Своими глазами (сборник) - Михаил Веллер

— Куда он ушел? — спрашивает первый исполнитель.

— Кто? — спрашивает японец.

Исполнитель втыкает в него иглу.

— Домой…

Втыкается еще игла.

— Не знаю…

Еще игла.

— Он сказал, чтоб я ехал отдохнуть! — в отчаянии кричит японец.

— Отдохнешь, — обещает исполнитель, продолжая пытку.

Старик на ходу в машине набирает номер по радиотелефону.

Хозяин-шофер нервничает:

— Мы так не договаривались. Мне домой пора! Куда ехать-то?..

— Прямо! — Старик шлепает на приборный щиток банкноту и снова набирает номер.

Театр. Балет. Ложа. Респектабельному господину телохранитель подает телефонную трубку. Господин отходит в глубину ложи:

— Что-о? … Он кретин!.. А Буба? … А Ракита?.. Так а я что могу? … Мне нельзя ввязываться, он же из новых, из беспредельщиков, кого он послушает?!

Отключившись, задумчиво произносит:

— Большой войной пахнет.

Телефон безответно звонил и у главаря, и у иглотерапевта, и в квартире старика.

И сейчас: огромный ночной город в огнях, по нему движется машина, и в ней звучат сигналы набираемого стариком номера.

В ободранной хавере — внешне бомж, лысый, в майке. И двое бойцов. Звонит телефон. Боец кивает. Хозяин берет трубку:

— Я. … Конечно приезжай. … Никого.

Боец одобрительно кивает.

— Сколько?! — поражается хозяин. — Тридцать штук?! Откуда же прямо сейчас?..

Другой боец делает сурово-утвердительный жест.

— Слушай, я забыл, у меня как раз один долг лежит, — радостно говорит хозяин. — Так что порядок. Я тебя внизу встречу.

В машине старик — хозяину:

— На бензозаправку.

Тот резко тормозит в закоулке, выскакивает, вытаскивает наружу кресло сзади и перетаскивает в него сопротивляющегося старика:

— Прости, отец родной… Христа-Бога ради… это без меня… Жена без работы… родителям лекарства нужны… что дети без меня делать будут.

— Тысяча баксов, — говорит старик.

— На что мертвому деньги… тут этим пахнет… На, забери, ничего я с тебя не возьму.

— Я твой номер помню, — с угрозой говорит старик.

Хозяин машины выхватывает у него радиотелефон и давит ногой:

— Прости… так оно спокойней будет… Не держи зла, отец родной, всем жить надо… желаю тебе удачи.

Прыгает в машину и уезжает.

Старик остается один в кресле в ночном переулке.

Саркастически хмыкает. Поднимает воротник. Закуривает. Включает электромоторчик кресла и едет по пустынному ночному тротуару.

— Бакланье… обшустрились… — цедит он.

Уже глубокая ночь, окна черны.

Скрипка ведет Первый концерт Мендельсона.

Портреты великих музыкантов на стенке.

Это играет толстый подросток лет четырнадцати, лицом еще мальчик. Лицо старательно и вдохновенно.

Обычная хрущоба, бедная и аккуратная.

— Гошенька, кончишь заниматься — и сразу спать. — Его мать, усталая серенькая женщина, надевает плащ. — Завтрак на столе. Картошку разогрей!

Целует и идет к двери:

— Я ушла. Закройся.

Работницы ночной смены втягиваются в проходную фабрики.

Вдруг одну из них окликают:

— Здравствуй, сестрица.

Это наш старик в кресле скупо улыбается из темноты Гошиной маме.

— Ты?! — Она ошарашена.

— Да, многие удивляются, что я еще жив, — хмыкает старик.

— Сколько лет прошло…

— Никакой арифметики, никаких мемуаров.

— Почему здесь? Что тебе нужно? братец…

— Старость… — вздыхает старик. — Должок решил отдать. — И протягивает ей деньги.

— Что — как тогда?

— Да ну… я уж двадцать лет, как завязал.

— Я ничего не хочу о тебе знать! — Она его боится. — Мне на смену пора!

— Ну, возьмешь больничный…

Утро в ее квартире. Сидят со стариком на кухоньке. Лицо сестры разнежено воспоминаниями и надеждами.

— Только учти — он очень ранимый и нервный, — говорит она.

— Я понимаю, — ласково кивает старик.

— И вырос без мужской руки… хотя она так нужна иногда…

— Столкуемся, — улыбается старик.

Входит мальчик — взлохмаченный, в трусах и майке.

— Доброе утро, — говорит он и уставляется удивленно на старика. — Извините… — пятится за дверь, стесняясь трусов.

— Вот мой Гоша, — любовно демонстрирует она. — Гошенька, это твой дядя, Владимир Евгеньевич.

— Очень приятно, — растерянно говорит мальчик. — А ты не говорила, что у меня есть дядя…

— А раньше нечего было говорить, — отвечает старик.

Аэропорт, толчея. Одетая в новое сестра с огромной сумкой прощается с мальчиком. Объявлена посадка на Сочи.

— С чего это он тебя на курорт отправляет? — подозрительно спрашивает мальчик. — Миллионер, что ли? Граф Монте-Кристо?

— Он очень добрый, — говорит она. — И у него была очень тяжелая жизнь. Вы поладите, вот увидишь.

— Ты там не утони, — покровительственно говорит мальчик. — Ты ведь на море никогда не была. И полечись как следует.

— Музыку не пропускай, — она целует его в макушку и проходит.

Мальчик смотрит, как в небе набирает высоту самолет.

В телевизоре аэропорта играет симфонический оркестр.

Мимо проходят несколько парней, один толкает его, извиняется, в это время другой вытаскивает кошелек у него из кармана.

Офис главря. Измученный до истерики, он орет[4] на своих:

— В асфальт закатаю! Вы у меня свои уши есть будете… без соли!!!

— Ну как провалился, — разводит руками начохраны.

— Все накидки прокачиваем, — уверяет советник.

— Подключай всех! — командует главарь. — Одноклассники, родственники, подельники — искать! — Тычет в кнопки коммутатора: — И телефоны — на прослушку, контролируй лично! Гони ФСК — за что я деньги плачу?!

Вечер в хрущобе сестры. Короткий звонок в дверь.

Старик напряженно слушает — и гасит свет.

Еще звонок. Длинный, настойчивый.

Старик едет на кухню, берет кухонный топорик, занимает позицию сбоку от входной двери.

В дверь стучат ногой.

— Вы дома?.. — доносится из-за двери.

Старик открывает — впадает усталый мальчик, опускаясь на стул.

— У тебя должен быть свой ключ, — с сердцем говорит старик.

Мальчик виновато пожимает плечами.

— Почему поздно?

— У меня деньги украли…

— Ну и что?

— Пришлось идти пешком…

— Откуда?

— Из Внукова.

— Кретин, — говорит старик, отъезжая. Бросает: — Пожрать приготовь.

Мальчик переодевается. Старик курит.

— Ты что, оглох? — бросает мальчику.

— Я хотел переодеться, — растерянно говорит тот.

— Пепельницу подай.

— У нас нет пепельницы… Вообще-то… извините… у нас дома не курят.

Под тяжелым взглядом старика ставит блюдечко под пепел.

Мальчик неумело хозяйствует на кухне.

— Мясо пожарь, — командует голос из комнаты.

Мальчик обзирает пустой холодильник.

— У нас нет мяса, — сообщает он.

— Почему? — раздражается голос.

Едят в комнате макароны. Старик отодвигает тарелку.

— Из тебя повар, как из моего хера оратор — встанет и молчит, — мрачно говорит старик. — Кофе свари.

— У нас нет кофе, — хмуро отвечает мальчик.

— Что у вас есть, кроме несчастий. Выпить принеси.

— Чего — выпить?

— Водки!

— У нас нет водки…

— Пр-ролетарии!.. Хоть карандаш-то с бумагой у вас есть?

Мальчик дает карандаш и бумагу. Старик пишет, протягивает ему:

— Отойдешь на пять кварталов. Позвонишь по этому номеру из автомата…

— Зачем идти-то столько? у нас же телефон…

— Молчать, когда я говорю. Скажешь одну фразу: «Судья заказал процесс». И запоминай ответ внимательно! Запоминай, будет ли там слово «погода»! Понял? Но чтобы разговор продолжался не больше тридцати секунд! Понял? Через тридцать секунд бросай трубку. Часы есть?

— Нет, — виновато потупляется мальчик.

— Ты как целка: все «нет» да «нет»! — Дает ему свои часы.

В электроосветительном отделе магазина, среди люстр и торшеров, измученный, потный продавец снимает телефонную трубку и, слушая, судорожно сглатывает.

Он привязан к стулу. Два бойца смотрят выжидательно-приказно.

— Все сделаю, — говорит в трубку продавец. — Пусть кинет стрелку. Шороха не будет, с него слезли.

В трубке раздаются короткие гудки.

— Все-таки предупредил, сука? — злобно спрашивает боец.