Столпы Земли - Кен Фоллетт

Они привязали Жильбера к седлу и, ведя его коня в поводу, шагом тронулись в путь. Несчастный рыцарь был чуть живой, и Уильям, опасаясь, что он умрет, старался обращаться с ним не слишком грубо, ибо от мертвого не будет никакого проку. А когда они переправлялись через ручей, он даже плеснул холодной воды на обожженные ноги Жильбера. Тот сначала застонал от боли, но, похоже, в конце концов это несколько облегчило его страдания.

Уильяма переполняло чудесное чувство триумфа, к которому примешивалось нечто вроде досады. Он еще никогда никого не убивал и теперь жалел, что не мог убить Жильбера. Ведь подвергнуть человека пытке и не убить его — это то же самое, что раздеть девчонку и не изнасиловать ее. И чем больше он об этом думал, тем больше ему хотелось женщину.

Может быть, когда доберется до дому… нет, там времени не будет. Ему придется обо всем рассказать родителям, и они захотят, чтобы Жильбер повторил свое признание в присутствии священника, а возможно, и еще каких-нибудь свидетелей, ну а затем они обдумают план захвата графа Бартоломео, который обязательно нужно осуществить завтра, пока Бартоломео не успел собрать слишком много воинов. И кроме того, Уильям еще не придумал, как исхитриться и овладеть замком без длительной осады…

Он ехал, погруженный в невеселые размышления о том, что, по всей вероятности, пройдет немало времени, прежде чем он хотя бы увидит более или менее привлекательную женщину. И тут прямо перед ним на дороге появилось то, о чем он сейчас мечтал.

Навстречу ему брела группка из пяти человек. И среди них была темноволосая женщина лет двадцати пяти, не девушка уже, но достаточно молодая. По мере ее приближения интерес Уильяма все возрастал: она была настоящей красавицей с мысиком сходящимися на лбу волосами и глубоко сидящими глазами насыщенного золотого цвета. У нее была стройная, гибкая фигурка и гладкая, загорелая кожа.

— Задержись, — сказал Уильям Уолтеру, — и загороди рыцаря, пока я буду с ними разговаривать.

Путники остановились и озабоченно посмотрели на Уильяма. Без сомнения, они составляли семью: высокий мужчина, бывший, очевидно, мужем, юноша, уже вполне взрослый, вот только без бороды, и две малявки. Мужчина показался Уильяму знакомым.

— Где-то мы уже встречались, — сказал он.

— Я знаю тебя, — отозвался мужчина. — И твоего коня знаю — вместе с ним вы чуть не убили мою дочь.

Уильям начал припоминать, как его конь пронесся совсем рядом с девчонкой, едва не раздавив ее.

— А-а, ты строил мне дом. И когда я всех уволил, ты стал требовать расчета и чуть ли не угрожал.

Мужчина не стал отрицать. Он продолжал стоять, молча глядя на Уильяма.

— Ну сейчас ты не так дерзок, — ухмыльнулся Уильям. Было видно, что вся семья голодает. Похоже, день складывался очень удачно для того, чтобы свести счеты с теми, кто посмел оскорбить Уильяма Хамлея. — Есть хотите?

— Хотим, — сердито буркнул строитель.

Уильям снова взглянул на женщину. Она стояла, слегка расставив ноги, и, гордо вздернув подбородок, бесстрашно смотрела ему прямо в глаза. Алина разожгла в нем желание, и теперь ему нужна была эта женщина, чтобы утолить свою похоть. Он был уверен, что уж она-то потешит его: будет извиваться и царапаться. Тем лучше.

— Ведь ты не женат на этой девке, а, строитель? — сказал Уильям. — Я помню твою жену — уродливую корову.

Страдание исказило лицо строителя.

— Моя жена умерла.

— Ну а с этой ты в церковь не ходил, не так ли? Просто у тебя нет ни пенни, чтобы заплатить священнику. — За спиной Уильяма кашлянул Уолтер, кони нетерпеливо били копытами. — Предположим, я дам тебе денег на еду, — продолжал Уильям, дразня строителя.

— Я с благодарностью возьму их, — ответил мужчина, хотя Уильям видел, что такое раболепство дается ему с огромным трудом.

— Я говорю не о подарке. Я хочу купить твою женщину.

Но тут женщина заговорила сама:

— Мальчик, я не продаюсь.

Очевидное презрение, звучавшее в ее словах, разозлило Уильяма. «Когда мы останемся наедине, — подумал он, — я тебе покажу, кто я есть, мальчик или мужчина». Он повернулся к строителю:

— Я дам тебе за нее фунт серебром.

— Она не продается.

Злость Уильяма закипала все сильней. Какая глупость! Он предлагает голодному целое состояние, а тот отказывается!

— Если ты, дурак, не возьмешь деньги, — пригрозил он, — я просто разрублю тебя мечом и выебу ее на глазах у детей!

Рука строителя скользнула под плащ. «Должно быть, у него есть оружие, — мелькнуло в голове Уильяма. — Кроме того, он очень большой и, хоть тощий, как лезвие ножа, может устроить отчаянную драку, чтобы спасти свою бабу». Тем временем женщина распахнула свой плащ, и ее ладонь легла на рукоятку длиннющего кинжала, висевшего у нее на поясе. Юноша тоже был достаточно крупным, чтобы наделать неприятностей.

Тихим, но твердым голосом заговорил Уолтер:

— Господин, сейчас не время для этого.

Уильям неохотно кивнул. Он должен был доставить Жильбера в имение Хамлеев. Дело было слишком важным и не могло быть отложено ради ссоры из-за бабы. Придется потерпеть.

Он взглянул на эту небольшую семью из пяти оборванных, голодных людей, которые были готовы до конца сражаться с двумя здоровенными мужчинами, вооруженными мечами и сидящими на конях. Он не мог их понять.

— Ладно, тогда подыхай с голоду, — бросил Уильям и, пришпорив своего коня, рысью помчался прочь.

II

Когда они прошли около мили от того места, где произошла встреча с Уильямом Хамлеем, Эллен сказала:

— Может, пойдем помедленнее?

До Тома наконец дошло, что он идет, делая немыслимо гигантские шаги. Да, он испугался. В какой-то момент казалось, ему и Альфреду уже не избежать схватки с двумя вооруженными всадниками! А у Тома даже не было оружия. Ведь потянувшись к своему молотку, он с досадой вспомнил, что давным-давно выменял его на мешочек овса. Он не знал, почему Уильям в конце концов отступил, но ему хотелось убраться как можно дальше от того места, а то, не ровен час, молодой лорд еще передумает.

Тому не удалось найти работу ни во дворце епископа Кингсбриджского, ни в других местах. Однако неподалеку от Ширинга была каменоломня, а, в отличие от строительных площадок, на каменоломнях работники требовались круглый год. Конечно, Том привык к более квалифицированной и высокооплачиваемой работе, но об этом не приходилось и мечтать. Он просто хотел прокормить семью. Каменоломня эта принадлежала графу Бартоломео, которого, как сказали Тому, можно было найти в его замке, что стоял в нескольких милях к западу от города.

Теперь, после того как он сошелся с Эллен, положение казалось ему еще более безвыходным, чем до того. Он знал, она бросилась в его объятия из одной лишь любви, не задумываясь о возможных последствиях. Очевидно, она просто не представляла, как непросто будет Тому получить работу. Она не могла даже допустить и мысли, что им не удастся пережить зиму, и Том старался не разрушать ее иллюзии, ибо всем сердцем желал, чтобы она осталась с ним. Но в конечном счете для женщины дороже всего на свете ее ребенок, и Том боялся, что однажды она все же покинет его.

Вместе они были уже неделю — семь дней отчаяния и семь ночей радости. Каждое утро Том просыпался, чувствуя себя счастливым и сильным. Но наступал день, и его начинал мучить голод, дети уставали, а Эллен впадала в уныние. Бывали дни, и добрые люди подкармливали несчастных — как в тот раз, когда монах угостил их сыром, — а случалось, что им приходилось жевать лишь тонко нарезанные кусочки высушенной на солнце оленины из запасов Эллен. И все же это было лучше, чем ничего. А когда опускалась ночь, они укладывались спать, жалкие и замерзшие, и, чтобы согреться, крепко прижимались друг к другу. Проходило несколько минут, и начинались ласки и поцелуи. Поначалу Том порывался как можно быстрее овладеть Эллен, но она деликатно останавливала его: ей хотелось продлить их любовную игру. Том старался удовлетворять все ее желания и в результате сам сполна испытал волшебную прелесть любви. Отбросив стыд, он изучал тело Эллен, лаская такие ее места, до которых у Агнес никогда даже не дотрагивался: подмышки, уши, ягодицы. Одни ночи они проводили, накрывшись с головой плащами и весело хихикая, а в другие их переполняла нежность. Как-то, когда они ночевали в монастырском доме для гостей и изнуренные дети уже спали крепким сном, Эллен была особенно настойчива; она направляла действия Тома и показывала ему, как можно возбудить ее пальцами. Он подчинялся, словно в сладком дурмане, чувствуя, как ее бесстыдство зажигает в нем страсть. Насытившись же любовью, они проваливались в глубокий, освежающий сон, в котором не было места страхам и мучениям прошедшего дня.

Был полдень. Том рассудил, что Уильям Хамлей уже далеко, и решил остановиться передохнуть. Из еды, кроме сушеной оленины, у них ничего не было. Правда, в то утро, когда на одном хуторе они попросили хлеба, крестьянка дала им немного эля в большой деревянной бутылке без пробки, которую она разрешила забрать с собой. Половину эля Эллен припасла к обеду.