Чаща - Джо Р. Лансдейл

– Все тот же Марк Твен о путешествиях. Читая, мне хочется объехать землю по экватору. Мне хочется всего, кроме того, что делаю. Проблема только в деньгах. Будь у меня деньги, я бы путешествовал, покупал женщин и хорошую еду, исполнял бы любые свои прихоти. Не говорю, что заслужил это больше остальных, но радовался бы точно больше.

Я рассмеялся.

– Надеюсь, у тебя все впереди.

Коротыш покачал головой.

– Навряд ли. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что в скором времени умру на тропе вроде этой, или у себя дома, или на своем холме рядом с телескопом, и хотя все это не так плохо, я предпочел бы умереть где-нибудь в море, на борту большого корабля, идущего в иноземный порт – а если нет, около телескопа, и, если вдуматься, это самый подходящий выбор. Я уже нашел себе звезду. И она моя. Даже если ее присмотрел кто-то еще, я не позволю им ее забрать. Когда в ясную ночь я нахожу ее на небе, она глядит на меня, будто сияющий глаз. И не Бог. И не звезда. Просто я сам смотрю на себя сверху.

– Ты почти как моя сестра, – сказал я. – Она тоже нашла себе звезду.

– Серьезно? – сказал Коротыш. Это был редкий момент, когда он действительно был удивлен.

– Ага.

– Похоже, она необычная.

– Мы всегда так про нее думали, – сказал я.

– Те, кто смотрит на вещи, как ты, видят нормальных людей слепцами.

– Я нормальный.

– Ты живешь в мире, но ты не его часть. И потому ты ненормальный.

– А ты очень высокого мнения о себе, верно?

– Это так. Я вынужден. Я смотрю на все снизу вверх, и это другой взгляд на мир. Послушай, малыш. Я не считаю себя лучше других. Как и худшие из них, я убивал и разорял. Я помогал истреблять бизонов, пока те почти не исчезли. Я убивал людей и получал за это деньги. Но я знаю все о себе и знаю, каков этот мир, и, что бы ты ни говорил, тебе еще предстоит тот же путь, пусть ты станешь называть вещи иначе. И хоругви праведности, которыми ты размахиваешь, и твои разговоры не изменят того, что на свой лад ты такой же обездоленный, как я.

– Чушь, – сказал я. – Ты все это вывел из того, что вы с сестрой выбрали себе звезду?

– А тебе стоит выбрать свою, – сказал он.

– Извини, что вспомнил об этом, – сказал я. – Все дело в том, что она особенная, вроде тебя, но могу поручиться, куда сердечнее.

– Не стану с этим спорить. Мне бы очень хотелось вернуться и сделать все по-другому. Но я не могу. Пусть тогда Лула видит свою звезду. Надеюсь, в это трудное время она сможет взглянуть вверх, увидеть и понять, что это она, и представить, что случись ей уйти, звезда сделает ее частью мирового сияния.

– Звучит точно проповедь, – сказал я.

– Звучит как ложь, которой мы хотим себя успокоить, – сказал Коротыш. – Но разница между нами в том, что я знаю, что это ложь.

Положив книгу на колени, он какое-то время разглядывал меня.

– Куда ты хотел бы отправиться, если не будет никаких запретов?

– Что?

– Если бы ты мог делать что захочешь или отправиться куда угодно, что бы ты выбрал?

– Не знаю, – сказал я. – Зачем думать о том, что не может сбыться?

– Постой, просто представь. Куда? Для чего?

– Если так, – сказал я, – наверное, вернулся бы на ферму, женился, завел бы детей и стал бы работать в поле. Не уверен, что это никчемная жизнь – чем дальше, тем лучше она кажется.

– Но случись нам найти похитителей и спасти твою сестру, ты распрощаешься с фермой.

– Ты предложил помечтать. Думаю, мы с Лулой получили бы, что хотели.

– А что насчет Джимми Сью?

– Возможно, ей выпало слишком много приключений, чтобы остепениться, – сказал я.

– Ты подобрал вежливый оборот, – сказал он. – Хотя, возможно, она получает именно то, что хочет. Мы все разные и не стоит нас равнять. Это как гадать, в какую сторону поскачет лягушка.

– К воде, – сказал я.

Коротыш улыбнулся. В тот момент он казался удивительно благодушным, точно добрый дядюшка, готовый предложить тебе лакомство.

– Малыш, ты неподражаем. Редко прав, зато всегда уверен.

Я промолчал, решив не будить лихо. Огонь потрескивал. Мы смотрели на угли.

– Хотел спросить про шерифа Уинтона, – сказал я. – Как вышло, что у него такое лицо?

Не отрывая глаз от огня, Коротыш положил книгу на землю.

– Он не всегда был шерифом. Раньше был охотником за головами. Но еще перед этим решил завести ранчо в Северном Техасе, где, как я думаю, такое место, что завали его мусором, станет только лучше. В то время там был дом для команчей, вернее, тех, кто еще оставался. Только, по правде сказать, их владения были более обширными. Так что Северный Техас можно считать одной из их земель, где они кочевали, охотясь на бизонов. Кочевники – вот кем они были. К тому времени их участь была уже решена, хотя они об этом не знали. А, возможно, и знали, только не хотели принимать. Зачастую люди не готовы принимать даже то, что у них перед носом. Так уж повелось. Но здесь за ними не было ничего. Хорошо вооруженные белые люди прибывали толпами. Бизоны, их главный источник снабжения всем необходимым, почти исчезли. Но команчи все еще были страшной угрозой.

Поселенцы все прибывали, и команчи давали отпор. Жестокий отпор. Тогда я и подвизался охотником за головами. А с Уинтоном мы были знакомы давно. Раньше мы вместе охотились на бизонов ради шкур. Занятие очень грязное и мерзкое, и сейчас, признаюсь, не готов его повторить. Уже не смог бы стрелять бизонов, как тогда. Стрелять, как я убедился, надо людей, а животных оставить в покое. Однако было время, я охотился. Сдирал шкуры, а мясо оставлял гнить на равнинах. Бывало, забирал немного на еду или языки, кстати, вкусные, если правильно приготовить – но большая часть оставалась гнить. Для меня это было слишком, и я решил завязать и перебираться.

Уинтон тогда обосновался в Северном Техасе. И встретил подружку. Между нами, была она страшная, как грех, и злющая, как гремучая змея. Настолько безобразная, что такое угощение станешь есть разве что под дулом пистолета. С лошадиным лицом, тощая, и с носом, который, при необходимости, легко мог сойти за иглу для шитья. А губы тонкие, как стежки на куртке из оленьей кожи. Но он любил ее и прижил с ней дитя. Слухи разнеслись, как он стал отцом.

Мне случилось попасть в те края в погоне за призом, но след я потерял да так и не нашел. Мало кому довелось от меня уйти, но этот ушел, и, как