Автово - Андрей Портнов

Совсем другое дело обстояло с обедами и ужинами. К своему великому стыду сознаюсь, что они мне даже нравились. И всё, что недодавали за завтраком, давали потом, особенно в обед. И это даже можно было есть.

С талончиками на завтрак, обед и ужин выдавался также талончик на «четвёртое питание». Под этим интригующим названием понимались всякие там булочки и пирожки.

Короче, моя первая профилакторская смена если не привела меня в восторг, то уж поразвлекла точно. Поэтому я не давал себе зарок больше туда не ходить, но даже стал (с помощью Владика, конечно) уговаривать пойти туда и Рудика. Тот смотрел на нас с какой-то тоской и отбрыкивался всеми конечностями. Но, однажды, совершенно для нас неожиданно, сам предложил пойти вместе с нами за путёвкой. Решил, так сказать, провести эксперимент.

Надо сказать, ему повезло. В новой смене на завтраки иногда даже давали сосиски — апогей кулинарного искусства наших поваров.

А потом уже в нашей группе случилось повальное помешательство. Долгое время, смотря на нас, решились привести себя в жертву профилактория масса народу — Чеченев, Коммунист, Паша, Рябушко, Пахом, Наиль, Марат и Лёша. Крепились только Васильев с Костиком (последний боялся за свою печень), но вскоре сдались и они. И из всей этой оравы только один Васильев откровенно плевался на то, что подают в столовой, и после первой путёвки больше ни разу в жизни не ходил туда. Ему, видите ли, не понравилось то, что он, однажды, увидел, как одна местная миленькая кошечка наступила лапой на котлету, которая предназначалась для раздачи. Вот изверг! Кошки — тоже люди, и им также хочется есть, как и всем остальным. А Васильев просто живодер! Надо было на него «Гринпис» натравить. А так, все остальные продолжали брать почти все следующие путёвки, тем самым, экономя свои и без того скудные финансы.

Что же касается Гали, Султана, Ларисы и Игорька, то те однозначно решили, что лучше обанкротиться, но питаться только тем, что приготовили сами.

Итак, третий семестр пополнил нашу и без того далеко не скучную жизнь новым развлечением — санаторием-профилакторием. Про завтраки всё ясно. Обед начинался с 13–00 и заканчивался в 17–00 с перерывом от 15–00 до 16–00. А ужин был с 18–30 до 20–00. И, в принципе, всё было нормальным, если бы не такой ранний завтрак. Надо сказать, что жизнь в общаге течет в основном ночью. Спать мы ложились около двух ночи, зато вставали (если не идти в институт) где-то в районе часа дня. И именно по этой причине вставания по утрам около 8-45 было для нас особо мучительным. К тому же именно в это время вставала основная масса «немощных и убогих» профилакторцев, вот почему около 9-00 в столовой выстраивалась дикая очередь. И всё это вместе взятое приносило массу неудобств. Но в воскресенье и всякие там праздники делались скидки. Завтрак был с 9-00 до 10–00, а ужин с 18–00 до 19–00. хотя, если честно, лишний час сна нам абсолютно ничего не давал…

Разумеется, в первый раз профилакторцы видели меня в коричневом цвете. То есть никаких линз у них там, конечно, не было, а такими были мои волосы. И вот сейчас, впервые идя в столовую после обесцвечивания, я только мог догадываться о том, какая реакция будет у всех присутствующих.

Что ж, результат не замедлил сказаться. У всех лица были примерно такими же, как и у «школьников», и только беззаботная, пьяная буфетчица Шарла (эту кликуху дал ей Владик) улыбалась мне в этот вечер. «Убогие» же тратили все свои силы на то, чтобы не пронести ложку супа мимо своего рта. Бедняги! Они ещё не знали, что в октябре это покажется им просто цветочками. Они ещё не знали, на что способен Рыжий. Правда, сейчас об этом не знал и я. А пока довольствовался тем, что испортил им всем аппетит.

Незаметно наступил март, и нашей Кате уже пора было уезжать. Как раз в день её рождения — 2-го марта — в 210-ой был устроен символический прощальный ужин в честь её отъезда. Там были сама Катя, Султан, Пахом, Галя, Рудик и я. Честно сказать было очень грустно. И когда на вокзале тронулся поезд, мне почему-то показалось, что наступил конец послеканикулярному безделью, что теперь пора собраться с силами и взяться за учёбу…

Третий семестр кроме профилактория осчастливил нас присутствием Гармашёва или Гармы, как назвал его Рудик. Точнее его присутствием эти два семестра мы отнюдь не были лишены. Но теперь нас должны были умиротворить лекции, которые вёл сам Гарма, и которыми мы до сих пор были безжалостно обделены.

Лекции нас порадовали, что и говорить. Я бы даже сказал — несказанно развлекли. И жаль, что этого подарка судьбы была лишена половина группы. В этом семестре нас «разбили» на технологов и конструкторов. Гарма вёл у технологов. И вместе со мной упивались этим безоблачным счастьем другие технологи — Галя, Наиль, Марат, Султан, Пахом, Рябушко, Лёша, Рудик, Чеченев и Паша.

На каждой лекции Гармашёв — человек-мельница показывал нам всё новые и новые акробатические упражнения, в которых участвовали главным образом одни руки. Энергичность его движений, каждого сустава воспринимались нами с приятным чувством новизны и экзотики. А какая буря восторга пронеслась по нашим рядам, когда, рассказывая о составе бригады сборочно-сварочного цеха, Гармашёв резко выставил перед нами свою правую волевую руку с торчащим к верху только средним пальцем и сказал, что это — «один рабочий».

— Какие же мы глупые, — подумали все, — вот ведь, оказывается, что это такое, а мы-то думали совсем по-другому.

Точно так же, как быстро и энергично вращались его руки-мельницы, также быстро выскакивали словечки из его пухленьких губок. Лекции и практические занятия велись в темпе буги-вуги, и под их конец наши руки, пытающиеся хоть что-то черкануть в тетради, отваливались начисто, но ни с чем не сравнимое удовольствие поражало наши разумы после каждого занятия, и день не считался потерянным. Наоборот, каждый день без лекций Гармы казался скучным и однообразным. И пусть мы почти ничего не успевали записывать, пусть на нас (на меня, в частности) всякий раз орали и пытались запугивать, но спектр противоречивых чувств настолько заполнял нас, что после уроков Гармашёва мы могли спокойно растянуть рассказы о наших впечатлениях на несколько дней вперёд. И уж меня лично это крайне забавляло. Да, конструкторы потеряли много. Такие зрелища и представления можно увидеть далеко не каждый день. И уж что-что, а на недостаток эмоций технологи пожаловаться не могли.

Прошло 8-ое марта, и где-то через несколько дней Галя стала переезжать в только что отремонтированную 212-ую, а вместе с ней и Лена. Надо сказать, что Галя уже была поверхностно знакома с Леной ещё будучи в Астрахани, так что в этом смысле ей повезло.

Вообще, сейчас Галя выглядела счастливой. Ещё бы, после почти полугода одиночества снова возвратиться поближе ко всем нам в новую комнату, да ещё со знакомой соседкой.

Чтобы ускорить этот переезд, комендантша попросила девчонок самим вымыть 212-ую после ремонта, что они и сделали.

Всё! На этот раз это был самый последний переезд кого-то из нашей группы. И теперь номера 207а, 210, 211, 212, 212а, 215, 225 и 334 навеки останутся в истории!!!

Весна вступила в свои права. Конечно, она здесь наступает не так рано, как в Астрахани, но всё равно очень приятно было, шлёпая только что начищенными ботиночками по грязи, понежиться в первых весенних лучах солнца. Воздух наполнился какими-то новыми ароматами, и всем было абсолютно наплевать на явление двуродительского наследования генных детерминант цитоплазмы при парасексуальной гибридизации соматических клеток растений. Ну, а уж мне-то и подавно. И вот, одурманенный чистым весенним воздухом, находясь в прекрасном настроении, я зашёл в общагу.

Внизу на своём пьедестале, как обычно, сидела бабка-вахтерша. И что-то мне сразу не понравилось. Нет, не в бабке, а что-то в воздухе такое висело, но что — этого я пока не знал.

Проходя мимо будки, до меня донёсся на редкость мерзкий душок, и я понял, что именно его отголоски донеслись до меня ещё у самой двери. Не в силах сдержать отвращения, я дико сморщился и посмотрел на бабку, ожидая, что это она и есть распространитель этой гадости. Бабка же в свою очередь, сморщив рожу ещё похлеще, чем у меня, и, тем самым, делая своё лицо абсолютно неузнаваемым, тоже зыркала в мою сторону. Так и смотрели мы друг на друга как два нахмурившихся ежа, пока до меня, наконец, не дошло, что со сторон мы смотримся как-то не так, тем более и люди, проходившие мимо, косились на нас, однако, при этом не забывая зажать нос.

Бабка, похоже, тоже очнулась и крикнула почему-то вдогонку мне (я всё же решил подняться, а не стоять столбом наёжившись):

— Безобразие!!! Не общежитие, а какая-то свалка протухших трупов! Противогазы выдавать надо, а то я тут к концу смены окочурюсь!!!

— А насчёт трупов бабка, пожалуй, права, — подумал я, поднявшись на второй этаж.