Валентина - Эвелин Энтони

Майор следил за ними из-под прикрытых век.

— Вы не проживете там и недели, — сказал он убежденно.

— Ну да! — воскликнула Александра. — Почему же это? Моя сестра глупа, сударь, я не могу этого отрицать, но не принимайте меня за нее! Я сделаю все так, как надо. Мы отправимся только тогда, когда должным образом подготовимся к поездке. Все это займет неделю или чуть больше того, но на это стоит потратить время! И если ты станешь спорить и с этим, — повернулась она к Валентине, — то ты действительно сумасшедшая! Мы отправимся верхом. Но нам нужен обоз с провиантом, слуги для защиты, меховая одежда и, наконец, деньги для взяток!

— Очень разумно, — улыбнулся де Ламбаль. — Я снимаю перед вами шляпу, графиня! Вы действительно деловая женщина! Ваша сестра должна молиться на вас!

— Ха! — воскликнула Александра. — Она неблагодарна, ибо она глупа! Глупышка моя! Поедем-ка мы ко мне в номера, а то ты выглядишь вконец измотанной.

— Да, пожалуй, — согласилась Валентина. Она повернулась к майору и подала ему руку. — Я благодарю вас за все, что вы для меня сделали. Для меня и моей сестры.

Она быстро поклонилась и пошла к двери, потому что ее душили слезы. Она была издергана и вся тряслась от пережитого за весь этот долгий день.

— Но здесь приготовлены комнаты для вас обеих, — машинально поклонившись в ответ, сказал майор, несколько растерянный столь внезапным уходом. — Вы будете в полной безопасности, вы мои гости…

— Ну что ж, мы с удовольствием принимаем ваше предложение, — сказала Александра, удерживая Валентину.

— Если позволите, я провожу вас, — сказал де Ламбаль.

Они поднялись по лестнице и остановились перед двумя смежными уютными спаленками, в каждой из которых жарко горел камин, поскольку ночи уже были морозными. Майор поцеловал женщинам руки.

— Доброй ночи, графиня, — сказал де Ламбаль.

— Доброй ночи, — ответила Валентина, а Александра вдруг взъерошила ей волосы.

— Ступай спать, моя маленькая. Я приду попозже, посмотрю на тебя спящую…

Валентина, не способная уже ни о чем думать, закрыла за собой дверь. Майор и Александра остались в коридоре одни.

— Я не привыкла терять время, майор, — сказала негромко Александра. — Думаю, вы также.

Он придвинулся к ней, и вдруг что-то остановило его.

— Вы крайне независимая женщина, — сказал он задумчиво. Потом он медленно обнял ее за плечи и, притиснув к двери ее спальни, крепко поцеловал в губы. Его натиск был столь мощным, что она вся задрожала…

— Да, вы независимы, — продолжил он чуть позже, — но и я таков. Я могу захотеть, чтобы вы стали моей любовницей. Но я предпочитаю сам проявлять инициативу в таких делах.

— Тогда вы потеряете эту возможность навсегда, — сказала она. — Мы никогда не встретимся больше.

Он взял ее руку и, повернув, нежно поцеловал в запястье.

— Если вы так неразумны, что поедете в Россию, я могу оказаться таким же глупцом и поехать с вами. Поверьте, графиня, я вижу две совершенно очевидные вещи… Первая — то, что мы отправляемся в эту поездку вдвоем, а вторая — что мы станем любовниками. Никто и ничто не сможет помешать этому. Доброй ночи.

Глава седьмая

Пятого ноября пошел снег. Резко похолодало, и вся французская армия сразу превратилась в одно озябшее существо. К голоду и непрекращающимся атакам казаков добавился еще один враг — мороз. Армия отступала на Смоленск, где ожидало подкрепление с запасами пищи и пороха. Само созвучие Смоленск стало словно чудесным талисманом, несущим надежду на теплый кров и горячую пищу. Кавалерия, лихо пересекшая Неман четыре месяца тому назад, теперь еле пробиралась по глубокому снегу, в котором лошади вязли по самое брюхо. У пехоты не хватало теплых шинелей и сапог. Только штаб Наполеона во главе с самим императором мог передвигаться в таких условиях: лошадей подковали специальными подковами для хода по льду, без ведома самого Наполеона. Он бы не позволил для себя таких поблажек. Император и без того был в ужасном настроении. Армия отступала через Бородинское поле, где все еще не были прикрыты снегом трупы убитых товарищей, и вид этого страшного поля очень ударил по боевому духу войска. Даже некоторые из ветеранов не могли сдержать рвоту от запаха разлагающихся трупов… Бои продолжались, но для де Шавеля, следующего в санитарном обозе, это значило не более, чем дальний грохот канонады или мелкая трескотня ружейной пальбы. Списки погибших все разрастались, особенно после кровавой стычки у Вязьмы, где русские одержали верх над арьергардными отрядами наполеоновской армии. После этого де Шавелю пришлось идти пешком рядом с санитарным фургоном, поскольку его место было занято вновь раненными. Колонна несчастных, в которой он ковылял, ежедневно оставляла на дороге павших, изможденных людей в красных мундирах, словно иссохшая осенняя ветвь роняла на снег мертвые багряные листья. Он продолжал носить оружие, как и многие другие ходячие раненые. Они пытались оказывать сопротивление при ночных налетах казаков. Еще опаснее были нападения крестьянских партизан, чьего приближения никто вообще не мог услышать, — так хорошо они знали местность. После этих атак оставались только убитые, с которых была стянута теплая одежда и снято оружие. Командовал арьергардом маршал Даву, но и он был бессилен организовать серьезное сопротивление, потому что люди были смертельно измучены и не могли противостоять свежим силам, подтянутым русскими с Кавказа.

Пасынок Наполеона Евгений Богарнэ подоспел к одной такой стычке со своими двумя дивизионами и по возвращении сообщил императору, что видел, как сражаются раненые без руки, без ноги, без правого глаза… Действительно, де Шавель и Бофуа, оба инвалиды, залегли за большим бревном, ведя огонь по русским, пытавшимся охватить в кольцо главные силы Даву. Бой шел в лесу. Первую атаку удалось отбить, но повторная вынудила французский арьергард отступить.

— Молите Бога, чтобы у них не оказалось в запасе кавалерии, — сказал де Шавель измученному Бофуа.

— Они бы уже давно пустили ее в ход, — отвечал Бофуа, перезаряжая свой пистолет и мучительно трогая повязку на своей искалеченной голове. Его здоровый глаз выглядел воспаленным фурункулом; он схватил какую-то заразу во время этого изнурительного похода.

Бофуа был человек простой, говорил он в основном о своей жене, любовнице, домашних делах, да еще в таком сентиментальном духе, которого де Шавель терпеть не мог. Он постоянно следовал за де Шавелем и постоянно повторял всем его шутку о том, что вместе они составят одного полного солдата, словно лучшей остроты он в жизни не слышал. «И вот он мне говорит: вместе мы будем как один полный солдат: тебе добавится правый глаз, а мне — правая рука! Здорово, правда? Это еще тот парень, наш полковник! Будьте покойны, он еще станет маршалом!»