Крыс очень много на позициях, вот и стреляем на спор, кто больше.

– А с зубами что у вас? – опять спросила Наталья.

Леха бросил на нее раздраженный взгляд. Эта девица уже начала бесить его своей прямолинейностью и безапелляционностью.

«Склочная какая телка, – подумал Чечелев. – Видать, Из-за километрового недотраха. Страшная, как моя смерть. У нее и до войны, поди, никого не было. Чтоб такую трахать, надо пить до цирроза печени».

Он вдруг обратил внимание, что ногти на ее руках, лежащих расслабленно на столе перед лампой, неровно обкусаны, с заусенцами. Невольно бросил взгляд на свои кисти – огрубевшие, с траурной каймой грязи под давно не стриженными ногтями. Тоже не лучше. Убрал руки подальше от керосинки. Еще увидел, что туго стянутые назад волосы девушки блестят жирно, даже в таком неверном свете. С мытьем у них тут проблемы, хоть и заявляла девица, мол, моются горячей водой. Опять же, если быть честным перед собой – он сам завшивел весь.

– А на чем вы воду греете? – спросил Алексей, игнорируя вопрос.

– На костре, в кастрюльке, – ответила старшая Жукова. – В соседней комнате есть раковина для приема душа. Предполагалось, что укрывшиеся в бомбоубежище должны иметь возможность помыться иногда. Сейчас центрального водоснабжения, естественно, нет. Мы прямо в комнате разжигаем костерок, жжем всякие деревяшки, что иногда удается найти при выходе за водой. Дым уходит в систему естественной вентиляции, хоть и плохо работает она, но все же вытягивает. Потом моемся в этой раковине, вода утекает куда-то в канализационные трубы. Наверняка есть где-то порыв, туда все выливается.

– Так что с зубами-то? – упрямо переспросила девушка.

«Вот прицепилась, мымра!» – раздраженно подумал Леха, а вслух пробурчал:

– Цинга.

– Наташа, я тебе сколько раз говорила следить за тем, что говоришь! – укоризненно произнесла Ольга Анатольевна.

– А что я такого спросила? – пожала плечом девушка. – Мы есть сегодня будем или нет?

Ее мать обратилась к Чечелеву:

– Алексей, вы как мужчина откройте банки, пожалуйста. Не все же мне это делать. Надо воспользоваться моментом.

Леха вытащил из ножен на разгрузке свой штык-нож, тот самый, которым снял не один скальп и зарезал немало людей. Открыл три банки с рыбными консервами и три банки говяжьей тушенки. По полутемной комнатке поплыл смешанный запах консервированных продуктов.

– Сегодня у нас пир горой, – улыбнулась Ольга Анатольевна.

До Чечелева дошло вдруг, что эти несчастные женщины экономят продукты. Ведь неизвестно, как долго им придется прозябать в таких невыносимых условиях.

– И что, вы вот так постоянно ходите по теплотрассе за едой и обратно? – спросил он.

– Да, ходим, – ответила женщина.

– Что же сюда не перенесете?

– Видите ли, Алексей, как вы понимаете, жизнь здесь нельзя назвать комфортной. Сидение на одном месте в постоянной темноте угнетает чрезвычайно, если не сказать, что мы тут едва с ума не сходим от такого существования. Поэтому возможность лишний раз пройтись нам только на пользу, хотя и это нельзя назвать приятной прогулкой. А что до продуктов, то мы решили так: переносить сюда ничего не нужно, если однажды мы придем туда и увидим, что обвалившуюся часть склада кто-то нашел и все забрал, то для нас это станет железным аргументом покинуть это хоть и добровольное, но давно ненавистное узилище. Умирать от истощения мы не хотим. Мы выйдем, и пусть будет так, как будет.

Чечелев не нашелся, чем ответить на такое. Он думал о том, что каждый человек сам вправе выбирать свою судьбу, даже когда основные ее вехи определены непреодолимыми обстоятельствами, как, например, сейчас – войной. В этих рамках каждый принимает для себя какие-то решения, имеющие значение для дальнейшей жизни.

В любом случае, ему тут очень не нравилось. Оставаться никакого желания нет. Да он и не собирался вовсе. Это ж уму непостижимо – только Из-за жратвы добровольно год просидеть в каменном мешке. Хотя этих женщин понять тоже можно: действительно, куда идти, где жить, что есть? Да еще и убить могут. Но год, год добровольно просидеть под землей!!! Он сам всего ничего тут, а уже чувствует непреодолимое желание выйти на свет. Как же они терпят? Неужели страх настолько силен?

Алексей даже подумал, что мамаша с дочей скоро действительно свихнутся от такой житухи, если это уже не случилось. Разве ж человек в здравом уме станет добровольно обрекать себя на подобное существование? Ладно, если бы свет был. А то ведь почти в кромешной темноте! Изо дня в день, из месяца в месяц! Брр!

За этими размышлениями он и не заметил, как опустошил свои банки. Недаром говорят, аппетит приходит во время еды.

– Чем вы заправляете лампу? – спросил он.

– Их здесь много – целых десять штук, и есть некоторый запас керосина и фитиля, – произнесла старшая Жукова. – Видимо, предполагалось, что электричества может не быть. Так и случилось. Так что нам они пригодились, экономим, как можем. Когда кончатся фитили и керосин, что делать, ума не приложу, – тяжело вздохнула женщина. – Сохранились даже матрасы и одеяла армейского образца, они складированы в одной из комнат. Правда, крысы и мыши их серьезно попортили, но все же мы сумели выбрать себе подходящее.

– А как вы определяете время суток?

– Так называемые биологические часы. Привыкли уже, – грустно произнесла Ольга Анатольевна.

– А чем вы занимаетесь здесь? Ну, целый день?

– Сидим, коротаем время.

«Твою же мать!!! – мысленно возопил Леха. – Как можно с утра до вечера сидеть в темноте и ничем не заниматься? Да тут через месяц, если не раньше, с ума сойдешь, а они уже целый год так живут! Точно, дуры. Валить надо отсюда».

– Спасибо за угощение. Мне нужно идти. Покажите проход к Енисею, куда вы за водой ходите.

– Хорошо, пойдемте, – сказала девушка.

По всему чувствовалось, что она не прочь побыстрее избавиться от нежеланного гостя.

– Мама, ты пойдешь?

– Разумеется. Хоть постою у этой щели, посмотрю на дневное небо.

Путь по едва освещаемой лампой теплотрассе занял не много времени. Вскоре впереди замаячило бледное пятно света, гул непрекращающейся канонады, до сих пор приглушенный толщей земли, стал слышен отчетливее.

– Все, пришли, – сказала Наталья, останавливаясь под дыркой. – Отсюда до Енисея метров сто. Сориентируетесь?

– Вполне. Я из местных, как и вы.

– Вот как! – удивилась Ольга Анатольевна. – Где же вы жили?

– В Кировском районе, – ответил Чечелев, не желая особо откровенничать.

– А мы в Центральном. Наш дом тут, рядом, разрушенный весь, – вздохнула женщина. – Будьте осторожнее, Алексей. Храни вас Бог. Прощайте.

– Прощайте, – ответил Алексей.

Отчего-то ему стало вовсе неприятно общество этих женщин – глубоко несчастных, но при этом не вызывающих сочувствия, желания помочь.

Он повесил автомат на шею, встал на трубу, затем на прислоненную к бетонной стене деревяшку, которой пользовались женщины, выбираясь наверх за водой, и выскользнул на волю.

Быстро осмотревшись, Леха пополз под сгоревшую «бээмпэшку». Осевшая на перебитых траках машина врезалась в наваленные бетонные блоки метрах в двадцати от дырки. Почувствовав себя увереннее, он осмотрелся уже более обстоятельно, насколько позволяло нависшее над ним днище подбитой махины.