Самый лучший пионер - Павел Смолин

что-то вроде автономии, и живут там в основном «белые люди», — изобразил пальцами кавычки. — Так что это — считай еще один штат. Нас интересует то, что ниже — от Мексики и до самого конца Южной Америки. Казалось бы, находясь рядом с «цитаделью демократии», они должны процветать, но ничего подобного нет и близко! Кто ответит почему? — оживил спич обратной связью.

— Потому что американцы их грабят! — ответила Катя.

— Именно! Демократия здесь совершенно не при чем: капитализм — максимально наглядное подтверждение закона сохранения материи. Он же — «если где-то что-то убыло, значит где-то что-то прибыло».

Народ поддержал меня смехом — формулировка для них не нова, но все еще веселит.

— А теперь перейдем к разбору самого происшествия. Итак, организатором массового убийства выступил священник — это те, которым их выдуманный бог прямо запретил убивать себе подобных. Впрочем, если обратить внимание на историю, это никогда и никому не мешало — вспомним Крестовые походы как самый наглядный пример. Хотите расскажу, почему освобождение так называемых «святых земель» — далеко не самая важная цель этих походов?

Ребята хотели, и мы договорились поговорить об этом на следующей политинформации.

— Теперь дальше! Поп является для окружающих непререкаемым авторитетом только тогда, когда его паства — совершенно неграмотна и обладает присущим таким людям «магическим сознанием» — это когда гром гремит, потому что боги гневаются!

Ребята рассмеялись.

— Мракобесие и неграмотность — настоящая опора капиталистов! Обратим внимание на строчку: «Энрике Меса Перес решил, что это „коммунисты“». Это — прямое следствие агрессивной антикоммунистической пропаганды! Поп банально испугался, что сейчас это «коммунисты» расскажут его подопечным что-то такое, из-за чего его повесят на колокольне. Кроме того — будучи мракобесом, он явно был склонен к фанатизму, а чем ближе к США, тем больше страх перед левыми силами — северный хозяин не сможет настолько же легко выкачивать ресурсы, если та же самая Мексика построит у себя социализм. Впрочем, мировая победа коммунизма неизбежна!

Народ по команде классной руководительницы поаплодировал, и Антонина Петровна поставила мне в дневник жирную пятерку, сопроводив ее благодарностью маме за прекрасное воспитание сына.

* * *

— Серёжкааа! — с совершенно несвойственным для нее счастливым легкомысленным визгом влетела в комнату мама прямо в обуви и кинулась обнимать сидящего на диване меня — концерт смотрю, там Зыкина по сцене с зонтиком ходит и про погоду в доме поет. И отлично справляется, надо признать — а разве кто-то ожидал иного?

— Ты чего? — удивился я, послушно и вполне охотно обнимая ее в ответ.

Отпустив меня, мама немного подрагивающими руками вынула из сумочки бумажку с печатью и помахала перед носом:

— Обувайся! Новую квартиру смотреть идем!

— А?

С «концерта» на фабрике прошла пара уже пара дней, «Бим» был успешно закончен и отправлен Полевому.

— Там наш электрик жил, — пояснила она. — И его на три с половиной года вчера посадили за хулиганство и кражу в состоянии алкогольного опьянения! — и смотрит на меня так выжидающе.

— Все еще не понимаю, — улыбнулся ей я. — Но такие деяния осуждаю!

— А если квартира два года пустует — ее передают другим жильцам! — отвесила мне нежный щелбан мама. — И, если ему столько впаяли, значит можно выселять! Квартира-то фабричная, вот Матвей Кузьмич и решил ее нам отдать!

— Понял! — кивнул я, накинул кофту, обулся, и мама повела меня к Таниному дому.

— Они на третьем, мы на четвертом, но с краю! — указала она на самый левый подъезд: — Однушка, угловая — два окна, представляешь? Света куча — печатай на здоровье, глаза не испортишь! — оживленно поведала о плюсах квартиры. — И там даже мебель приличная осталась — плита, стол, стулья, диван, шкаф. Столы наши перенесем, кровать — и все, можно жить! — согрела меня счастливым взглядом.

— Это — очень хорошо! — улыбнулся ей я.

— Это — просто невероятное везение! — «открыла» она мне глаза на истинное положение дел.

— У нас последнее время вообще одна сплошная жирная белая полоса! — ответил я.

— И дальше будет только лучше! — уверенно кивнула мама и постучала в дверь квартиры на первом этаже.

— А, Наташенька! — открыв дверь, расплылась дородная дама лет сорока пяти, с убранными под ободок волосами и в классическом халате. — За ключом?

— За ним! — бодро кивнула родительница.

— Здравствуйте! — пользуясь моментом, вставил я.

— Здравствуй-здравствуй! — расплылась тетенька еще сильнее. — Писатель наш! А ну-ка…

Она скрылась в квартире и через пару секунд появилась вновь, вручила маме ключ, а мне — «Юность» и карандаш:

— Позвольте взять у вас автограф, Сергей Владимирович! — с веселой улыбкой попросила она.

— Простите, мы с вами еще заново не познакомились, — виновато улыбнулся я, принимая журнал.

— Марфа Васильевна я! — ответила она.

«Марфе Васильевне от начинающего писателя Ткачёва на добрую память и с самыми лучшими пожеланиями!» — аккуратно вывел я, расписался (мама натренировала изображать Сережину подпись), и успешно подавил порыв дописать бессмертное «эх, Марфуша, нам ли быть в печали!» — кино-то еще не сняли, мало ли. Про обещанную себе здоровую бдительность я не забыл.

— Вот спасибо! — поблагодарила Марфа Васильевна и спросила маму. — Ничего, если я с вами не пойду? Колени болят, — грустно улыбнулась.

— Отдыхайте, Марфа Васильевна, выздоравливайте, обещаем ничего не сломать!

— Себе-то поди ломать только дурак и будет! — хохотнула управдом (ну а кто это еще может быть?), и мы с родительницей отправились наверх.

Вот она — дверь нашей новой обители, обита вагонкой — потом дермантином обошьем по нынешней советской моде. Мама медленно повернула ключ, счастливо зажмурилась на изданный замком щелчок и потянула дверь на себя.

— Ой, стойте! — вдруг выскочила на лестничную клетку пожилая женщина в платочке, халате и с рыжим пушистым кошаком в руках.

— Здравствуйте! — обрадовался я. — Запустите котика вперед нас?

— А как же! — улыбнулась бабушка.

— Спасибо, Тамара Петровна! — поблагодарила ее мама.

Открыли дверь, поставили шерстяного на порог, он понюхал провонявший табачным перегаром воздух квартиры, тоскливо посмотрел на хозяйку, мявкнул и прошел в прихожую. Следом прошли мы с мамой, последней — соседка. Подхватив питомца, она заявила:

— Ну, не буду вам мешать заселяться! — и ушла к себе.

— Пойдем! — шепотом, словно боясь спугнуть новую квартиру, позвала меня мама, взяла за руку, и мы вышли из оснащенной тумбочкой для обуви и прибитой к стене вешалкой прихожей в комнату.

— Примерно как у нас, — прокомментировала размер помещения родительница. — Балкон! — резко дернула меня к названному объекту. Открыв деревянную дверь, вышли на него. — Весь двор как на ладони! — словно обнимая пейзаж, развела руки мама. — Велосипед тебе купим — теперь есть куда ставить! — с улыбкой потрепала меня по голове,