Стальной лев. За Родину! За Троцкого! - Иван Евграшин

Феликс Эдмундович в последнее время периодически задумывался о той грани, где заканчивается Революция и начинается бардак, разруха и напрасный террор. Сам еще этого не осознавая, Железный Феликс уже перешел на сторону «хозяйственников», и фактически ему оставался только один шаг, чтобы оторваться от партийных «болтунов-теоретиков».

Этот шаг он и собирался сделать.

Выбора особого не было, ибо то, что делал Свердлов, а сомнений в том, что это именно так, у Дзержинского не было, можно было назвать всего одним словом – контрреволюция. За это товарища Андрея следовало расстрелять, но для Ленина это было бы сильнейшим ударом. Он любил, уважал и очень доверял Свердлову, несмотря на все его недостатки.

Для Железного Феликса было важно одно – лишь бы ВЧК, ее приемы и подходы достигали главной цели – разложения и разгрома контрреволюции. И в данном случае был необходим переход от массовых ударов к тонким изысканиям в контрреволюционной среде и, главное, хирургически выверенная операция по удалению раковой опухоли.

Он не имел права беспокоить Ленина, а значит, надо было действовать самому для общего блага и партии и Революции.

Сейчас надо было сделать выбор. Дзержинский усмехнулся. Он было подумал, что выбор уже сделан, а оказалось, что это совершенно не так. Именно сейчас надо было принять решение и потом следовать этому решению во что бы то ни стало. Так или иначе, но назад пути уже не будет, невзирая на то, что он сейчас ответит Сталину.

– А ты прав, Коба, я тоже слышал о туберкулезе товарища Андрея, но думал, что у него легкая, излечимая форма. А оказалось вот так. Тяжелая, смертельная болезнь. Как я такое мог пропустить? Даже не знаю. – Председатель ВЧК посмотрел на Наркома по делам национальностей и после небольшой паузы продолжил: – Необходимо о болезни сообщить Председателю Реввоенсовета, иначе для него это станет большим ударом. Обсудить заранее организацию похорон. Это непростой момент. Партия большевиков должна проводить с почестями товарища, «сгоревшего» на работе. Вот в Казани это и обсудим. Ты не согласен со мной, Иосиф?

– Абсолютно согласен, дорогой ты мой Феликс Эдмундович, абсолютно, – произнося эти слова, Сталин совсем по-ленински прищурился.

21 декабря 1918 года.

Депеша.

Все шифром.

Бугульма или по месту нахождения. Троцкому.

Получил твое послание по ситуации в Оренбурге и губернии.

С вопросами и выводами полностью согласен.

Обсудил положение с Дзержинским. Он считает так же.

Ты был прав, и беспокоить Владимира Ильича не нужно.

Феликс Эдмундович считает, что ошибки надо исправлять, и мы справимся своими силами.

Оборона Перми практически полностью налажена.

Рубеж обороны по реке Сылва заканчиваем.

Пополнение прибыло и еще прибывает.

Материальное снабжение налажено.

Красноармейцы одеты, обуты, сыты. Зимнее обмундирование во всех частях.

Кунгур укреплен достаточно.

Твое предложение опробовали у Селянки.

Получилось. Результат отличный.

Ввели в курс дела Лашевича. Считаем, что это необходимо.

На днях мне сообщили, что у товарища Андрея оказался туберкулез в тяжелой форме. Феликс Эдмундович сказал мне, что он тоже об этом слышал.

Большое несчастье.

Беспокоимся об его здоровье. Не думаю, что он долго протянет.

Может, это просто слухи? Ты что-нибудь слышал об этом?

Дзержинский собирается ехать в Москву.

Предлагает тебе встретиться в Казани для обсуждения вопросов, связанных с «Бантиком», и для того чтобы ты ознакомился с отчетом по обороне Перми, который он повезет Владимиру Ильичу и ЦК.

Кроме того, он считает, что хотя ты и договорился, но в настоящее время, во избежание возможных эксцессов, настала пора заняться Вяткой как губернией, которая граничит с Пермской.

Как у тебя со временем? Сможешь быть в Казани? Когда?

Сталин. Пермь.

21 декабря 1918 года.

Депеша.

Все шифром.

Пермь. Сталину. Дзержинскому.

Получил ваше сообщение.

Результатами очень доволен.

По Лашевичу – согласен.

По Вятке – согласен.

Согласен встретиться в Казани.

Буду там проездом в Нижний Новгород 23–24 декабря.

Когда собирается Дзержинский?

Товарищ Андрей действительно очень болен.

Туберкулез. Стадия последняя, неизлечимая.

Действительно большое горе.

Троцкий. Бугульма.

Глава 17

24 декабря 1918 года. Казань.

Уезжая из Бугульмы, я был спокоен.

Комфронта Каменев был введен в курс дела, и то, что на руках у меня были разработанные Шапошниковым оперативные планы, а за плечами поддержка «двенадцати военных апостолов Революции», как про себя я начал их величать, оказалось очень кстати.

Сергей Сергеевич задал мне минимум вопросов и, переключившись с вопросами на Шапошникова, начал работать. В основном с ним обсудили технические вопросы о применении аэросаней, вооруженных пулеметами, необходимость как можно большего количества саней простых, предназначенных для увеличения мобильности пехотных частей и пулеметов, и вопросы снабжения.

Все шло достаточно хорошо, и я отправился в Нижний Новгород через Казань. В Нижнем мне надо было проинспектировать вновь формируемые части и проверить работы по вводу в строй новых бронепоездов.

С Дзержинским встретились в здании казанской ЧК на Лядской улице. Я приехал прямо с вокзала во второй половине дня. Феликс Эдмундович прибыл в Казань утром.

Поздоровались сдержанно, но достаточно сердечно. Я отметил, что мои пермские этюды и встреча со Сталиным напрасно не прошли. Феликс Эдмундович демонстрировал неподдельное уважение, что не могло не радовать. После того как нас оставили одних, Дзержинский открыл портфель и достал оттуда запечатанный пакет.

– Это для тебя, Лев. Здесь письмо Иосифа к тебе и копия отчета ЧК по Оренбургу и губернии. Ознакомься.

Я вскрыл пакет и достал оттуда письмо Сталина. Отчет доставать не стал. Я был в общих чертах знаком с выводами и поэтому сказал Феликсу Эдмундовичу, что ознакомлюсь с отчетом позже. После чего аккуратно вскрыл письмо и начал читать. Дзержинский не мешал. Я достаточно быстро просмотрел письмо, которое в основном содержало в себе отчет о проделанной в Перми работе. Все было верно, вдумчиво и достаточно грамотно сделано. Мне подумалось, что Иосиф прекрасно реализовал мои наработки. Скорее всего, сам я так бы не смог. Дочитав письмо, в самом конце которого была выражена тревога за здоровье товарища Андрея, я посмотрел на Дзержинского и, немного подумав, произнес:

– Яцек, мне вчера сообщили, что товарищ Андрей совсем плох. Его смерть станет большой утратой. Как ты считаешь, не пора ли нам готовить похороны?

От такого вопроса в лоб, да еще и заданного теми же словами, которые использовались в разговоре со Сталиным, Дзержинский слегка оторопел. Увидев такую реакцию, я решил добавить:

– Давай сразу решим этот вопрос. Иначе потом, обсуждая дела, мы можем позабыть о нем и вспомним только расставшись.

Феликс Эдмундович уважительно кивнул головой:

– Конечно. Ты прав, Лев. Начнем с него, как с второстепенного вопроса. Как ты все это видишь?

Я немного помедлил.

– Я вижу так. В ближайшие две-три недели скорее всего все закончится. Форма тяжелая. Лечению не поддается. Похороны надо будет организовать очень торжественные, чтобы никто не смог сказать, что товарищи по партии относились плохо к покойному.

Дзержинский, задумавшись, пробарабанил пальцами по столу какой-то мотив,

– Лев Давидович, а ты уверен, что две-три недели? Не очень ты спешишь со своей оценкой? Или ты знаешь что-то, что придает тебе особую уверенность в твоих словах?

– Феликс, ты же помнишь вопрос по Брестскому миру? Помнишь, что я был против этого договора и почему?

– Конечно, помню. Такое забыть сложно.

– Так вот, Феликс Эдмундович, тогда ты тоже верил, что для Революции этот договор неприемлем. Он был подписан только потому, что мы тогда и другие товарищи воздержались при голосовании. Так произошло потому, что определяющим стало именно твое мнение в том, что отставка Ленина будет для партии и Революции катастрофой. Из-за этого нам пришлось решать этот вопрос с другой стороны и позже.

– Я все помню, Лев. Зачем ты мне об этом говоришь сейчас? – Дзержинский пронзительно посмотрел на меня. – Зачем?

– Я потому тебе говорю об этом, что сейчас ситуация намного хуже. Если Брестский мир был временной мерой, и хотя нам и не удалось разорвать этот договор после Мирбаха, то нам хотя бы помогли окончание войны и революция в Германии. Сейчас нам надеяться можно только на себя. Авторитет Андрея очень велик, и если Иосиф прав в своих выводах, а я считаю, что он прав, то нас в скором времени ждет катастрофа и уничтожение. Надо срочно решать этот вопрос. Иначе мы постоянно будем натыкаться на последствия, например в виде восстаний тех же казаков. Ты же понимаешь, что это не идет на пользу Революции?