Молодая Элита - Мэри Лю

– Он… ничего тебе не сделал?

Виолетта качает головой:

– Телесно – нет.

– Он догадывался, что у тебя есть способности?

– Нет.

Я сажусь поудобнее. Виолетта упирается подбородком в ладонь и внимательно смотрит на меня.

– А они ведь у тебя есть.

Мне не надо ее словесного ответа. Подтверждение я видела в камере.

– Когда ты о них узнала?

– Еще в детстве. – Она подтягивает колени.

Я настолько ошеломлена, что забываю дышать.

– Случайно обнаружила. Сначала не поверила. Подумала, что мне показалось, – продолжает сестра, пряча взгляд. – У меня ведь не было отметин. Разве такая, как я, может быть мальфетто и обладать демоническими… необычными силами?

– Когда? – спрашиваю я, пытаясь не замечать звона в ушах.

– В тот день, когда отец сломал тебе палец, – едва слышно отвечает Виолетта. – Помнишь, как ты вырвалась от него? Ты хотела скрыться за темной завесой. В буквальном смысле. Я это почувствовала.

Чувствовать меня способен только Раффаэле.

– Ты сумела меня почувствовать?

Виолетта кивает:

– В тот день я поняла: я не хочу, чтобы ты своими поступками еще больше сердила отца. Ты, наверное, думала: «Я покажу ему что-нибудь необычное, и он сразу начнет относиться ко мне по-другому». А я знала: этого не будет. Я боялась, что тогда отец тебя убьет, продаст… или сделает что-нибудь похуже. И тогда я… – Она пытается найти подходящие слова. – Тогда я сделала вот так… – Виолетта вытягивает руки, налегая на невидимую преграду. – Я тебя оттеснила. Остановила.

В мозгу вспышкой проносятся слова Раффаэле: «У тебя внутри есть что-то темное и горестное»». Не там ли берут начало все мои жуткие мысли? Не там ли они копились годами, стремясь вырваться наружу?

После слов Виолетты многое становится на свои места. Раффаэле удивлялся, почему мои необычные способности не проявились в раннем возрасте. Они бы и проявились, не подавляй их Виолетта. Она делала это с упрямым постоянством. Я вспоминаю, что после того случая она заболела. У нее был жар. Я думала, что она простудилась.

Но разве я не воспользовалась своими силами в ночь бегства из дому? Мы с Виолеттой тогда впервые в жизни расстались. Я еще почувствовала, как надо мной поднимается завеса. А день казни? Я ведь тогда тоже дала выход своим необычным способностям.

Снова вспоминаю Раффаэле и качаю головой:

– Должно быть, ты что-то недоговариваешь. У нас… в Обществе Кинжала есть человек. Его зовут Вестник. Он способен чувствовать тех, кто принадлежит к Молодой Элите. Но тебя он не почувствовал. Почему?

Естественно, у Виолетты нет ответа на мой вопрос. С чего я решила, что она мне ответит? Виолетта беспомощно смотрит на меня. И вдруг ответ приходит сам. «Раффаэле ее не почувствовал, поскольку Виолетта, сама того не подозревая, оттеснила и его силу». Приехав в Далию, Раффаэле не почувствовал ее способности.

– А потом ты снова оттесняла мою силу?

– Да, – бесцветным, не своим голосом отвечает Виолетта. – Когда инквизиторы тебя арестовали. Я оттеснила твою силу. Не хотела, чтобы в тюрьме ты пыталась бороться с инквизиторами. Ты все равно не справилась бы с ними. Я думала так: они убедятся, что у тебя нет никаких необычных способностей, и простят тебя. Но потом я узнала, что тебя приговорили к казни. Я видела, как тебя потащили на площадь. Я не знала, как помочь… и тогда я освободила твою силу. А ты призвала ее там… у столба. – Она опускает глаза. – Я ничего не знаю, что было с тобой потом, когда тебя забрали люди в синих плащах.

Гулко колотится сердце. Теперь мне ясно: в Обществе Кинжала я училась тому, чему могла бы научиться значительно раньше. Я беру руку Виолетты и прижимаю к своему сердцу.

– Я хочу увидеть, как ты это делаешь. Покажи.

Виолетта колеблется. Потом глубоко дышит, закрывает глаза и надавливает. Я сосредоточиваюсь на своих ощущениях. Мне кажется, будто из меня выжимают не только воздух, но и кровь. Я пробую почувствовать нити силы и не могу. Они недосягаемы. Я тяжело приваливаюсь к стене. В груди странная пустота. Почему-то я не помню схожих ощущений в прошлом. Тогда мне было не с чем сравнивать, потому и не помню. А теперь, когда я привыкла чувствовать нити силы, я остро ощущаю их отсутствие. Тьма в сердце никуда не исчезла, однако мне до нее не дотянуться. Я почти не чувствую ее. И здесь мне становится по-настоящему страшно.

– Верни мне силу, – шепчу я сестре.

Виолетта повинуется. В меня стремительным потоком вливается воздух, жизнь и тьма. Сладостная и притягательная тьма. Я вновь вижу нити силы. Ощущаю приятную дрожь. Вновь могу дотянуться до нужных мне нитей, собрать в пучок и дернуть за них. Я облегченно вздыхаю. Чтобы проверить, все ли в порядке, я создаю розочку и заставляю ее кружиться перед нами. Виолетта во все глаза смотрит на иллюзорный цветок. У нее сутулятся плечи. Наверное, опыт с подавлением моей силы забрал у нее какую-то часть ее собственной.

Виолетта может подавлять и освобождать способности каждого, кто принадлежит к Молодой Элите. Столько лет моя младшая сестра буквально сидела на силе, которая позволила бы ей управлять другими. В моем мозгу проносятся сотни возможностей применения дара Виолетты.

– Ты такая же мальфетто, как и я, – шепчу я ей. – Ты мальфетто из Молодой Элиты.

Виолетта отводит взгляд. Вид у нее пристыженный.

– Как ты могла столько лет скрывать это от меня? – От гнева мой голос становится хриплым. – Почему я должна была страдать одна, а ты лишь смотрела?

– Потому что я боялась! – раздраженно отвечает Виолетта. – Я не хотела тебя смущать. Я знала, какая жизнь меня ждет, если отец узнает о моих способностях. У тебя были свои средства защиты, у меня – свои.

Я вдруг понимаю: Виолетта вовсе не так проста, как я привыкла думать. Милая, наивная девочка. Я приклеила к ней этот ярлык и поверила, что так оно и есть. Оказалось, не так. Образ милой, наивной девочки был ее щитом. Возможно, она с ранних лет четко знала, чтó делает и зачем. В отличие от меня, она оттесняла людей. Она защищалась от них, заставляя себя любить. Когда тебя любят, с тобой хорошо обращаются. И потому Виолетта играла роль послушной отцовской дочки… на моем фоне.

– Я видела, как отец относится к тебе, – тихим голосом продолжает она. – Аделина, я боялась. Мне казалось, что отец меня любит… Как я могла ему сказать? Иногда я воображала, что говорю ему: «Отец, я тоже мальфетто. У меня не пострадало лицо. Но я умею отбирать у Аделины ее особую силу, а потом возвращать обратно». Пойми, я была слишком мала и боялась лишиться отца. И тогда я себя убедила, что я вовсе не такая. Раз у меня нет отметин на теле, значит я не мальфетто. Думаешь, мне не хотелось рассказать тебе? Но я знала: ты сразу начнешь что-нибудь выдумывать. Проверять. А закончится тем, что отец раскроет нас обеих.

– И потому ты лишь смотрела, как я барахтаюсь.

– Прости меня, Аделина, – шепчет она и отворачивается.

Она постоянно просила прощения. У отца, у меня, у слуг. Как будто в этом мире на эти слова можно что-то купить!

Я закрываю глаз, опускаю голову. Тьма бурлит внутри меня, бьется о берега моего сознания и жаждет вырваться наружу. Я столько лет страдала в одиночку, глядя, как отец щедро дарит внимание и заботу второй дочери, считая ее чистой, не затронутой кровавой лихорадкой. Я в одиночку выдерживала вспышки отцовского гнева. Привыкла верить, что только я могу вызывать его недовольство. Виолетта безупречна и не дает ему поводов сердиться. А она молчаливо принимала такой порядок вещей.

– Я рада, что ты его убила, – тихо добавляет сестра. В ее взгляде появляется непривычная жесткость. – Я говорю про отца. Я рада, что ты это сделала.

Не знаю, как относиться к ее словам. Вот уж не думала когда-либо услышать подобное из уст своей сестры. Ее признание ослабляет тугой узел у меня в груди. Я стараюсь вспомнить ее заботу обо мне. Виолетта ходила к Терену просить за меня. Она знала, что рискует всем. Я вспоминаю, как она заплетала мне косы и как во время грозы спала рядом со мною.

Я молча киваю.

Шум на улицах усиливается. Это чувствуется даже здесь. Звон колоколов на Башне инквизиции возвращает меня к мрачной реальности. Должно быть, Терен собирается произнести речь. Мы обе вслушиваемся, но земная толща пропускает лишь колокольный звон и звук шагов сотен ног. Люди куда-то идут. Или их сгоняют.

– Там что-то готовится, – говорю я сестре и встаю.

Дальше отсиживаться в катакомбах бессмысленно.

– Идем.

Мы доходим до знакомой развилки, где туннель разделяется на три. Я выбираю левый. Пройдя шагов пятнадцать, я шарю по стене в поисках дверцы, вделанной в камень. Нахожу необработанный самоцвет. Моя сила пробуждает его, и дверь открывается. Мы попадаем на узкую лестницу. Поднимаемся. Я открываю потайную дверь, и мы выходим в глухой переулок. Отсюда до главной рыночной площади рукой подать. Идем по переулку до его пересечения с улицей пошире. Она выходит прямо на площадь.