Канализация, Газ Электричество - Мэтт Рафф

— А подозрения у тебя нет.

— Ни малейшего.

— Гарри, прости мое занудство, но насколько пристально ты искал подозрения? Ты читал досье по этому убийству?

— Вообще-то нет. Это ведь конфиденциальный документ? Полицейские мне его не предлагали почитать.

— Но ты с ними все же говорил?

— Ванна говорила.

— И?

— И ничего. Они сказали, что у них какие-то технические вопросы по конструкции Слуг, но обвинений не предъявляли. Она помогла, чем смогла, попросила быть поаккуратнее с опрометчивыми заявлениями, и они распрощалась. Вот и все.

— Стало быть, все. А после этого они больше не звонили?

— Ванна ничего подобного не говорила.

— Тогда зачем ты попросил меня прийти, если можешь сказать мне лишь то, что тебе нечего сказать?

— Просто чтобы увидеть тебя, — ответил Гарри. — Немного подышать табачным дымом, послушать, какой я безответственный. Как раньше. И сказать, — быстро добавил он, — что, если ты не веришь мне насчет того, что мои Слуги невиновны, тебе стоит съездить к Джону Гуверу.

— К кому?

Гант повернул голову.

— Тоби.

Слуга вспугнул Джоан — он появился как будто ниоткуда, хотя на самом деле все время недвижимо стоял среди всего этого барахла на самом виду, она просто не замечала. Без единого слова он шагнул вперед и вручил Джоан конверт.

— Что это? — спросила она.

— Два билета туда-обратно на «транзитную молнию» до Атлантик-Сити. На утренний «Экспресс Игроков» ты уже опоздала, но в 11:30 и 12:59 будут еще поезда. Если хочешь, вызову тебе такси до Гранд-Сентрала.

— Кто такой Джон Гувер?

— Это человек, который придумал Самомотивирующегося Андроида. Вообще-то он начинал с «Диснеем», потом пришел ко мне и работал тут три года после того, как я выкупил патент. Сейчас он на пенсии, живет в Нью-Джерси, но держит руку на пульсе корпорации. Вчера вечером, прямо перед тем, как ты позвонила, прислал мне по факсу трогательную записку, где говорилось, что он слышал о гибели Янтарсона Чайнега и будто некоторым газетам пришла в голову идея раздуть скандал. Он сообщил, что с огромным удовольствием поговорит с репортерами, если мне покажется, что это сможет нам помочь. Он правда очень милый.

Джоан открыла конверт. Помимо билетов, там лежала бумажка с адресом и телефоном Джона Гувера.

— Если я почту за труд с ним встретиться, — спросила она, — он расскажет мне что-нибудь полезное? Или просто повторит, насколько крайне, крайне маловероятно перепрограммировать Слугу?

— Ну он же ученый. Возможно, сумеет объяснить подробнее, почему это маловероятно. — Гант развел руками. — Слушай, Джоан, я тебе говорю максимально открытым текстом: эти слухи беспочвенны. Но, может быть, Гувер объяснит тебе это математически.

— Ладно, для начала я ему позвоню.

— Когда вернешься, — сказал Гарри, — можем поужинать.

Джоан посмотрела ему в глаза, потом — снова на записку с адресом.

— Скажи мне вот еще что, — произнесла она. — Как может пенсионер в Джерси знать планы нью-йоркских репортеров? Судя по тому, что мне рассказала Лекса, слухи об этом в прессе еще не поползли. Хоть твоя Ванна и любезничает с полицией, большинство новостийных агентств побоятся иска за клевету.

Гант пожал плечами:

— Ванна иногда бывает строга, но это оттого, что у нее была тяжелая жизнь. Она верный человек. Джон Гувер — тоже. Ему небезразлична репутация Слуги, поэтому, наверное, он просто о чем-то прослышал. А откуда у Лексы Тэтчер полицейское досье о смерти Янтарсона Чайнега?

Джоан свернула конверт и положила в карман.

— Лекса работает с информацией, — ответила она. — Вот что. Я встречусь с Джоном Гувером, а уже после мы поговорим про ужин.

— Хорошо.

Джоан покачала головой, нехотя улыбаясь.

— Это все еще под вопросом, Гарри. Но спасибо за приглашение.

8

Вот если тебя внесли в почетный список «Десяти наиболее опасных преступников», значит, ФБР начинает настоящую охоту. К тому же это признак того, что они напали на след и уверены, что вскоре тебя повяжут на глазах корреспондентов. «Список» — это пиаровский ход, придуманный Пупером — или как там его зовут? — чтобы показать, какие первоклассные ищейки служат в ФБР.

…Как только ты попал в «Список», уходи в самое глубокое подполье.

Эбби Хоффман, «Сопри эту книгу»[121]ЛЕКСА ПОЛУЧАЕТ УТРЕННЮЮ ГАЗЕТУ

Маяк на рифе Роббинса находится на две мили к зюйд-весту от Статуи Свободы, на некотором расстоянии от Стейтен-Айленда. Маяк автоматический, так что туда никого не пускают, и единственные законные посетители — двое смотрителей из Береговой охраны, которые заходят туда пару раз в месяц провести осмотр и ремонт. Оба они — заядлые моряки, абсолютные патриоты, и при обычных обстоятельствах не стали бы иметь дела с пиратами. Но у одного дед умер от рака, вызванного пестицидами на виноградниках Калифорнии, а у другого обанкротилась вся семья после того, как из-за выброса нефти в 2020-м в заливе Бристоль на Аляске погибла вся рыба. Так что если кучке древолюбивых изгоев иногда надо использовать риф Роббинса как убежище или место встречи — претензий нет, главное — не оставлять следов и чтобы никто не видел, как они проходят мимо близлежащего военного причала Байонн.

Маяк был небольшой — пожарный гидрант на каменном фундаменте, сидящий шапочкой на верхушке рифа. Внутри от центра клиньями отходили склад, спальня, кухня и гостиная. Еще там была ванная с чугунной ванной, куда вода поступала из внешнего бака; Моррис Каценштейн восстановил водопроводную систему и незаметно добавил к баку два стока для дождевой воды. В спальне, пустовавшей с отъезда последнего смотрителя, Моррис сделал фальш-потолки и подвесил в нише диван, который можно опускать и поднимать на шкивах. Помимо этого, на кухне он обустроил тайное отделение с посудой, газом и никарагуанским кофе; на этом удобства заканчивались. Получилось спартанское, но уютное местечко: сюда хорошо было приезжать, ибо, когда ФБР установило наблюдение за Нью-Бедфордом-Стайвесантом, Фило стало слишком опасно появляться на квартире у Лексы. К тому же — ближе к Пиратской бухте и туда быстрее добраться, если вдруг почему-либо придется спешить.

Иногда в порыве страсти Тосиро Отсосими начинал кричать что-нибудь на родном японском, Фило скатывался на немецкий вариант пенсильванского голландского, а Лекса, бегло говорившая по-арабски, французски, русски и испански, превращалась просто-таки в настоящий «Берлиц»[122] от эротики. Когда они наконец засыпали, в ушах все еще звенели отголоски вавилонского столпотворения. Им снились карты и нации, а просыпались они от близости доброй плоти.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});