Рецепт идеальной мечты - Анна и Сергей Литвиновы

В какой-то момент ему вдруг даже показалось, что он заблудился. Что он плывет в не правильном направлении. Что он движется к противоположному берегу бухты. Сознание его помрачилось.

Он забарахтался, в ужасе стал оглядываться. Нет, до другого берега залива – куда дальше. Слава богу. Но как же холодно!..

Полуянов снова поплыл вперед, толкая перед собой пакет-пузырь с одеждой. Тот покачивался на волнах.

В какой-то момент он понял, что ему больше не холодно. Ледяная вода стала для него привычной – так в какой-то момент привыкаешь к любой боли.

Он плыл и плыл – отработанными движениями, размеренно. У него не осталось ни мыслей, ни чувств. Одно равнодушие – черное, как вода вокруг. Самым страшным теперь казалось, что он не знает: сколько ему еще плыть. И далеко ли до берега.

И вдруг левую его ногу свела судорога. Боль была такая, что Дима, во весь голос, завопил: "Ма-мма!" Боль была такой сильной и протяженной – от кончиков пальцев до поясницы, – что глаза его вылезали из орбит.

Он не мог больше плыть. Ухватился обеими руками замешок.

Его куда-то сносило течение и волны. От холода и боли мутилось сознание. Дима уже не понимал, где он находится, и зачем, и что происходит вокруг.

В какой-то момент он потерял сознание – потому что вдруг вдохнул, а оказалось, что вокруг него – и сверху, и сбоку – вода. Ледяная вода попала в рот, в легкие. Он очнулся, заметался – и вынырнул. Закашлялся. Захватил воздух ртом. По подбородку потекла соленая влага.

Он навалился грудью на свой мешок с одеждой. Попытался прийти в себя, понять, где он находится, что происходит – и только тут с удивлением отметил, что судорога в ноге отпустила, как и не было ее.

Полуянов подвигал ногами в воде – и тут его правая нога уперлась во что-то твердое. Он подвигал левой ногой.

Это было дно. Он стоял. Пусть на цыпочках – но стоял.

А впереди, метрах в двадцати, на серо-черном фоне залива выделялась накатывающаяся на берег белая кромка прибоя.

* * *

Дима не помнил, как он выбрался из воды. Казалось, его сознание полностью отключилось на это время. Сохранилось в памяти: он стоит на берегу, голый, и его бьет дрожь. Он дрожит всем телом так, что не может сделать ни одного движения. Просто стоит и трясется.

Белый пакет лежит у его ног. Он понимает: надо разорвать его. Надо достать одежду – но не может пошевелиться, только трясется.

Он не помнил, сколько так простоял. А затем вдруг дрожь прошла. Он неожиданно почувствовал – одновременно! – и слабость, и дикую усталость, и восторг.

Он все-таки сделал это.

Он наклонился и по-звериному, ногтями и зубами, разорвал полиэтиленовый пакет. Затем – еще один.

На удивление, одежда не промокла. Он развернул и надел, прямо на голое тело, куртку. Застегнулся. Сразу стало теплее.

Вытащил из трусов пакет с бумажником. Бросил его на песок. Стащил трусы. Приплясывая, натянул на мокрое тело джинсы. Сел на песок, надел носки, кроссовки.

Снял куртку, нацепил рубашку. Снова надел куртку и застегнул на все пуговицы.

По-прежнему было холодно – но уже далеко не так всеохватно, нестерпимо, как в воде.

Полуянов начал приседать. Приседал долго, до изнеможения, пока не сбилось дыхание. Потом упал на песок и сделал тридцать отжиманий. Дыхание стало совсем частым, хриплым – зато ощущение холода ушло.

Он подобрал сверток с бумажником, разорвал его.

Кредитные карты оказались целы. Купюры были лишь слегка подмочены.

Полуянов сунул бумажник в карман куртки. На песке остались белеть полиэтиленовые пакеты. "Ничего, негритянка Венера завтра подберет. Или у мадам Шеви есть среди прислуги садовник?"

Черепичная крыша главного дома миссис Полы Шеви темнела вверху над обрывом. Самого дома не было видно. Вряд ли полуяновский десант заметил кто-то с берега.

Дима пошел прочь от воды. Каменная – кажется, гранитная – лестница-с перилами поднималась от пляжа. Полуянов ступил на нижнюю ступеньку.

В три прыжка одолел первый пролет. Затем второй, третий… С предпоследней площадки уже был виден дом.

Он стоял черный, сонный. Ни одно из высоких тонированных окон не светилось.

И тут Дмитрий услышал голос.

– Что вам здесь нужно? – хрипло произнес человек.

Он спросил это по-русски.

* * *

Пола засыпала в прекрасном настроении.

На грани между сном и явью ее посещали видения, и все они были дивными. Какой-то русоволосый кроха обнимал ее за шею, и она понимала, что этот мальчик – ее сын, а она – его мама… Потом мальчик куда-то исчез, и через темное небо полетела звезда. И она сама как бы была этой звездой, и неслась со страшной скоростью в небе над сияющими жаровнями городов…

Потом она на мгновение вернулась в явь. Бодрствование было очень ясным, и она отчетливо поняла, почему ей сегодня особенно хорошо. Почему – прекрасное настроение и сладкие сны.

Профессор наконец-то закончил свою работу Все свершилось, она получила то, что хотела. Завтра этот дикий русский Васин наконец-то уезжает – слава богу…

И второй русский, этот Димитри, он тоже выполнил свое предназначение. В постели он был хорош – молодой, сильный и нежный. Правда, чуть грубоватый – но так, наверное, и положено русскому. И очень хорошо, что у нее с ним была одна только ночь – он, кажется, показал все, на что способен. И он был разгадан ею весь и понят ею. Она сумела за одну ночь определить весь его плебейский, дикий характер. Конечно, отчасти жаль Димитри… Но что ж делать! Людям, которые ее, Полу Шеви, любили, часто приходилось потом тяжело… Они платили свою плату – как Клеопатре! – за ночь с нею.

Пола повернулась на правый бок, сладко вздохнула и через несколько секунд заснула – уже окончательно.

* * *

Пола не видела и не слышала двух мужчин, которые в ту же самую минуту разговаривали в тридцати пяти метрах от ее дома – на гранитной лестнице, ведущей вниз, на частный пляж.

– Кто вы? – высоким голосом, в котором звучали панические нотки, повторил мужчина. – Что вам здесь нужно?

Полуянов снизу вверх смотрел на человека, который стоял на балюстраде у верха лестницы. Это был профессор Васин. Его седенькие волосики белели в темноте.

– Я привез вам привет из Москвы, – сказал журналист.

– От кого? – испуганно спросил профессор.

– Из милиции.

Васин отшатнулся. Его лицо перекосилось от испуга.

Полуянов спокойно преодолел разделявшие их десять ступенек. Теперь они с профессором оказались рядом – на краю обрыва, у гранитной, стильной балюстрады. Васин обхватил себя руками за плечи и овечьим взглядом смотрел на журналиста.

– Против вас уголовное дело возбудили, дорогой Николай Петрович, – любезно промолвил Полуянов.