Четвертый кодекс - Павел Владимирович Виноградов

Но вернемся к нашей истории. Против ацтланцев сложилась общеевропейская коалиция. Ее основы были религиозными. Но и сами пришельцы шли по пути становления единобожия, догму которого окончательно сформулировал тлатоани Несауалькойотль, который, помимо прочего, был выдающимся поэтом и теологом: «В девятых рядах Причины Всего, нас и всех сотворенных вещей, только один Бог, который создал все, и видимое, и невидимое».

Вскоре культ Единого Тлокенауаке — окончательно сформировавшийся, надо думать, не без влияния христианства и ислама — приняла большая часть восточных ацтланцев. Проник он и за океан, на их историческую родину. Там как раз отказались от концепции «войны цветов» — массовых жертвоприношений военнопленных. Она сковывала развитие империи, поскольку отталкивала соседние народы. Кроме того, концепция эта и в самом Ацтлане имела мощную оппозицию в лице последователей Кетцалькоатля-Кукулькана, который, как известно, был ярым противником человеческих жертвоприношений. Кстати, перуанская империя инков Тауантинсуйю пресекла эту практику еще раньше, что во многом объясняет ее успехи в соперничестве с Ацтланом.

Конечно, традиция эта никуда не девалась и существует до сих пор, хотя официально и осуждается правительствами обоих Ацтланов. Но после XV века христианской эры человеческие жертвы уже никогда не носили характер массовых гекатомб. Однако пришедшие в Европу ацтланцы совершали их достаточно часто для того, чтобы как христиане, так и мусульмане воспринимали их злобными и кровожадными язычниками. Кроме того, и тех, и других возмущала приверженность многих пришельцев к традиционным атлантическим школам магии. Инквизиция почти полностью переключилась с охоты на еретиков на борьбу с видящими. Надо еще заметить, что появление ацтланцев послужило катализатором в преодолении раскола Римско-Католической Церкви. И первый признанный всей Европой Папа Мартин V объявил против ацтланцев крестовый поход.

Положение их было тяжелым: в Европе теснили крестоносцы, а в Африке — берберы и арабы. Вдобавок на море и на юге Франции у них шла то затихающая, то вновь вспыхивающая война с Англией. Речь шла о том, что ацтланцы могут потерять все свои материковые владения, оставшись разве что на островах. Однако тлатоани Какамацин совершил гениальный геополитический кульбит, вступив в союз с османским султаном Селимом I.

Тогда турки, подчинив наконец-то Византию, усилили натиск на север Африки и юг Европы. И, несмотря на негативное отношение мусульман к ацтланцам, их союз против мамлюков Египта и венецианцев, за которыми стояла Англия, был выгоден обеим сторонам. Этот союз продолжался и при сыне Селима Сулеймане Великолепном, во многом определив военные успехи турок в Восточной Европе, а ацтланцев — в Северной Италии и в Нижних землях Германии. К тому времени их армия считалась первой на континенте, прославленная ацтланская терция была непобедима. Именно этот новый способ ведения военных действий, более жесткий и прагматичный, окончательно похоронил эру рыцарства со всей ее красотой и благородством.

В терциях служили представители пиренейских народов, перешедшие из христианства и ислама в веру Единого Тлокенауаке. К этому времени ее жрецы занялись широким прозелитизмом — несомненно, под влиянием других мировых религий. Это вызвало еще более жесткое противодействие христианской Европы — вплоть до того, что против турок и ацтланцев единым фронтом выступили и западные католики, и восточные ортодоксы, обычно противостоявшие друг другу. Папа Сикст V призвал русского царя Иоанна V присоединиться к Священной лиге, что и произошло.

Усилия европейских народов, на короткое время объединивших свои силы, дали плоды: турки потерпели поражение при Лепанто, под Веной и при Молодях, ацтланцы — в Ла-Манше и при Рокруа. Их союз распался — впрочем, как и католическо-ортодоксальная лига. Дальше была долгая война Восточного Ацтлана и Оттоманской Порты за Египет, ослабившая обе стороны и, фактически, спасшая Европу от раздела между ацтланцами и турками.

Эти события определили ход истории вплоть до нашего времени. Именно тогда началось Новое время, и была создана политическая конфигурация современного мира, с некоторыми изменениями существующая до сих пор...

Евгений и Моника Кромлех. Восточный Ацтлан, Чикомоцток, Канария (Фортунские острова). 5 августа 1980 года (12.18.7.2.12, и 6 Эб, и 15 Шуль)

Евгений верно угадал с первого раза: девушка оказалась именно из Ирокезии. Могиканка из семьи сахема маленького городка на реке Мухекунетук, училась на факультете антропологии университета Манахатты. Звали ее Ленмэна. Кромлеху беседовать с ней было легко и приятно. Вообще, после того, как он пропустил первую стопку, а потом еще пару, на него снизошла некая тихая радость. Отступили тревожные предчувствия и злость, мучавшие его с самого начала этой поездки, душа словно освободилась от тяжкого груза. Поэтому он охотно разговорился с молодой атланткой. Даже, кажется, слегка кокетничал с ней — шутил и красноречиво разглагольствовал, как умел, когда дама его интересовала, торжественно именовал девушку ичпочтицинтли, «юной госпожой», что звучало весьма церемонно. Хорошо, что Моника была занята разговорами с другими его читателями и почитателями и не наблюдала резвость супруга.

— Поверьте, ичпочтицинтли, я часто понятия не имею, откуда возникли реалии моего романа, — оживленно уверял он. — Вот, например, острова, на которых мы сейчас находимся, в его мире называются Канарами...

— Канариями в древности называли живших на этом острове гуанчей, — прервала Ленмэна, смотревшая на писателя блестящими карими глазами. Трудно было понять, как на самом деле она относится к его речам.

— Вот именно, — подхватил Кромлех, — канарии — от «собак». Один мавританский царь еще до нашей эры доплыл сюда и обнаружил у островитян множество псов. Так их и назвали в моем мире... обозначим его как «мир-два» — Канарскими. Но их в Европе знали задолго до того царя и называли Блаженными, Фортунами на латинском. Однако все это я выяснил уже после того, как понял, что острова, на которые в нашем «мире-один» приплыли из Ацтлана джонги Иштлильшочитля, в «мире-два» называются именно Канары. А главный остров — Гран-Канария, а не просто Канария, как в реальности.

— По-моему, в вашем мире... «мире-два», Иштлильшочитль жил несколько позже, чем в нашем, — заметила девушка.

— Именно, — закивал Кромлех, — и эту деталь я тоже объяснить не смогу — она просто есть...

— То есть, — она подняла на него таинственные глаза, — вы думаете, что «мир-два» существует где-то, помимо вашего романа, как данность?

Вопрос заставил Кромлеха внутренне поежиться.

— Знаете, Ленмэна-цин, я сам часто думал об этом, —