Китай: страницы прошлого - Василий Сидихменов

Как уже говорилось, Небо, по учению Конфуция, «повелевало» землей не непосредственно, а через императора, которому за его якобы божественное происхождение был присвоен титул Сына неба. Его именовали «всемирным монархом и господином Вселенной, которому все должны подчиняться».

Правителя Поднебесной боготворили и необычайно высоко возносили. Его величали по-разному: Тянь-цзы (Сын неба); Богдыхан (что по-монгольски значит «Премудрый правитель»); Дан-Цзинь фо-е («Будда наших дней»), Чжу-цзы («Владыка»), Ваньсуй-е («10 000-летний властелин»), Шэн-чжу («Августейший владыка»), Шэн-хуан («Святой император»), Юань-хоу («Первый владыка»), Чжи-цзунь («Высокочтимый»). Чаще всего его называли Хуан-ди («Великий император»).

Самого себя Сын неба называл Гуа-жэнь («Единственный человек») или Гуа-цзюнь («Единственный государь»). Существовало даже особое личное местоимение, которое употреблялось только по отношению к императору, — чжэнь (мы). Подданный Срединного государства при обращении к своему повелителю не имел права употреблять личное местоимение «я» — надо было говорить слово «раб» (нуцай): «Раб слушает…», «Раб не знал…», «По незрелому мнению раба…» и т. п.

Ближайшее окружение приветствовало повелителя Китая возгласом: «Десять тысяч лет жизни!», а его первую супругу — «Тысяча лет жизни!» Хотя подданные Срединного государства желали правителю «безграничного долголетия» или «десяти тысяч лет жизни», они понимали, что и он смертен. Об этом в народе говорили так: «Даже император не может купить тысячу лет жизни».

Императора нередко сравнивали с сосудом, а народ с водой: как вода принимает форму вмещающего ее сосуда, так будто бы и народ не раздумывая покоряется повелителю Срединного государства и всего мира.

Китайская нация по традиции рассматривалась как одна большая семья, отцом и матерью которой (одновременно!) был император. В феодальном Китае имела широкое хождение поговорка: «Государь — отец и мать народа». Всем членам этого «семейства» предписывалось проявлять к императору сыновнюю любовь и почтительность.

По учению Конфуция, император стоял на вершине общества, основанием которого служила семья. Между семьей и государством, между главой семьи и государем Конфуций проводил параллель. Правитель считался отцом большой семьи, т. е. государства, и все подданные обязаны были повиноваться ему. Государи, учили конфуцианцы, должны требовать от подданных того, чего потребовал бы отец от своих детей; подданные должны относиться к государю как почтительное чадо к родителю.

Мнение императора считалось непререкаемым, и никто не смел усомниться в его правильности: если он назовет черное белым, а белое — черным, это не должно ни у кого вызывать сомнений. Неудивительно, что в народе широкое распространение получила поговорка: «Указывая на оленя, утверждать, что это лошадь» (чжи лу вэй ма). Этимология этой поговорки представляет определенный интерес. После смерти основателя первого централизованного китайского государства Цинь (III в. до н. э.) императора Цинь Шихуана его престол перешел к сыну Ху Хаю. Фактически же страной правил первый министр Чжао Гао, который намеревался захватить престол. Опасаясь, что сановники не подчинятся ему, он решил испытать их верность. Для этого Чжао Гао подарил императору оленя, сказав, что это лошадь. Император ответил ему: «Вы ошибаетесь, называя оленя лошадью». Когда же опросили сановников, то некоторые из них промолчали, другие сказали, что перед ними лошадь, а третьи — что олень.

В дальнейшем Чжао Гао уничтожил всех тех сановников, которые назвали оленя оленем. С тех пор выражение «Указывая на оленя, утверждать, что это лошадь» стало синонимом открытой лжи, подкрепленной властью и насилием, а потому не подлежащей опровержению.

Огромному большинству людей, населявших Срединное государство, император представлялся таинственным, сверхъестественным существом. Подданным почти не удавалось его видеть. За пределы дворца император выезжал в редких случаях — для жертвоприношений или посещения могил предков. Но и в эти дни народ заблаговременно удалялся с тех улиц, по которым должен был проследовать императорский кортеж.

Автор книги «Путешествие в Китай» (1853 г.) Е. Ковалевский так описал выезд маньчжурского императора Даогуана: «Когда хуан-шан (так называют китайцы императора в разговоре между собой) проезжает по улицам Пекина — что, впрочем, редко случается, — с них все сметают: прежде всего народ, потом грязь и всякий мусор; убирают балаганы и лавчонки со всяким хламом, прогоняют собак и свиней. Все переулки занавешиваются. Дорогу посыпают желтым песком. Прежде император всегда ездил верхом; теперь иногда показывается на носилках. Сидит он неподвижно, ровно, не поведет глазом, не повернет головой во всю дорогу, и потому-то любопытные иногда решаются взглянуть сквозь щель ворот или окна на Сына неба в полной уверенности, что их не заметят. В числе этих любопытных были и мы. Толпы солдат, слуг и всякого рода чиновников, всего человек до тысячи, сопровождали его, и это оживляло улицу, на которой воцарялась могильная тишина после всегдашнего гама и шума, господствующих на улицах Пекина». Почтительность, которую выражали императору, соответствовала его неограниченной власти. Каждое его слово выслушивалось с благоговением, и малейшее приказание исполнялось без промедления. Никто, даже брат императора, не мог говорить с ним иначе, как стоя на коленях. Только вельможам, составлявшим его повседневную свиту, разрешалось стоять перед Сыном неба, но и они должны были преклонять одно колено, когда говорили с ним. Почести воздавались даже неодушевленным предметам, которыми пользовался император: его престолу, креслу, платью и т. п. Самые высокие сановники империи падали ниц перед пустым троном императора или перед его ширмой из желтого шелка, которую украшали изображения дракона (символ могущества) и черепахи (символ долголетия).

В провинциях Срединного государства чиновники воскуривали фимиам при получении императорского указа и били челом об пол, обратившись лицом к Пекину. Имя императора считалось священным до такой степени, что письменные знаки, употребляемые для его обозначения, не могли уже служить для написания других слов. «Всяк да повинуется со страхом и трепетом» — такова фраза, которой обычно заканчивались императорские указы.

Хотя Сын неба обладал неограниченным правом распоряжаться подданными, он не мог сам управлять страной, для этого была создана разветвленная система власти.

Высшим органом, на котором решались наиболее важные государственные дела, был Верховный императорский совет. В него входили члены императорской фамилии и высшие сановники. Совету подчинялись исполнительные органы: Императорский секретариат, Приказ по иностранным делам, Чиновничий приказ, Налоговый приказ, Приказ церемоний, Военный приказ, Уголовный приказ, Приказ общественных работ, Коллегия цензоров. В русском переводе вместо слова «приказ» иногда употребляли слова «палата» или «министерство», начальник Военного приказа соответствовал военному министру, начальник Приказа церемоний — начальнику Палаты церемоний.

При обращении к императору подданные совершали сложную церемонию, название которой в русском переводе звучит примерно так: «три раза встать на колени и девять раз совершить земной поклон», т. е. при каждом коленопреклонении трижды коснуться лбом земли.

В часы императорской аудиенции впереди возвышающегося над залом трона клали на пол пять подушечек специально для членов Верховного императорского совета. Ближе всех к трону находилась подушечка для главы Верховного императорского совета.

Чиновники пониже рангом становились коленями на каменный пол без всяких подстилок. Правда, нередко они обертывали колени толстым слоем ваты, которую не было видно под длинным халатом. Иногда подкупали евнухов: последние незаметно подставляли подушечки под колени совершавшим земные поклоны.

Аудиенция проходила примерно в таком порядке. Чиновник прибывал в зал приемов в сопровождении евнуха: последний открывал огромные двери тронной комнаты, становился на колени у порога, объявлял имя и должность прибывшего и удалялся, закрывая за собой дверь. После этого чиновник переступал порог зала приемов и становился на колени перед троном.

Император считался неограниченным властелином подданных и их собственности. Об этом говорили так: «Нет земли, которая бы не принадлежала императору; тот, кто ест плоды этой земли, — подданный императора».

Право правителя распоряжаться землей и своими подданными воспето в древнем китайском литературном памятнике «Книга песен» («Ши-цзин»).

Широко кругом простирается небо вдали,Но нету под небом ни пяди нецарской земли.На всем берегу, что кругом омывают моря, —Повсюду на этой земле только слуги царя.

Один из иностранных наблюдателей в начале XX в. был свидетелем того, как реально осуществлялось право императора на всю землю Китая. Он рассказывал: