Перворожденная - Юстина Южная

– Финеас.

Он задержался на пороге.

– Доброй ночи, – улыбнулась Исилвен.

Январь принес с собой холод и метели. Лютецианцы сидели по домам, кутаясь в платки и одеяла, а старожилы уверяли, что за последние сто лет не припомнят такой морозной зимы. Финеас подумал, что, возможно, разрыв Реальности и веяние Хаоса нарушили что-то в природе Альтерры. Или и впрямь боги разгневались, как болтали горожане на базарах и в храмах.

Дни шли за днями, унылые, однообразные, дел для мага не находилось. Идрис пропадал, то встречаясь с хединитами, то выполняя их поручения. Мэтр Лидио все светлые часы просиживал у большого камина в общей зале, читая прихваченные от серых чародеев книги. Исилвен поначалу редко выходила из своей комнаты, но однажды застала мадам Клодетту причитающей над сыном. Малец выл, держась за рассеченную до кости кровоточащую ногу. Поколол дрова, называется. Едва увидев беду, Исилвен потребовала, чтобы мальчишку перенесли в комнату, выдворила всех любопытствующих, включая мать, а через полчаса пацан вышел оттуда на обеих ногах, щеголяя почти незаметной алой полоской вместо раны. Мадам Клодетта на радостях одарила эльфийку отрезом тонкого италийского сукна и осчастливила рассказом о чудесном исцелении большую часть своих соседей. После этого к Исилвен потянулась вереница просителей. Мадам, осознав, что лишила свою знатную постоялицу покоя, тут же раскаялась и взяла на себя обязанности посредника, сообщая Исилвен лишь о тех случаях, которые действительно стоили внимания.

Финеас тоже углубился в изучение рукописей серых чародеев, исправно готовил новые заклятия для посоха, но с каждым днем бездействия его охватывала тоска. Такого раньше не было. Даже в мирной Салике он почти не тяготился идилличной, размеренной жизнью. То ли этот поход взбудоражил его до предела, требуя все время куда-то бежать и что-то предпринимать, то ли невыносимая зыбкость мечты жгла внутри, не давая покоя. Кому нужны эти мечты? Без них все понятно и стройно. Без них все надежно и незыблемо. Без них нет жизни… Все чаще по вечерам он спускался в таверну, все дольше сидел там, множа количество кружек на столе.

– Сударь маг, вы уверены?

Финеас поднял на хозяина недобрый взгляд. Тот пожал плечами, оставил вторую бутыль с ячменным виски на стойке. Маг плеснул себе новую порцию и уставился в камин, языки огня лизали каменную кладку, на стенах разнузданно плясали тени. За спиной послышались шаги, и тонкая ручка обвила его шею.

– Скучаешь, милый?

Маг не шелохнулся. Суккуба присела рядом, прижалась к нему жарким боком.

– Нельзя долго пить в одиночестве, так можно и рассудок потерять.

Она подозвала хозяина, забрала у него бокал и налила себе из Финеасовой бутылки. Принюхавшись, сморщила носик, но глотнула бестрепетно.

– Ух… дорогой, что за плебейскую гадость ты пьешь? Бывало в моей жизни виски и получше. – Она отставила бокал в сторону, наклонила головку и сочувственно погладила мага по руке. – Молчалив и печален… Финеас, Финеас, я тебя совсем не узнаю. Где тот решительный чародей с ясным умом и мужественным духом, который покорил меня в Салике? А я ведь предупреждала тебя, игры с Перворожденными добром не заканчиваются.

Финеас наконец оторвал взгляд от пламени, перевел на суккубу.

– Мара, уйди.

– Э, милый, похоже, до виски было что-то еще, – сказала она, прищурившись. – Не иначе угробить себя хочешь.

– Мара…

– Тебе пора перестать прогонять меня, дорогой, я все равно тебя не оставлю.

Девушка устроилась поудобнее, провела ладошкой по волосам мага, откидывая со лба темную прядь. Финеас отвернул голову, высвобождаясь из-под руки. Тогда суккуба наклонилась прямо к его уху:

– Она тебя никогда не полюбит, милый. Никогда. Она же эльф. Ее разум тебе не постичь, а ей не дано понять людей. Она совершенно иная, такая далекая, такая холодная. Тебе не растопить ее сердца, не разделить с ней устремления, а уж ложе… – Мара закатила глаза. – Зачем же тратить время на несбыточное? Ты сильный, умный, любая женщина захочет быть твоей, если пожелаешь.

Пальчики суккубы пробежались по небритой щеке мага, дотронулись до маленького шрама возле носа, ноготки царапнули по шее.

Постепенно расходился бражничающий люд, чтобы успеть завалиться спать до первых петухов. Финеас залпом опорожнил бокал и наполнил его снова. Шепоток Мары струился мягче шелка, обволакивал, вызывая легкую дрожь.

– Разве тебе не хочется освободиться, зажить полной жизнью, а? Финеас, открой наконец глаза. Твоя эльфийка бессмертна, а ты смертен. Ее век – тысячелетия, твой – полтора столетия. И это в самом благоприятном случае, только потому, что ты маг. А есть ведь еще войны, наемные убийцы, могучие враги-чародеи. Ты можешь не прожить даже своего срока. Если же проживешь – превратишься в древнего немощного старика с обвисшей кожей и трясущимися руками. А она не изменится ни на день. Ни одной морщинки не прибавится на ее лице, ни одного седого волоса в прядях. Ее поступь останется такой же легкой, а ты будешь еле волочить за ней ноги. Даже если случится чудо и она обратит на тебя свое царственное внимание, ты станешь для нее лишь временной игрушкой, милый. Обузой. День за днем она будет видеть, как ты угасаешь, и Лилит знает, какие чувства в ней это породит.

Мара придвинулась к магу еще теснее. Ладонь проникла меж завязок черной рубашки.

– Не лучше ли делить свою жизнь с тем, кто знает ее краткость? Хвала Иштар, я надолго останусь юной, но я смертна, как и ты. Я знаю цену жизни, ведь я тоже из рода людей. Мы с тобой равны, Финеас. – Горячее дыхание коснулось мага, проникло в ноздри. Запах суккубы оглушал: ваниль и горький миндаль смешивались с ни на что не похожими сладостно-животными ароматами, которые источало ее тело, туманили рассудок. – Неужели ты совсем не вспоминаешь наши ночи, милый? Неужели я не вызываю былого жара в твоих чреслах? И не говори мне, что хочешь стать аскетом, как некоторые приверженцы странных культов. Воздержание тебе не к лицу.

Финеас наклонил бутыль, вытряхивая из нее последние капли и осушая бокал до дна. Поднялся хмуро, чуть покачнулся, но удержал равновесие и направился к лестнице.

– Я помогу тебе, дорогой. – Мара, увязавшись следом, аккуратно подцепила его за руку.

На пороге своей комнаты Финеас остановился.

– Тебе пора, – сказал он.

Суккуба усмехнулась и, мягко задев мага бедром, нырнула внутрь.

– Мне давно пора. Давно-давно. – Она неторопливо расстегнула верхнюю сорочку, огладила руками обнажившиеся плечи. – Ты же не боишься меня, правда? И знаешь, на что я способна.

Расшитый парчовый пояс тоже полетел на пол. Маг опустил голову.

– Мара… – устало произнес он, опираясь о деревянный косяк. – Ты так этого хочешь?

– А ты разве нет, милый? – спросила она, развязывая ленты корсета и отшвыривая его в угол.

Суккуба провела пальчиками по своей молочно-белой груди, шагнула к магу близко-близко, потянув его легонько в комнату и задвинув засов. Изящные ручки освободили мага от рубашки, острые, твердые окружия сосков коснулись его кожи.

Финеас все еще стоял возле двери.

Все равно, выпьет он еще бутылку или не выпьет, все равно, уйдет Мара или останется. Уже ничего не имеет смысла, ничего. Эльфы бессмертны, люди смертны. Этого не изменить.

– Поцелуй меня, милый.

Суккуба поднялась на цыпочки, нежный язычок скользнул по его губам. Маг сжал ее плечо и толкнул на кровать.

К утру платье было готово. Исилвен отложила иглу с серебряной нитью, подхватила наряд и, прижав к себе, заглянула в большое зеркало, принесенное вчера заботливой Клодеттой. Чудесно! Еще лучше, чем казалось вначале. Девушка закружилась по комнате; лазурные волны с жемчужными искорками окатили ее, будто и впрямь расплескалась вокруг морская лагуна.

Радость, чистая, детская и почти такая же ясная, как в тот памятный день с Анарвэ, охватила эльфийку. Надо обязательно сегодня надеть это платье. Обязательно. Может быть, оно даже понравится Финеасу… Исилвен с надеждой улыбнулась. Ей так хотелось хоть как-нибудь поддержать темного мага. С каждым днем он становился все мрачнее. Ни Идрис, ни мэтр ди Альберто не могли его расшевелить. Что его мучило? Болезнь, неведомые ей тайны, предстоящие битвы?

Умывшись подогретой на очаге водой, Исилвен оделась, насыпала орешков и веточек для Синдэ – так теперь звали бельчонка – и вышла из комнаты. Позвать Финеаса на завтрак? Он наверняка уже поднялся. Девушка прошла по коридору, остановилась напротив его двери. Пару раз вздохнула, собираясь с духом, затем все же подняла кулачок и постучала.

За дверью царила тишина – ни звука, ни шевеления. Еще спит? Уже ушел? Исилвен подождала с минуту, постучала второй раз. В глубине послышался шорох, скрипнул отпираемый засов. Створка распахнулась.

Из комнаты вырвался тяжелый хмельной дух. От неожиданности эльфийка резко отшатнулась. На пороге стояла Мара. Заспанная и обнаженная. Она сладко потянулась, взъерошив короткие локоны.