Спарринг- партнеры - Гришэм Джон

– Наверное.

Он с тоской уставился в потолок и какое-то время сидел молча.

– Что обо мне болтают в городе, Дианта? – спросил он наконец.

– Забавно слышать такой вопрос от человека, всегда плевавшего на чужие слова и мнения.

– Разве не все мы думаем о том, что останется после нас?

– Честно говоря, Болтон, если меня спрашивают о тебе, то всегда в связи с Тильдой и с твоим заключением. Боюсь, люди будут помнить именно это.

– Неудивительно. Если честно, то мне и вправду наплевать.

– Молодчина!

– Странное дело, Дианта, моя совесть спокойна. Не скажу, что мне недостает этой женщины. Когда я о ней думаю, хотя очень стараюсь этого не допускать, то всегда улыбаюсь. Конечно, жаль, что меня сцапали, я наделал глупых ошибок, но я ужасно радуюсь при мысли, что она сейчас глубоко под землей.

– Трудно с этим спорить. Ее никто не оплакивает, даже оба ее сына.

– Она была ужасной стервой. Давай закончим про нее.

– Кажется, мы с тобой никогда не обсуждали ее смерть.

Он, улыбнувшись, покачал головой.

– Нет, и сейчас не станем. Я не доверяю этим клетушкам, отсюда могут быть утечки.

Она огляделась и сказала:

– Пожалуй. Лучше дождемся твоего освобождения.

– Когда я освобожусь, мы с тобой будем друзьями, Дианта?

– Почему нет, Болтон? Ты, главное, не распускай руки. С этим у тебя всегда были проблемы.

Он ухмыльнулся:

– Были, но теперь я староват, чтобы домогаться женщин, ведь правда?

– Нет, по-моему, ты неисправим.

– Это точно. Я уже распланировал свой первый вояж. Отправлюсь в Вегас, сниму пентхаус в высоком сияющем отеле, буду дни напролет резаться в карты, делать ставки, есть стейки, пить хорошие вина и наслаждаться обществом юных дам. Плевать, сколько они запросят.

– Прощай, перевоспитание!

О смерти Тильды Маллой мечтали многие, а не только ее муж, но именно он дольше всех, годами, воображал свою жизнь без нее. После десятилетия бурного супружества он, утратив надежду на мирный исход, принялся планировать ее устранение.

Сначала у Болтона проклюнулся внезапный интерес к ужению форели в горных речках на плато Озарк; его и вправду увлекло это занятие, но далеко не так сильно, как он изображал. По несколько раз в год сначала в компании друзей, а потом вместе с Расти и Кирком он проделывал трехчасовой путь на юг от Сент-Луиса, чтобы арендовать в горах домик, ловить рыбу и пьянствовать.

Это логически привело к приобретению бревенчатой хижины на реке Джекс-Форк на юге Миссури. Болтон не погнушался разыграть комедию, изображая вспышку любви к природе, и со временем искренне полюбил тихие выходные, особенно когда Тильда отказывалась его сопровождать. Жену не прельщала никакая деятельность дальше чем в десяти милях от ее ненаглядного загородного клуба. По ее убеждению, горы кишели сельскими жлобами, рыбная ловля была сугубо мужским дурацким занятием, ее отпугивали жуки и кузнечики, а также отсутствие в пределах разумного расстояния приличного ресторана.

Когда в возрасте пятидесяти семи лет у нее диагностировали ишемическую болезнь сердца, Болтон внутренне возликовал, но сохранил личину заботливого мужа. К его неудовольствию, Тильда стала поправляться: села на растительную диету, два часа в день занималась лечебной гимнастикой и утверждала, что никогда не чувствовала себя так хорошо. Один анализ за другим показывали улучшение состояния и лишали надежды на ее скорую кончину. Болтон сначала впал в уныние, а потом вернулся к прежним своим мечтам о безвременном уходе жены.

Первый ее инфаркт в шестьдесят два года вернул семье надежду на лучшее. Возможность жизни без Тильды, никогда не обсуждалась вслух, но о ней размышлял как сам Болтон, так и оба его сына, не говоря уж об их женах. Тилли-свекровь была навязчивой и вероломной скандалисткой.

Шли месяцы и годы, а вредная бабка все цеплялась за жизнь и даже продолжала с удовольствием злодействовать. Второй по счету инфаркт тоже не смог ее сокрушить, зато все семейство погрузилось в глубокую депрессию.

Уступив давлению, Болтон отправил Тильду из города подальше, в горы, где не было бы ни Интернета, ни телефона, ни даже телевизора – ничего, кроме безделья, невкусной еды и сна. Ей хотелось в роскошный санаторий в Скалистых горах, где лечились от алкоголизма ее подруги, но Болтон настоял на своей рыбацкой хижине. Она терпеть не могла эту дыру и бранилась все три часа, пока муж, сидя за баранкой, молча негодовал и боролся с желанием свернуть с шоссе на проселок и задушить ее в канаве.

Ужин прошел мирно, за грубо отесанным столиком; лакомились рыбными закусками из морозильника, Болтон позволил себе бокал вина. Она пожаловалась на недомогание после долгого переезда и пожелала лечь. Пока Тильда готовилась ко сну, Болтон надел толстые рукавицы и, мокрый от пота и полубезумный от страха, достал из привезенного в багажнике ящика американского домового ужа длиной восемь футов и запустил его под одеяло со стороны Тильды. Мысленно он тысячу раз репетировал эту операцию, но кто угадает, что будет, когда накормленная и смирная вроде бы рептилия очутится на хлопковой простыне, да еще под одеялом? Вдруг испугается, выползет на свет, окажется на полу и заставит Болтона выковыривать ее из-под кровати? А вдруг он сам застынет от страха разоблачения и последующих за всем этим драматических событий?

Змея оказалась сговорчивой и осталась под одеялом. Болтон успел стянуть рукавицы, прежде чем жена вышла из ванны и заныла, что у нее поднялась температура. Когда она взялась за край одеяла, чтобы его отогнуть, Болтон сам откинул одеяло и завопил, что на их прекрасном белье возлежит чудище, черная пятнистая змея! Тилли так перепугалась, что у нее отказали голосовые связки и она не смогла издать ни звука. Лишившись чувств, она упала и в падении ударилась головой о стену.

Всякое движение в домике прекратилось. Какое-то время Болтон держал в поле зрения и змею, и жену, похоже, потерявшую сознание. Затем змея приподняла голову и посмотрела сначала на Тилли, потом на Болтона. Видимо, вся эта картина вселила в нее отвращение, поскольку в следующий миг она стремительно сползла с кровати на пол. Болтон стал ее ловить, но она набрала скорость, скользя по сосновым доскам пола. Необходимо было срочно отловить мерзкую тварь и водворить в ящик. От отчаяния Болтон допустил оплошность – схватил змею за хвост. Тварь мигом свернулась в кольцо и атаковала обидчика: мелкие, острые как бритва зубы впились в левую руку, заставив его истошно заорать от боли. Змея была, ясное дело, неядовитая – Болтон не был глупцом, – но кусаться могла, и пребольно. Болтон попятился, из ранки потекла кровь. Он поспешил в кухню, шагая крайне аккуратно, чтобы не наступить на змею, насыпал в пакет льда и приложил к руке. Потом, сев за стол, попытался собраться с мыслями. Он тяжело дышал и обильно потел. Соображать необходимо было быстро, он ведь находился на месте преступ– ления.

Кровотечение прекратилось, потоотделение – нет. Болтон плотно забинтовал руку кухонным полотенцем и пошел проведать свою ненаглядную жену. Та лежала не шевелясь, но пульс, к его немалому разочарованию, еще прощупывался. Это состояние между жизнью и смертью позволяло осуществить множество сценариев, которые он как юрист не раз изучал. Но ни один не допускал наличия у него змеиного укуса, скрыть который было невозможно. Болтон побрызгал Тильде в лицо холодной водой, она не прореагировала. Пульс ослабевал, но сердце еще работало. Болтон кружил по дому, стараясь избежать новой встречи со змеей; последний раз ее хвост мелькнул под диваном.

Будущее Болтона зависело от нескольких важных решений. У него оставался лишь один шанс на то, что все еще обойдется. Его наручные часы показывали 9.44 вечера, Тильда лежала без сознания уже минут десять. Где змея? По-прежнему прячется под диваном или уползла в другое укромное место?

Болтон отлично знал, что ближайший фельдшерский пункт, укомплектованный волонтерами, находится в окружном центре, городке Эминенс с населением 600 человек. Быстрого появления опытных медиков можно было не опасаться. Тем не менее необходимо было позвонить по номеру 911, чтобы потом не возникло подозрений.