Инспектор Золотой тайги - Владимир Митыпов

Аркадий Борисович вспомнил, как Кудрин наотрез отказался войти первым в землянку с убитыми и насмелился спуститься туда лишь вслед за Рабанжи и Митькой. А чуть побыв там, выскочил с посиневшим лицом, любого мертвеца краше, отбежал на десяток шагов и с полчаса мучился рвотой так, что казалось — еще немного, и мужика вывернет наизнанку. Толку с него, конечно, не было никакого. Осматривать убитых и делать соответствующую бумагу пришлось Жухлицкому и Турлаю, у Кудрина же едва хватило сил поставить на ней свою закорючку. После этого трупы спустили в глубокий шурф, завалили землей и на том пошабашили. Словом, можно было самим и не ездить, а послать, скажем, того же Рабанжи с казаками, но порядок есть порядок, а в таком деле — особенно.

Видя, что комиссар милиции вытягивает третью рюмку подряд, Аркадий Борисович счел нужным заметить:

– Сейчас предстоит допрос Чихамо и тех двоих, которые с ним. Вчера ты еще мог корчить из себя институтку, но сегодня должен хорошенько все запоминать и записывать. Это первое. Второе: с нами будет Турлай, и если кто из китайцев заикнется при нем, что была, мол, с Жухлицким тайная договоренность о золотодобыче на Полуночно–Спорном, тому моментально затыкай глотку, уразумел? И что бы там ни говорил Турлай, не вздумай забрать их от меня в Баргузин.

– Вы, Аркадий Борисович, за меня не бойтесь, Кудрин понимает, Кудрин сделает.

– Ну–ну…— неопределенно отозвался Жухлицкий.

Дознание, в общем–то, прошло так, как и рассчитывал Жухлицкий. Снова, подвывая, нес околесицу рехнувшийся Чихамо. Плакался и бессвязно лепетал его напарник. Находившийся в здравом рассудке Дандей говорил вполне толковые вещи, но он многого не знал и знать не мог. И все же Аркадий Борисович не учел одного: полусумасшедшего или, тем паче, окончательно сумасшедшего, уж если он что втемяшит себе в прохудившуюся головенку, спихнуть с его дурацкой позиции ох как тяжело. Сколь ни рявкал, ни обрывал Кудрин, едва китайцы, скуля, начинали бормотать что–то о золоте и мертвом Ян Тули, они продолжали с тупым упорством гнуть свою линию. Их разрозненных всхлипов и косноязычных причитаний оказалось достаточно, чтобы Турлай заподозрил неладное, и это, разумеется, не могло укрыться от зоркого глаза Жухлицкого.

Выбравшись из подвала, все трое остановились под стеной дома, с удовольствием ощущая тепло солнечных лучей и приятную прохладу чуть веющего ветерка. Турлай и Кудрин закурили, а некурящий Жухлицкий рассеянно поглядывал по сторонам и был явно не расположен начинать разговор первым.

– Дело ясное, что дело темное,— Турлай слизнул с губ махорочные крошки и выплюнул их с крайне недовольным выражением лица.— Не знаю, как с теми двумя, а вот охотника–то надо бы отпустить. Вины за ним я не вижу.

– Это так скоро не делается,— авторитетно возразил Кудрин.

– А Дандей–то здесь при чем? — настаивал председатель Таежного Совета.

– Орочон пойдет свидетелем. А то, глядишь, и до соучастника дорастет…

– Комиссар милиции прав,— вмешался Жухлицкий.— Убийство одиннадцати человек сразу — это не шутка. Такого у нас в тайге не было даже в самый разгул варначества.

– Ну, нехай буде гречка,— подумав, согласился Турлай.— Только замечаньице есть у меня. Арестованные содержатся под землей, в холодном и сыром помещении. Этак они отдадут богу душу. Надо бы обеспечить им более человеческие условия, особенно охотнику Дандею как наименее виноватому.

– Ишь чего захотел: человеческие условия! — окрысился Кудрин.— Будь моя воля, я б их сегодня же живьем в землю закопал!

– Так–таки и закопал бы? — прищурился Турлай.— Сегодня же? И бедного Дандея тоже?

– И Дандея тоже! — упрямо заявил Кудрин.— Лучше пятерых невиновных прихлопнуть, чем упустить одного виновного.

– Ну–у!— Турлай искренне изумился.— Який храбрый — як берковы штаны. Где ж ты такой жандармской арифметике обучался?

– Это уж вы, Епифан Савельич, немножко того… погорячились,— мягко упрекнул зарапортовавшегося Кудрина Жухлицкий.— Председатель прав. Надо, конечно, позаботиться об арестантах. Вот только куда бы их поместить?

– Неужто не стало в Чирокане пустых домов? — сказал Турлай.

– Дома–то есть, — размышлял вслух Аркадий Борисович.— вот только сбежать из них — пара пустяков…

– Не сбегут они, некуда им сбежать… Да и незачем,— Турлай со скучающим видом оглядел обширный двор и вдруг, как бы невзначай, спросил: — О каком это золоте они толковали?

– Вот–вот, из–за него–то они, бедняги, и спятили,— засмеялся Жухлицкий.— Не то у них золото украли, не то они сами у кого–то стащили. Мертвеца еще приплели сюда же… Что с них возьмешь: сумасшедшие — они и есть сумасшедшие…

– Так–то оно так, да одно неладно: убитые. За здорово живешь одиннадцать человек не убивают. Тут замешано золото… много золота. А где оно?

– Орочон же говорит, что затопили в реке,— вмешался Кудрин.

– Утопить–то утопили, да не все,— попыхивая цигаркой, сказал Турлай.— Треть утопили, но никак не больше. Куда ж подевалось остальное? В свинец обратилось? Или покойный Ян Тули пришел с того света да унес его?

– Э, гражданин председатель, оставим лучше эти гадания!— Жухлицкий безнадежно махнул рукой.— А то как бы самим не спятить из–за этого проклятого золота.

– Ох и хитрый ты мужик, Аркадий Борисович,— засмеялся Турлай.— Сказал тоже: проклятое золото!.. Нет, гражданин Жухлицкий, золото золоту рознь. Если им владеешь ты или такие, как вот эти спятившие, тогда — да, оно проклятое, это верно. А вот если золотом владеет народ, республика,— тут уж оно никак проклятым быть не может.

Турлай попрощался с язвительной учтивостью и направился к воротам. Жухлицкий, все еще сохраняя на лице притворную беспечность, глядел ему вслед. «Догадывается, однорукий пес,— лихорадочно соображал он.— Дураку понятно, что с золотом дело нечисто… Свое бы расследование не затеял…»

И тут вдруг перед Аркадием Борисовичем словно сверкнула молния: ведь если Чихамо не притворяется — а так оно и есть,— то кто–то же его ограбил! И вместо того, чтобы сразу бросить все на поиски грабителей, он, Жухлицкий, потратил, растранжирил поистине драгоценные дни на возню с гостями и недоумком Кудриным! Потерянное время грозило обернуться двояко: или грабители успели уже покинуть Золотую тайгу и, следовательно, оказаться за пределами досягаемости; или до них прежде Жухлицкого доберется Турлай и реквизирует пуды золота на нужды своей мировой революции. Орочонский бог! Как могло случиться, что он, незаурядного ума человек, допустил такую прямо–таки вопиющую глупость? Аркадий Борисович выругался сквозь зубы.

– Ась? — тотчас встрепенулся Кудрин.— Что вы сказали?

– Иди–ка ты к… Хотя — нет, никуда не ходи! Ты мне скоро понадобишься.

Молниеносно приняв какое–то решение, Аркадий Борисович торопливо взбежал к себе наверх. Прежде всего он извлек из сейфа свою гордость — подробнейшую сводную карту Золотой тайги. Карту эту он составил собственноручно на громадном материале всех исследователей, когда–либо работавших в Золотой тайге и смежных с нею районах, а также собственных глазомерных топографических съемок. Второй такой карты, столь же подробной и насыщенной специальными сведениями, не существовало. На ней были обозначены все мало–мальски интересные проявления россыпного и рудного золота, серебра, платины, меди, железа, свинца, асбеста, каменного угля, строительного сырья, драгоценных и полудрагоценных камней, термальные источники, районы распространения тех или иных горных пород, зимовья, заброшенные штольни, известные и тайные тропы, перевалы, солонцы, склады и лабазы. Бесценная карта!

Когда–то, и не столь уж давно, Аркадий Борисович взирал на нее как на изображение своих вотчинных владений, своего королевства. Вспомнив о тех временах, Жухлицкий лишь коротко вздохнул.

Раскрыв приобретенную еще в Марбурге готовальню с богатейшим набором инструментов, он достал измерительный циркуль и задумался. Вот он — злополучный прииск Полуночно–Спорный. Тут все это и произошло — кто–то, превосходящий хитростью самого тертого–перетертого Чихамо, выследил его и подменил золото на свинец… Аркадий Борисович раздраженно фыркнул. Получалась чушь. За каким чертом понадобилось неизвестным злоумышленникам столь замысловатым образом украшать обыкновенное, хоть и очень крупное воровство? Это же совершенно никчемный, ненужный труд — достать где–то такую уйму дроби (три пуда!), доставить к тайнику Чихамо и аккуратно пересыпать в кожаные мешочки, предварительно изъяв оттуда золото. Более идиотского занятия и не придумаешь! Куда проще побросать мешочки в один большой мешок, взвалить его на спину и удариться рысцой через тайгу…

«Стоп!»— Аркадий Борисович притормозил свое галопирующее воображение. Словно бы голос свыше подсказывал, прямо–таки нашептывал ему, что грабителей не могло быть несколько — грабитель был один. Аркадий Борисович представил себе человека, пробирающегося через таежные хляби, в стороне от троп и жилья, несущего на себе около полуцентнера груза, и недоверчиво покачал головой: получалось слишком уж мудрено… Тогда, стало быть, этот алхимик, обращающий золото в свинец, шел по тропам, заходил на заимки, ночевал в зимовьях? Но тогда его непременно бы где–то увидели, встретили, и Аркадий Борисович через своих людей, разбросанных по всем ключевым местам Золотой тайги, что–нибудь бы да знал о нем…