Кровь ангела - Стив Виттон

У Зары вырвалось сдавленное шипение, когда глухая боль пронзила плечо. Она резко повернула голову, и Фальк виновато пожал плечами.

— Мне очень жаль, — сказал он, с грубым железным пинцетом в левой руке, который ему дала жена хозяина таверны, когда они вернулись в свой номер. В другой руке он держал бутылку шнапса, который, собственно говоря, должен был послужить для того, чтобы дезинфицировать раны Зары, но большая часть алкоголя пошла на то, чтобы снять механизмы торможения у Фалька. Он уже вынул из ее тела две пули, и когда вытащит все, бутылка наверняка опустеет.

— Извини, пожалуйста, рука дрогнула.

— Ладно уж, — проворчала Зара и снова легла на живот; ее продырявленная полудюжиной пуль рубашка валялась скомканной у кровати, она была наполовину раздета. — Продолжай.

Фальк кивнул, помедлил, сделал еще один большой глоток и поставил бутылку на ночной столик, прежде чем с пинцетом и ножом в руках решительно нагнуться над лежащей перед ним на кровати Зарой, одетой лишь в брюки и сапоги. При других обстоятельствах вид лежащей прекрасной молодой полуголой женщины, возможно, возбудил бы его, но сейчас все его внимание было поглощено лишь огнестрельными ранами, украшавшими спину Зары.

Фальк сел рядом на край кровати, поправил на ночном столике масляный светильник так, чтобы свет падал на спину Зары, собрал все свое мужество, склонился над раной в левом плече и погрузил пинцет в пулевое отверстие. Зара скривила лицо, когда попытка ухватить пулю Фальку опять не удалась.

— Ой, — воскликнул Фальк, опережая слова Зары, и лицемерно добавил: — Тебе больно?

Зара фыркнула.

— А ты как думаешь? — прорычала она. Затем поняла, что сорвалась, и несколько смягчила тон. — Я, вероятно, не могу быть абсолютно такой, как человек, — сказала она, — но чувствую боль так же, как и любой из вас. Хотя я несколько… ну да, крепче вас и могу больше вынести.

— Во всяком случае, рана почти не кровоточит, — заметил Фальк, продолжая выуживать с помощью ножа и пинцета свинцовую пулю в ране на правом плече Зары.

— Только у живых идет кровь, — ответила Зара и снова скривила от боли лицо.

Фальк рывком извлек из раны пинцет и поднял повыше свинцовую пулю.

— Ну вот мы и поймали подлого преступника! — торжествуя, воскликнул он и небрежно бросил пулю к остальным в таз.

Клонг!

— Третья, — заметил он. — Половину вытащили.

Зара кивнула.

— Теперь в груди.

Она повернулась на спину. Заметив, что Фальк при виде ее обнаженной груди сухо сглотнул, тихо, но не обидно рассмеялась.

— Только спокойно, — умиротворяющим голосом сказала она. — Наверняка я не первая обнаженная женщина, которую ты видишь в своей жизни. Или я ошибаюсь?

Фальк поспешно закивал. Она выдавила из себя кривую ухмылку и откинулась на подушки.

— Не бойся, — мягко сказала она, свободно заложив руки за голову, — я не кусаюсь.

Фальк сделал еще глоток и снова приступил к делу, хоть ему стоило заметных усилий осторожно исследовать рану, чтобы обнаружить, где застряла пуля. Когда он почувствовал пальцами затвердение в двух-трех сантиметрах правее входного отверстия раны, он непроизвольно кивнул и с сосредоточенным выражением лица начал выуживать пулю из живота, на ширине ладони от пупка. Он снова обратил внимание, как мало крови выходит из потревоженной им раны, и был этому рад, потому что так легче внушить себе, что, например, запускаешь руку в буханку хлеба или в арбуз, которые определенно не чувствуют боли. Так было проще ухватить в ране пулю и вытащить ее. Несмотря на свою сущность, Зара была похожа на любую другую женщину — ее кожа была мягкой и теплой на ощупь, возможно, не такой теплой, как у других, но достаточно, чтобы заставить поверить кого угодно, что она живая, и пот на ее коже поблескивал в свете лампы, как будто тело было натерто маслом.

— Соответствуют ли истине все эти вещи, которые рассказывают о вас? — спросил он, наконец.

— Какие вещи? — переспросила Зара.

Он покачал головой:

— Ну, ты сама знаешь… Что вы боитесь святой воды и распятий, не выносите запаха чеснока и что вас можно убить, только если загнать осиновый кол в сердце… Всякие такие вещи.

Зара нисколько не удивилась, что Фальк задал эти вопросы, если бы она была на его месте, ее бы тоже крайне интересовали подобные вещи.

— Ну, кое-что из этого соответствует действительности, но насчет кола в сердце и запаха чеснока — это бабьи сказки, выдумки, чтобы уверить людей в безопасности перед такими, как я.

Клонг!

Следующая пуля упала в жестяной таз.

— Если многое из того, что о вас говорят, бабьи сказки, — продолжал Фальк, снова склонившись над Зарой и теперь много смелее, чем минуту назад, обследуя огнестрельную рану между третьим и четвертым ребрами, и желая удостовериться, что ее сердце не бьется, — как тогда обстоит дело с мифом, что вампиром становятся, только если человека укусит другой вампир?

Он оторвался от раны и вопросительно посмотрел ей в лицо; в скудном свете лампы по его лицу ползали неровные тени.

— Это соответствует действительности?

Зара кивнула:

— Более или менее.

— И как… — Фальк запнулся, прервался, стал искать подходящие слова, но, даже когда они уже вертелись у него на языке, побоялся сформулировать вопрос.

Но Зара прекрасно знала, что он хотел спросить.

— Как я стала тем, кто я сейчас?

Фальк нерешительно кивнул.

Зара смотрела на него и чувствовала, что при вопросе Фалька дверь темницы, за которой она заперла все свои плохие воспоминания, как будто чуть приоткрылась. Впервые по прошествии почти вечности она подумала о том, как она стала тем, кем сейчас является, и по мере того, как дверь воспоминании открывалась все шире и духи прошлого принимали ясные очертания перед внутренним взором, ей становилось ясно, что просто так некоторые вещи не запрешь — безразлично, сколько замков навешать на дверь и сколько усилий приложить, чтобы о них забыть, но однажды они снова выползут из своих могил, правда издающие зловоние и истлевшие, однако живые, как прежде, и пришла наконец пора, чтобы быть подготовленной к этому или, по меньшей мере, иметь кого-то, кто подстрахует тебя…

Зара помедлила еще мгновение, прикрыла глаза, и когда снова их открыла, ее взгляд был направлен в какую-то неведомую даль, во времена, столь давние, что в Анкарии знали о них только из легенд и историй родителей, бабушек и дедушек.

— Когда я приняла кровавый поцелуй, в Анкарии царила война, — начала она тихим, но постепенно все крепнувшим голосом. — Аарнум Первый был нашим королем, и я сражалась на его стороне против темных эльфов, которые владели тогда отдаленными районами королевства. Больше всего в восточных и южных областях народ стонал от террора темных эльфов, которые снова и снова спускались с покрытых облаками серых гор на востоке и с грабежами и убийствами двигались по стране. Бесчисленные поселения на востоке страны стояли в дыму и огне, но никакой материальной заинтересованности у темных эльфов не было; все, что они хотели, — это собрать побольше душ для своего кровожадного бога, чтобы благодаря его милости достичь бессмертия, и потому они могли бы вечно тиранить наш мир. Им было совершенно безразлично, были это души мужчин, женщин или детей. Разбой и мародерство позднее переняли орки, с которыми они заключили пагубный союз, и те сжигали до основания то, что пощадили темные эльфы. Ужасный союз, который привел Анкарию на край гибели.