Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин

взгляд на меня, и вдавил голову в спинку кресла, — моя индивидуальность была на каждом клочке моей собственной кожи. Всё зависит от общества, и в каждом обществе ты можешь выражать себя как тебе угодно. Мне больше не надо было никому ничего доказывать. Моя индивидуальность больше не должна была мешать мне жить. И я не хотел никому залезать в голову и там что-то менять, или подселять свои идеи только ради того, чтобы они поняли меня или тем более пожалели. Я хотел очиститься, но мне не хватало толчка в спину. Всё решилось в день, когда началась война. Ко мне домой пришла твоя мать. Она мне сразу обрисовала ситуацию, и что в том обществе, куда мы отправляемся, мои татуировки дискредитируют нас и наше алиби. Она хотела бросить меня. Оставить один на один со своей индивидуальностью, в которой с пристрастием будет ковыряться враг. Решение было тяжёлым, но на принятие ушло меньше часа. Она связала меня, а потом в полумраке душного подвала сорвала винт с трубы горячей воды и обварили меня в кипятке. Я почти умер. Сваренная кожа приобрела болезненный багровый оттенок и покрылась гноящимися волдырями, которые лопались от любого движения, вызывая невыносимую боль, от которой я постоянно терял сознание. Выделения на моей коже привлекали мух, как трупный смрад падальщиков. Эти мелкие гнусные создания садились в лужицы застывающего гноя и прилипали. Постоянно жужжали, пытались выбраться, и с каждым днём их становилось только больше. На мне было мух больше, чем на сотне липких лент в коровнике. Каждый вечер предсмертное жужжание затухало, а на утро снова росло. Я сходил с ума. И совсем бы спятил, если бы не твоя мать. Она сумела выходить меня. Каждый день пихала в глотку таблетки целыми горстями и мазала кожу различными мазями, хоть как-то унимая боль. И тогда я пообещал идти с ней до конца. Даже после смерти. А потом в подвал она привела наше «алиби».

Смутные воспоминания пронзили мозг в попытке отковырять какой-то важный день из прошлой жизни. Я был совсем маленьким, и с того дня мало что помнил, но поход в подвал и вид лежащего на полу мужчину, чья изувеченная кожа поблескивала от смеси кремов и бесконечного гноя я запомнил на всю жизнь.

— Значит, я и был вашем «алиби»?

— Да. В тот день в подвал моего дома она привела тебя. Моё лицо стало похоже на свежую котлету из фарша, любой паспорт мужчины я мог ткнуть проверяющему, и вот, дорога открыта. К тому моменту я уже мог ходить, и мы приняли решение покинуть город под чужими документами, ведь за те преступления, которые мы совершили, кроме как расстрела или удавки на шее нам ничего не светит.

— Дядя Денис, зачем ты мне всё это рассказываешь?

Длинный сталактит из мух с опаской навис над головой Гнуса. Насекомые срывались с потолка и прямиком летели к полу, где их судьба была предрешена, но те, у кого еще оставались силы, хватались своими лапкам за сородичей, у которых сил было чуть больше. И так продолжалось, пока на потолке не вырастал очередной сталактит. На моих глазах мушиная игла вытянулась и надломилась. Голова Гнуса содрогнулась, когда на облепленный насекомыми череп упал кол из шевелящихся мух. Мухи брызнули в разные стороны, и все они упали на пол, к нашим ногам, так и не сумев избежать своей судьбы. Может, нам повезло больше, и у нас есть возможность хоть как-то изменить свою судьбу, или избежать её страшной участи?

— Денис… — выдавил Гнус мерзким жужжанием в моих ушах. — Целую вечность меня так не называли. Как же это страшно — забыть своё имя. Большая редкость, если тебе удаётся вспомнить своё имя после смерти. Скажи мне, а ты помнишь своё имя?

По правде говоря, у меня не возникало никакого желания вспоминать своё имя. Как можно вспомнить то, чего не знаешь. И даже сейчас, когда я пытаюсь пробежаться через тёмные улицы моей памяти, в попытке зацепиться хоть за что-то, где возможно упоминалось моё имя, мне ничего не попадается на пути. Пустые диалоги проносятся прозрачными строками перед моим взором, в пыль рассыпаются документы, к которым я только хочу протянуть руку…

— Я не помню. А ты… Ты помнишь моё имя?

Дядя Денис попытался рассмеяться, напугав Роже мерзким хрипом.

— Пока мы выбирались из города, твоя мать их столько перебрала, что в какой-то момент сама запуталась…

Мать… Мать… Мать… Кровь закипала в моих жилах каждый раз, когда я слышал из чужих уст, как эту женщину называют моей матерью. И сколько бы я не говорил людям, что она мне не мать, никто не верил моим словам. Никто…

— Она мне не мать!

— Да, ты прав! — мухи будто обрушились на меня, слетели со стен и упали с потолка прямо на мои плечи, забились в трещины и принялись покусывать мой доспех. — Она не твоя мать. Тебе стало легче? Признайся мне, честно, тебе стало легче?

Смутно, но я припоминаю один момент из прошлой жизни, когда мне по-настоящему стало «легче». Тогда я перешёл все границы дозволенного. Никогда не думал, что душевная боль может быть такой невыносимой. Колотящееся в груди сердце с каждым ударом вынуждало разум рисовать перед глазами ужасные картинки прошло, от которых я не мог нигде скрыться. Не мог забиться в угол кровати, и хотя бы на миг забыть обо всё. Ни единой секунды спокойствия. Каждый вздох — словно обжигающий дым наполнял лёгкие и тут же выворачивал их наизнанку. Каждый день подводил меня к черте, которую неизбежно придётся переступить. Таков путь. Нет дороги назад. А потом полегчало, но, к моему сожалению, ненадолго.

— Да! — выпалил я. — Мне полегчало, но ненадолго! И до сих пор внутри меня бушует гнев, который сводит меня с ума. Каждый день! И я никак не могу угомонить…

— А мне полегчало. И всё благодаря тебе. Подозреваю, ты уничтожил ту часть разума, в которой я упрятал что-то невероятно страшное. Самые худшие мои деяния. Демон, пожирающий меня изнутри. Теперь я могу спокойно сидеть в кресле и наслаждаться закатом, или рассветом…

— Я могу напомнить тебе о твоих деяниях. Хочешь, мы вместе вспомнить всех твоих «демонов», которых ты упрятал в мешок, который мне пришлось выбросить?

— Твой гнев деструктивен, — произнёс дядя Денис. — Своей глупость ты навредишь не только себе, но