Бро - Валерий Петрович Большаков

— Ищите место…

Я направил «Лендровер» в колею, стараясь не газовать.

— А вон тупичок, вроде, — встрепенулась Марина.

Мои руки будто сами вывернули руль, загоняя машину в узкий проезд. Заросли напирали с обеих сторон.

Поворот… Еще один… Полянка. Всё. Выход там же, где и вход.

Покрутившись, я развернул «Лендровер», и заглушил мотор.

— Девчонки, стерегите машину, — голос у меня был очень убедительным.

— Еще чего, — воспротивилась Марина.

— Слушайте дядю Игната, — строго сказал бро, натягивая на голову самодельную балаклаву.

— Ладно, ладно… — забурчала девушка.

Я повесил на плечо «светку», сунул за пояс «ЧЗ», и подхватил «взор». Пара запасных «рожков» будет нелишней…

— Держи, — Осокин протянул мне легонькую, не жаркую шапочку с дырами, прорезанными для глаз и рта.

— Ага…

— Не «ага», а надень. Светиться нам незачем.

— Слушаюсь, товарищ командир…

— Не «слушаюсь», а «есть».

— Ну, ты и зануда!

— Разговорчики в строю!

Старательно помахав девушкам, я зашагал к дороге. Марлен догнал меня, пристраиваясь рядом.

— На разведку?

— Как получится, — хмыкнул я. — Может, там пусто. Или «рабочая милиция» всех уже «сократила»…

— Посмотрим…

Идти пришлось долго, но карабкаться по склону, тискаясь среди деревьев, не хотелось. Во-первых, устанем. Во-вторых, наделаем шуму. Люди мы с Марленом не лесные, ходить без шума и пыли не приучены…

— Вроде, звякнуло что-то… — замер бро. — Вот, опять!

Я прислушался. Так могла удариться пустая кастрюля или бак… Нет-нет, молочный бидон! Сейчас такие в ходу — если полный, только вдвоем и поднимешь.

К лагерю мы не вышли, а напоролись на него. Подъездная дорога, присыпанная щебенкой, втоптанной в суглинок, как-то уж слишком круто заворачивала. И я с бро полез в заросли.

Шагов десять одолел, поглядывая под ноги, чтобы на сухую ветку не наступить — и резко остановился. Прямо передо мной натягивалась колючая проволока.

Слева торчал врытый столб, к которому «колючка» крепилась ржавыми гвоздями, а справа здешние деятели приспособили засохшее дерево с обрубленной верхушкой. Причем, за шипастой изгородью заросли не были вырублены, прорежены только.

Я разглядел два или три щитовых барака и добротное здание комендатуры с высоким крыльцом. На ступеньках сидел скучный человек в грязном колпаке и драил песком мятую алюминиевую кастрюлю. На лице его в такт вздрагивали щетинистые брыли. Неподалеку от повара согнулся «поваренок» — мужичок в мешковатых синих штанах и в куртке того же цвета, явно не по размеру, мыл очищенные клубни картошки и швырял их в эмалированное ведро.

Еще двое таких же «синих» пилили дрова поодаль, а третий неловко колол чурки. К нему подошел крепкий молодчик в военной форме без шевронов, погон и прочих петлиц. Постоял, посмотрел — и лениво пнул сапогом.

Роняя колун, дровосек упал, а добрый молодец добавил ему по ребрам. Видать, наставлял.

Теряясь за верхушками деревьев, торчала наблюдательная вышка — кто-то там бдел, выдавая пронзительные трели на губной гармошке.

Не знаю, наверное, мы с Марленом еще долго бы высматривали лагерное бытие, прикидывая варианты — чтобы и управиться, и в живых задержаться. Однако, как это часто бывает, случай определил наши планы сам, без долгих разговоров и гаданий.

Из дальнего от нас барака донеслись вдруг истошные вопли. Я замер, вглядываясь. В барак вели не двери, а ворота, как в конюшне. Одна створка настежь.

Двое в синем, сникшие, ссутулившиеся, вышли с носилками. Их занимал еще один зэк. Но кричал не он.

Из ворот показался охранник. Колыша изрядным брюхом, он отмахивался от «синего», наседавшего с криками, грозившего костлявыми кулачками. Двое товарищей по несчастью удерживали крикуна, но тот разошелся, весь страх потеряв.

Вышел еще один страж, поправляя автомат, висевший на плече. Был он высок и худ. Толстый отдал ему неслышную команду, худой кивнул, и с разворота ударил ногой в живот орущему узнику. Тот аж сложился вдвое, и рухнул, корчась. А брюхастый спокойно вытащил пистолет и выстрелил в зэка, слабо ворочавшегося на носилках. Тот дернулся — и худая рука свесилась, качнувшись останавливающимся маятником.

— Толстый на мне, — выцедил я. — Сними того, на вышке!

— О`кей, — кивнул командир.

Ствол винтовки я уложил на оцинкованную проволоку, прижав к сухому дереву для надежности. «Светка» грохнула так, что повар выронил кастрюлю, зато пуля попала в цель — провертела объемистое чрево вертухая.

Резкий выстрел сбоку — и часовой беззвучно кувыркнулся, ломая хлипкие перильца. Два — ноль.

Второй патрон я хотел истратить на высокого и худого, но узники и сами справились, набросившись втроем. Видать, мой выстрел прозвучал сигналом.

«Ишь, взбодрились…»

«Синие» повалили толпой, и тут же по ступенькам, пиная повара, ссыпалось полдесятка охранников с огнестрелами наперевес. Марлен сообразил быстрей меня — освободив руки от винтовки, он взялся за автомат.

Короткая очередь скосила охрану, порой выщелкивая искры из провисшей проволоки, а я добил двоих, подававших признаки жизни в обойме у «светки» еще водились патроны.

Рев освобождения и жажды возмездия разошелся по всему лагерю, глуша редкие выстрелы и жалкие мольбы.

Мы с Марленом переглянулись, и зашли в лагерь с «парадного» входа — в покосившихся воротах имелась калитка. Толпа узников притормозила, углядев освободителей, а я торопливо достал из кармана листочек с «речью».

— Вы свободны, товарищи! — грянул по-чешски. — Йозефа Павела мы прикончили, как и других иуд! Они хотели вернуть капиталистов, а мы — за социализм! Там, — я махнул куда-то в сторону Праги, — еще много работы! Предатели вооружают боевиков, расклеивают брехливые листовки…

— А кому верить? — заголосил тот самый крикун. — Дубчеку? Так он дурак!

— Доверьтесь хотя бы Людвигу Свободе! — вывернулся я. — Он, хоть и с закидонами, но честный! Или Вильяму Шалговичу! Этот тоже не подведет!

— А вы-то кто такие будете? — донесся вопрос из гомонившей толпы.

— Да вот, проезжали мимо, решили завернуть! Хватит болтать! Мы что сюда, митинговать пришли? Собирайте оружие, вон грузовик — и за дело!

Наверное, привычка к послушанию сработала — тут ведь дисциплина вбивалась сапогами и прикладами. Освобожденные разбежались, исступленно крича и хохоча. Иные даже подпрыгивали, как в детстве.

Послышался звон разбитого стекла, сухо треснул одиночный выстрел. А вот уже над крышей барака завился дымок…

Заворчала бортовая «Татра». Развернулась и вынесла ворота. «Синие», набившиеся в кузов, вопили, потрясая трофейными «взорами». Второй грузовик выкатился следом.

Мы проводили его глазами, и шлепнули ладонь