Немного ночи (сборник) - Андрей Юрич

Рука

Американский писатель Кастанеда рассказывал в своей книжке, как трудно во сне найти руки. Что нужно уснуть, поднять руки к лицу и посмотреть на них. И на то, чтобы это сделать, у него ушло несколько лет. Моя курортная ангина катилась на убыль. Я отложил в сторону Кастанеду, уснул и легко поднял к глазам обе ладони. Повертел ими перед своим носом и подумал, что, видимо, тут какая-то ошибка. Ничего сложного в этом нет.

А утром мой сосед сказал, что уже договорился, чтобы меня переселили в другой номер, так как к нему приезжает жена. Он говорил, лежа лицом вниз на своей постели. Рядом, на краю кровати, сидела горничная и выдавливала ему прыщики на спине. Я не слышал, как она вошла, а проснулся от воплей соседа о том, что ему больно. Они смеялись. На ковре стояло ведро с водой, валялась швабра и пара резиновых перчаток.

«Это тебе не руки во сне находить», – подумал я. Мне было совершенно невозможно представить, что нужно такого сделать, чтобы незнакомая женщина вдруг принялась бы выдавливать у меня прыщики на спине. Сосед развернулся в кровати, как жирный тюлень на мелководье, и облапал одной рукой горничную за ляжку, а другой – за грудь. Она снова задергалась – то ли смеялась, то ли отбивалась.

Я сел и уныло начал собираться.

Меня переселили. Номер был меньше, и сосед – тоже. Это был низкорослый, мне по плечо, кривоногий молодой человек с широкими плечами и удивительной красоты глазами – черными, яростными, убийственно-внимательными. Он просканировал меня одним колким взглядом и достал из кармана пару мятых сотен:

– Сбегай за водкой, – сказал он, – Отметим знакомство.

Я взял сотни и вышел. Внутри я пылал. «Что происходит?», – колотилось у меня в мозгах огненными молоточками, – «Что тут вообще происходит?». Ответа не было. Искренне ощущая, что я не какой-то там мальчик на побегушках, а читаю, знаете ли, Кастанеду, и даже нашел во сне руки с первого раза (хотя и не знаю точно, зачем) я купил плоскую стеклянную фляжку с водкой «Исток».

– Разбираешься! – одобрительно кивнул сосед.

Он перочинным ножиком нарезал на тумбочке твердую сырокопченую колбасу. Налил водки, по половине в гостиничные стаканы. Я взял, стукнулся стеклом в стекло и выпил. Было мерзко. Извинившись, я спустился вниз, к администраторам.

– Я съезжаю, – сказал я, – Когда ближайший автобус отсюда?

Администраторша, младше меня, с удивлением назвала время. Выходило, что скоро. Еще она дала мне анкету, сказала, чтобы я заполнил – им видите ли, важно знать, почему я решил свалить раньше времени. Бегло отметив галочками качество обслуживания и кухню, в графе «причина» я написал «Потому что селят с одними алкоголиками», отдал ей листок и отправился на автостанцию. Автобус был через час, надо было спешить за вещами. Когда я, потный от ходьбы, вошел в холл санатория, мне наперерез кинулась все та же молоденькая служащая. На глазах у нее отчетливо блестели слезы.

– Ну, что же вы сразу не сказали! – вскрикнула она, явно желая схватить меня за плечо и никуда не пускать, – Хотите мы поселим вас отдельно, одного? Мы же не знали, что вы такой правильный! Мы по возрасту гостей подбираем! Мы же…

– Я билет купил, – сказал я.

Мне было неприятно, с какой интонацией она произнесла «правильный». Ясно было, что для нее я совсем-совсем не правильный гость.

– Понимаете, – забормотала она, – Нам очень попадает, когда люди уезжают раньше времени. Тем более, по такой причине, как вы написали… А билет можно сдать! Сдать! Вы почти ничего не теряете! Останьтесь, мы вас поселим… хорошо будет…

«Что происходит?» – снова думал я, в третий раз за день преодолевая отрезок пути до автостанции.

Новый номер был пустой, и там было кабельное телевиденье. Я валялся весь день и глядел в экран, где был то спорт, то голливудские лица. На лечение не ходил. Там почти везде надо было раздеваться, обливаться, ходить с голой жопой перед незнакомыми женщинами. Пошло оно всё…

В одной из стен номера была дверь. Видимо, когда-то это был номер из двух комнат. Теперь дверь была закрыта. Но сквозь нее отчетливо, как будто дело происходило прямо передо мной, раздавались голоса соседей. Там, судя по голосам, жили два каких-то пожилых мужика. Вечером, когда от бесконечного телевизора у меня уже кружилась голова, они привели к себе двух дам, с голосами школьных училок, звенели стаканами и скоро жарко заспорили о нюансах половой жизни. Слова «эрекция» и «эякуляция», раз за разом произносимые пьяными женскими голосами – это было выше моих сил. Я встал с постели, преодолел усилием воли накативший вдруг приступ дурноты, обулся и вышел в коридор. Просто так, без всякой цели.

Это был тот же этаж, на котором я жил с моим первым соседом. Сейчас сосед стоял в дальнем конце коридора, метрах в пятидесяти, в одних трусах, и держал что-то в руке. Увидев меня, он призывно махнул. Я подошел.

– Я футбол смотрел, – сказал сосед шепотом, глядя на меня сияюще, – Но это даже через футбол слышно.

В руках у него был мобильный телефон.

– Что ты делаешь? – спросил я.

– Диктофон… – он попытался что-то объяснить, но в этот момент за дверью заорали.

На пределе связок, женский судорожный вопль-визг. И снова. И еще. Так громко, что я вздрогнул. Сосед зажал себе нос, надул щеки и покраснел – он старался не ржать.

– Нет, не надо пальчиком! Не надо! Я хочу без пальчика! – исходил страстью за дверью юный девичий голос. – Так! Да! Так! Еще! Еще!

Сосед бился в конвульсиях и тыкал телефоном в сторону двери. За дверью орали. Это был самый громкий женский крик из всех, что я слышал в жизни.

– И давно это продолжается? – спросил я.

– Кончают уже, – прохрипел пунцовый от сдерживаемого смеха сосед, – Пальчики… Она тут про банан орала… Ты, кстати, у меня мыло забыл.

Он толкнул дверь в свой номер, и ушел туда, в темноту. Из тьмы донеслись громкие звуки футбольного матча. Звуки за дверью напротив достигли визгливого пика, сорвались на полуслове и замолкли. Шумел футбол. Сосед очень долго рылся в своей ванной, минут десять, искал мое мыло, а я стоял и ждал. Дверь напротив открылась и оттуда вышел пожилой пузатый дяденька с добрым лицом и усами.

– Ребят, огоньку не найдется? – спросил он, – Я слышу – футбол. Думаю: мужики! А мы только въехали сегодня вечером, я зажигалку не взял…

Из двери пожилого дяденьки вышла девочка, лет 16 на вид, в ослепительно коротком ситцевом сарафанчике, улыбнулась мне ехидно и направилась к лифту.

– Подожди! – крикнул ей вслед дяденька, – Мужики…

Я сказал ему, что не курю, плюнул на мыло, которое все не находилось, и тоже пошел к лифту. Искоса поглядывая на девочку, дождался кабины, вошел и развернулся. Она стояла напротив меня, сарафан был розовый с фиолетовыми цветами. Она – красивая, с чистой молодой кожей. Смотрела на меня так, будто знала обо мне что-то неприличное и хотела смеяться. В лифт не вошла.

Двумя этажами ниже я зашел к дежурному врачу, рассказал, что у меня травма мозга и попросил таблетку. Он дал мне сразу два кругляшка алпразолама. Я проглотил их тут же, при нем, и, хотя ему от скуки еще хотелось поговорить о моей травме, пошел к себе в номер. За дверью в стене плясали, обжимались и пьяно хихикали учительскими голосами.

Я лежал лицом вверх. Когда на меня накатила алпразоламовая успокоительная муть, я вздохнул, тихо уснул и увидел во сне свои руки. Смотрел на них долго.

Кратер

Дни здесь были утомительно-тоскливы. Они заполнялись часами чтения Кастанеды – до тошноты, до кисельного расползания в мозгах. Потом шло кабельное телевиденье, где показывали бесконечные непонятные игры, вроде бейсбола, и много других, для которых я даже не знал названия. Там была игра, где нужно было катать руками по огромному зеленому ковру тяжелые каменные эллипсоиды, вокруг каких-то лунок. Действие происходило на многотысячном стадионе, забитом людьми. Зрители скакали и неистовствовали. Был чемпионат мира по киданию тарелок для собак. Был математически сложный снукер и водное поло, изнуряющее однообразием мускулистых пловцов. Прерывалось все это приемами пищи.

Я ходил в столовую, на первом этаже огромного шестнадцатиэтажного корпуса. Там садился на свое место, за стол к двум сорокалетним теткам и одному юноше, моложе меня на пару лет. Он заигрывал с тетками и делал им непристойные предложения. Они с усталым ехидством отказывали. Он слегка огорчался. А вечером я встречал его всегда в окружении таких же немолодых женщин. Обычно было три-четыре нетрезвых дамы, похожих на стареющих секретарш из областной администрации, и он. Иногда парней было двое. Однажды вечером они всей компанией плясали в лифте под музыку из мобильного телефона. На усталых от десятилетий семейных невзгод лицах женщин лежала тень отчаянного горького веселья. Ему было слегка неловко, судя по тому, как он отвел от меня взгляд, но тоже весело.

В столовой работали официантки. Одна из них была та самая Беленькая, которую я не нашел тем вечером, когда Бог исполнял мои желания. Она равнодушно здоровалась со мной. У меня так и лежала в кармане тысяча неразменянных рублей. И я даже пару раз предложил Беленькой снова сходить в ночной клуб, она обещала после работы постучаться ко мне в номер, но я не дождался этого стука.