Ходячие. Второй шаг - Анна Зимова

– Если вы не возражаете, я у вас немножечко… посижу.

– А если возражаю?

– Я вам не буду в тягость.

– Это мне решать.

– Я один, я безоружен. Впустите, пожалуйста.

– Вижу, что один, давно тут стою. Выстрелить в тебя уже собирался. Идешь как укушенный. Не стучать надо, а голос подавать.

– Так впустите?

– «Посижу», – передразнили его, – сам жрать небось хочешь.

– Если честно, не отказался бы. Но даже если просто дадите отдохнуть, я буду очень благодарен.

– Что мне твоя благодарность, – мужчина замолчал. Наконец калитка отворилась.

Хозяин оказался сухощавым дедулькой с вострым носом и въедливыми глазками на гладко выбритом лице.

– Благодарен, говоришь?

– Много здесь народу? – спросил Егор, осматривая дом с тюлевыми занавесками на окнах.

Дом был кругом подлатан, подмазан, ухожен. Он сумел бы загнать его за вполне приличную сумму, презентуя как «местечко со всеми коммуникациями, недалеко от города». Вот только пристройка явно ни к чему. В остальном все полный тип-топ.

– Только я и жена.

– Ружье помогло выжить?

– Нет, просто нужно ставить на участке нормальный забор, – сурово пояснил дед, – а не гнилые палки. Остальных за несколько минут перекусали.

– Сейчас тут… тихо? – осторожно поинтересовался Егор.

– Тише не бывает. Отвадил, – теперь дед держал дулом вниз. – Но все равно недалеко ушли, гуляют по округе.

Хозяин говорил, а сам сверлил глазами лицо незнакомца, приглядывался.

– Вы с женой разводите кур? – зачем-то спросил Егор.

– Разводил раньше. Всех зарезал. Вялые стали, не дай бог, птичий грипп.

– Вам не страшно тут вдвоем?

– Всем сейчас страшно. Ничего, живем. Свекла, картоха есть, крупы завались, свой колодец. Как раньше жили, так и живем.

Ему вдруг стало жалко деда. И эта сентиментальность – не из-за наркотика. Ужасно, трагично, непостижимо то, что творится с миром.

– Жрать, наверное, хочешь? – поинтересовался дед.

– Есть немного.

– Пойдем уж. Сам виноват, развел огонь. Не гнать же тебя теперь.

– Я не очень голоден.

– Как же, «не очень». Куда идешь?

– Домой.

– В город?

– В город.

– Там не выживешь. Там народу много. А откуда идешь?

– С дачи. Тут рядом, на Ропшинском шоссе.

– Один идешь?

– Один…

– Понятно, – вздохнул дед. – И что тебе на даче не сидится? Жрать нечего?

– Нечего. Ни продуктов, ни воды, – ничего.

– Понятно. Дача с цветочками. Цветочками не наешься.

– Это точно. Я отдохну немного и пойду.

– Куда теперь-то торопиться? Отдыхай.

– Спасибо. Но у меня там дело.

– Должно быть, очень важное дело, чтобы жизнью из-за него рисковать.

– Так и есть. Надеюсь, ваша жена не станет возражать?

– Она тебе рада будет.

– Спасибо.

– Сам ей скажи, она в курятнике.

Когда он заглядывал в темное душноватое помещение, то почему-то подумал о Варе. Вообще-то он довольно часто о ней думал, но всегда как-то урывками, невпопад. На пике волнения или физической боли. Вот и сейчас вспомнил, потому что дверь скрипнула совсем как дверь их номера в Таиланде. Возможно, Варе повезло. Она умерла, так и не осознав, что случилось с миром. Ей не пришлось продираться ночью через лес, дрожа от перспективы встретиться с этими, не пришлось бороться за жизнь. Не такой уж плохой выпал ей билет, если вдуматься.

Однако то, что открылось за дверью, мгновенно заставило Егора забыть о девушке. Как легко он дал себя провести. Все же лежало на поверхности, и не заметить очевидные нестыковки в рассказе деда было в его силах. Он был слишком возбужден встречей с живыми людьми и перспективой поесть горяченького. К деду с бабкой, наверное, не каждый час приходят гости, и довольно странно, что хозяйка так и не вышла на него взглянуть. Если добавить к этому тот факт, что всех кур семья перерезала, как сообщил ему дед, ситуация становится и вовсе дикой. Какие заботы могли задержать старуху в курятнике без кур? Любая женщина, долго сидевшая взаперти, сколько бы лет ей ни было, всегда высунется посмотреть на явившегося гостя. Ей в этом не помешает и пожар.

Егор застыл на пороге, и дед толкнул его в спину. Щелкнула задвижка. «Вот мне и хана», – подумал Егор с каким-то даже удивлением. Пока смерть была лишь вероятностью, одним из многих вариантов развития событий, он боялся ее до обморока. Теперь она лишь изумляла его. Нет, не такой смерти он хотел. Правильнее, честнее было бы умереть возле дачи. Тогда его по крайней мере похоронили бы. Шер не раскрыл бы никому его секрет, ему воздали бы причитающиеся почести. Ну не здесь же умирать! Не в грязном курятнике, посреди птичьего дерьма. Это несправедливо, обидно.

Бабка оказалась сухощавой и невысокой, как и ее дед. Она выступила из темноты скорее осторожно, чем агрессивно. Платок сбился на плечи, седые волосы растрепаны, одежда в пятнах.

Егор осмотрелся. Выломать, высадить доски! Это в его силах. Но вместе с тем он понимал: даже если он и выберется из курятника, то далеко не убежит. У деда ружье. Он все равно добьется своего. Но лучше смерть от пули, чем от этой.

– Дед, – позвал Егор, – ты с ума сошел? Ты что творишь? Она же уже не человек!

– Это тебе она не человек. А мне – человек. Кормить ее как-то надо? Надо. Мне, думаешь, это в радость? А что делать?

Старуха пошла к нему, выставив руки вперед. Потом оглянулась в нерешительности, будто узнала голос мужа.

– Не дури! – закричал Егор, пятясь вдоль стены, стараясь, чтобы голос звучал убедительно. – У нее мозг не работает. Она ничего не понимает!

– Ты что, доктор, что ли? Все она понимает.

– Побойся Бога. Ты держишь дома труп! Ее похоронить надо.

– Моя жена – мне решать. Может, вылечат ее еще. Пока силы есть, буду кормить.

Заговаривая деду зубы, он на глазок оценивал крепость стен. На самом деле и не курятник это даже, а барахло какое-то. Сколочен из чего придется. Две стороны вообще из фанеры. Одна крест-накрест заколочена рейками. Раз укрепили, значит, именно это – слабое место. Надо пробовать. Старуха волновалась, кряхтела болезненно и нервно. Зыркала на него мутными бельмами.

Он им не курица!

– Тебя отпустишь, ты пойдешь всем расскажешь, как я тут хорошо живу. Приведешь кого не надо. Смирись. Все одно ты не жилец. Малахольный, по тебе видно. Выглядишь как покойник.

– Открой. Не бери грех на душу.