'Фантастика 2025-31'. Компиляция. Книги 1-27 - Роман Корнеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если то, о чём они говорили, было правдой, получалось, что я долгие годы был чем-то вроде лишней конечности Соратника Улисса. В чём состояла эта своеобразная работа, я не помнил, но сегодня всё завершилось.
К лучшему или к худшему.
Почему я так спокоен?
Хорошо, это чуть подёргивающееся тело слишком слабо, чтобы испытывать какие-то эмоции, чтобы спросить этих двоих, есть ли у них нечто, заменяющее обычную человеческую совесть. Но неужели украденное у меня некогда моё собственное «я», пусть теперь и возвращённое в виде едва живого огрызка, оказалось не способно теперь даже к таким простым эмоциям как страх и гнев?
А ещё я страшно хотел вспомнить – вспомнить хоть что-нибудь о том, что они называли «искрой». В этом понятии содержалось то главное, что составляло моё текущее существование. Но я не помнил. Зато вспомнил вдруг другое.
Я уже видел однажды Кору и Улисса.
Там, на борту стационара «Шугуан». Верхний, «грязный» зал, металлические двери тамбуров, массивный погрузчик и штабеля «гробов». Они вернулись ни с чем, и я им был нужен, чтобы двигаться дальше. Обычный спящий агент, каких миллионы. И со мной не стали церемониться.
Человеческая память устроена не так, как у Соратников. Она построена на ассоциациях, чем острее эмоция, с которой связано воспоминание, тем сложнее от него избавиться. Валяясь на грязном полу, я был человеком последний раз в жизни, и потому тот далёкий день я вспомнил первым.
А вторым – мои последние мгновения в роли эффектора.
Вокруг простирался, кутаясь в вездесущих облаках смога, частокол башен Мегаполиса, под ногами зияла пропасть, а на той её стороне меня ждал противник. А я искал нечто, без чего не мог полноценно существовать. Нечто неуловимое и одновременно вездесущее. У этого было простое название – «хрустальный мир». Что это могло быть?
Восходящие потоки сырого воздуха освежали мне лицо, под ногами я ощущал твердыню башни, в сером небе темнел рыбообразный контур «люстры», по мутным стёклам струился конденсат, позади меня в недрах «чёрной вдовы» дрожало смертоносное пламя, в кабелях бежало электричество, в моих жилах толчками струилась кровь.
Всё это и было моим хрустальным миром.
Осталось протянуть к нему руку и ощутить его убийственную мощь, нечеловеческую жестокость, математическую бездушность и почти разумную податливость. Его нельзя было не любить. И я протянул руку. И сделал первый шаг навстречу будущему.
Бессильное тело пошевелилось, неуверенно пробуя своё новообращённое чувство пространства.
Ресницы дрогнули, губы скривились, издавая слабый хрип.
Первыми, почему-то, на это отреагировали те двое, что продолжали кутаться в небытие. Хранители приблизились и некоторое время разглядывали меня своими немигающими глазами. Отступили, кивнули, будто бы мне, а не своим мыслям, и тут же куда-то делись, как и не было.
Лишь после этого ко мне шагнули мужчина и женщина. Не сговариваясь, одним похожим жестом протянули мне руки, помогая встать.
Выглядело это так, будто из-под самых небес протянулись ко мне лучи божественного тепла. Пусть я для них был лишь очередным уравнением в их бесчеловечно сложной модели мира, какая-то толика гуманности в них всё-таки оставалась, им было искренне меня жаль. Так жалеют в самом конце – жалеют тех, кто только начинает. Он ещё не знает, в каком мире ему жить, как он велик и жесток. Он ещё радуется тому, чему радоваться нельзя – хрустальный мир это не подарок судьбы, а проклятие. Оно делает нас вот такими, говорили взгляды этих двоих.
Но мне было всё равно.
Как всё равно и до сих пор.
Лилия, несчастное искалеченное существо, пытающееся оправдать собственные ошибки неадекватностью последовавшего за них наказания, марионетка стоящей за ней «третьей силы». Улисс, с обречённостью смертника каждодневно рубящийся с реальностью за будущее миллиардов людей, которые не просили их спасать. Кора, пустая оболочка, каждодневное напоминание о том, что было так возможно. И рядом я. Ловушка случайного, чудом уцелевшая жертва, наконец обретшая свободу.
Я не держал зла ни на того, кто сделал меня рабом, ни на ту, что сделала меня свободным, хоть оба они совершили это против моей воли. Пусть играют в свои игры, однажды настанет время таких, как я.
И тогда, возможно, мы встретим рождение новой Матери.
Я улыбнулся и поднял лицо к небу. Где-то там ждал моего первого слова уставший от бесконечной войны Ромул.
– Я живой.
Мне пока больше нечего им сказать.
Люди Лилии уже свернулись, последний винтолёт ждал нас. Мы с ней кивнули напоследок Улиссу – в его глазах светилось любопытство – и вдвоём двинулись на выход. Она говорила правду, мне ещё нужно учиться жить заново, и без её помощи это будет непросто. А Улисс… в следующий раз мы встретимся лишь спустя два столетия. Мне нужно искать свою роль в этом мире, Соратникам же требовалось дальше воплощать свой План.
Война только начинается, ты слишком рано от неё устал, Ромул.
Мегаполис молчал, затаившись между обломанными клыками башен, в лабиринтах путепроводов, в паутине коммуникаций, в смешении судеб, в сыром прогорклом воздухе агломерации. Он жаждал запретного знания: что будет с ним и с его жителями, что будет с этим миром. Пройдя через время смерти, он не умер сам, а лишь на время затих, погружённый в вой сирен и далёкие звуки перестрелки. Формально все квазиорганы этого гигантского почти живого, почти разумного организма продолжали действовать, но делали это скорее по инерции. Эта махина не умела сама себе ставить задачи, сама себе избирать цели, не умела, и всё.
Мы шли вдвоём по опустевшим пандусам и вслушивались в это тягучее ожидание. Рано или поздно оно закончится, с Ромулом или без, так что у того и правда теперь нет особого выбора. Как нет его и у нас двоих. Но однажды и эта петля времени захлестнётся в окончательно стянутый узел, и вот тогда мы вернёмся и напомним Хранителям о нашем праве.
Близнецы тоже молчали, молчали и глядели нам вслед. Они не узнавали эту реальность, и это повергало их в судорогу всепоглощающего ужаса.
Даже их, которые единственные на всём свете могли сказать себе, что они ниоткуда здесь не появились, что они были тут всегда. Всегда пока длится время.
Эпилог
Сквозь защитную решётку внешних окон можно было разглядеть только узкую полоску каменистой тундры, по которой волочились длинные хвосты снежной пыли. В Антарктике поздняя весна всегда была сухой и ветреной, зато тёплой. Ещё две недели, и можно будет окончательно забыть про морозы, и в полностью освободившейся от ледяного панциря прибрежной зоне тут же продолжатся строительные работы, приостановленные ещё в марте. Весь материк стремительно осваивался согласно разграниченным между старшими корпорациями зонам ответственности. Даже теперь, когда и на дальних планетах, и в метрополии царил хаос почти открытой войны всех против всех, здесь продолжалась планомерная деятельность. Слишком важно было застолбить антарктические владения.
«Янгуан Цзитуань» сосредоточила свои усилия на шельфе Залива Маккензи, на Побережье Ингрид Кристенсен и далее на север вдоль Побережья Моусона. Умеренный по здешним меркам климат, богатые залежи руд, нефтегазоносные поля приповерхностного залегания, а главное – минимальная ледниковая опасность: в других местах ледяные языки по-прежнему норовили с неожиданным проворством выпучиться из тающего панциря, и в буквальном смысле слизнуть подвернувшиеся им надземные постройки.
Впрочем, большинство сооружений здесь всё равно возводились под землёй.
Генерал-партнёр Ма Шэньбин поплотнее запахнул красный парадный лунпао[44], расшитый в соответствии с его регалиями по груди и спине золотыми драконами, и проследовал в глубь залы. Для его слепых глаз и этого куцего вида на девственные просторы Антарктики было достаточно. Позади с глухим
