Золото - Крис Клив

На вершине Черного Холма они остановились, чтобы отдышаться. Потом надели шлемы. Это было в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году. Тогда о безопасности велосипедистов никто не думал. Но Грег Лемонд только что выиграл Тур-де-Франс в футуристическом обтекаемом шлеме – таким его показали в новостях, – и поэтому Зоя с Адамом смастерили себе аэродинамические шлемы из проволочной сетки, клейстера и газеты «Дейли Телеграф» – ее покупала мать. Под слоем клейстера на шлеме у Зои можно было разглядеть три четверти фотографии человека, стоявшего на площади Тяньаньмынь перед танками. Этот человек прославился тем, что на него надвигались четыре танка, каждый нерв в его теле вопил: «Беги!» – а он упрямо замер на месте, стоял и не двигался. Только такие соревнования и можно выиграть не шевелясь.

Адам и Зоя встали под дубом – это место всегда служило для них линией старта, – развернули велосипеды к подножию горы. Асфальтированная дорожка, уводившая вниз, была шириной в семь футов. По обе стороны от нее росли березы, кроны которых образовывали над тропой крышу. В этом туннеле царил нежно-зеленый свет. Зоя выбрала левую сторону дороги, а брату оставила правую. Она была старше, поэтому имела право распоряжаться. Дорога на всем протяжении загибалась влево, поэтому Зоина сторона была короче. А еще она сидела на новеньком велике с ровными, без «восьмерок», колесами. Она намеревалась выиграть у Адама вчистую, а он только улыбался ей. Никогда он не мог понять, почему всегда проигрывает? А может, и понимал, только не имел ничего против: для Зои это важнее.

Их шлемы были подвязаны под подбородком бечевкой. На шлеме Адама прочитывался обрывок газетного заголовка: «ПОЗДРАВЛЕНИЯ С». Озаренный зеленым светом, Адам широко улыбался – так, что видны были прорехи на деснах, где еще не успели вырасти постоянные зубы. Запах цветов, «ПОЗДРАВЛЕНИЯ С». «С чем?» – подумала Зоя.

Они сосчитали от пяти до одного, надавили на педали и очень скоро набрали бешеную скорость. Зоя сразу вырвалась вперед. Она слышала, как тяжело дышит Адам, но при этом хохочет. Чем старательнее он ее нагонял, тем быстрее она гнала вперед свой велик.

Они ехали с такой скоростью, что у Зои из глаз потекли слезы. Она плохо видела, что там впереди, но в этом особой нужды и не было – вокруг только высокие склоны по обе стороны от тропы. Ветер свистел у Зои в ушах; от радостного волнения она закричала. Адам кричал тоже. На такой скорости велосипед под тобой гудел, вибрации, которые ты ощущал, вводили тебя в транс, в какую-то странную ясность. Ты начинал замечать абсолютно все. Мельчайшие движения испуганных твоим приближением божьих коровок в высокой траве, подпрыгивания камешков, вылетавших из асфальта под твоими шинами и ударявшихся о напряженную сталь велосипедной рамы. Время приобретало двойственность: все становилось необычайно быстрым и необычайно медленным.

Зоя издала боевой клич; откуда-то сзади ей эхом ответил Адам. Из-за поворота вдруг появилась машина – черная, бесшумная при свисте ветра в ушах и невероятно близкая. Зоя увидела лицо женщины за рулем, ее открывшийся – о-о-о – рот. Помада у женщины была какая-то странная, ненатурально-розовая, но с голубоватым оттенком. Зоя прижалась к левой обочине, женщина – к своей обочине, и Зоя проскочила между машиной и краем дороги. Она удивилась. Мелькнула мысль: «Мало кто на этих дорогах так мажет губы». А потом она услышала страшный удар, но продолжала крутить педали.

Она знала: это не станет правдой, если только она не оглянется. Была уверена: если будет мчаться быстрее ужасной новости, то новость никогда ее не догонит. В эти мгновения она начала исчезать из потока времени. Она и время уподобились маслу и уксусу, которые налили в одну посуду, встряхнули, да так и оставили. А потом они начали разделяться на волшебство и воду. Зоя ехала без остановки двадцать пять миль, а когда ее наконец обнаружили полицейские, уже смеркалось. Она мчалась по двухполосному шоссе, виляя от изнеможения из стороны в сторону. Водители грузовиков едва успевали свернуть и остервенело гудели. Она была как в бреду. Она спросила у полицейского, за что ее задержали? За то, что она срезала с руля своего велосипеда ленточки с блестками и бросила их на пол кухни? Ее усадили на заднее сиденье полицейской машины, сняли с нее шлем из папье-маше и положили шлем рядом. Ее отвезли в больницу, где ей поставили капельницу с физиологическим раствором и глюкозой, и только потом рассказали, что произошло.

Мать приехала в больницу под вечер на следующий день и молча отвезла дочку домой. Ленточки с блестками и отстриженные пряди волос Зои все еще валялись на полу в кухне. Не сказав Зое ни слова, мать легла в постель и потом десять дней не выходила из своей комнаты, пока наконец не пришла в себя. Только тогда она ответила на телефонный звонок и дала согласие на то, чтобы тело Адама перевезли из морга в церковь, а потом – на кремацию. Домой приносили открытки с соболезнованиями и цветы. А Зоя в отличии от остальных не была так уверена в том, что ничего нельзя изменить. Несколько раз в день она поднималась на Черный Холм и гнала свой велосипед вниз – так быстро, как только могла. Ей казалось, что если она сумеет ехать быстрее, чем когда бы то ни было, если сумеет обогнать время – тогда она обернется, а позади – Адам. Она была уверена, что сможет вернуть его. Маленькой она много чего загадывала. Одни желания сбывались, другие нет. Как-то раз в канун Рождества она улеглась спать на полу в спальном мешке, оставив свою кровать Иисусу Христу. Утром проверила, смята ли подушка. Подушка оказалась нетронутой. А в другой раз она проехала мимо сбитого машиной лиса, но лис был целехонек. Он был еще теплый, его глаза горели черным огнем, и Зоя загадала: «Отнесу его к большой березе и положу рядом с ним желуди. Тогда он, наверное, оживет». На другой день Зоя пришла к тому месту, и лиса под березой не оказалось. Значит, он ожил.

Если уж она сумела обхитрить время лиса, можно попытаться украсть у времени своего брата. Она вновь и вновь спускалась на велосипеде с Черного Холма, каждый раз – все быстрее, но сколько ни оглядывалась, Адама позади не было. И всякий раз она думала: «В следующий раз поеду еще быстрее. Ни за что не проиграю гонку».

Она не помнила, в какой именно день перестала верить, что ее победы вернут ей Адама. Не помнила, когда перестала оглядываться во время гонок, чтобы увидеть его позади. Она вырастала, и время, обожавшее любоваться собой, воздвигло себе монумент из ее воспоминаний, и мало-помалу он загородил собой прошлое.

Кейт еще говорила по телефону с Томом, когда по лестнице спустилась Софи, крепко держась за поручни и щурясь от света.

– Том, – сказала Кейт. – У меня дела.

– Конечно. Ты сделаешь это?

– Да.

– Если хочешь, можно устроить гонку позже. Через неделю или две, чтобы ты могла морально подготовиться.

Кейт на миг зажмурилась и задумалась.

– Нет, – сказала она. – Я готова. Пусть это будет завтра.

– Я могу тебе чем-то помочь? Ни о чем не хочешь со мной поговорить?

– Нет, – ответила Кейт. – Просто подготовь мой велосипед, ладно?

– Вот умница, – сказал Том. – Значит, завтра в полдень? Приезжай в одиннадцать, разомнешься.

– Хорошо.

Кейт спрятала телефон в карман и обняла Софи.

– Как ты? – спросила она.

Припухшими со сна глазами Софи посмотрела на Кейт так, словно пыталась понять, что за существо перед ней.

– Прошу прощения, – хрипловато спросила она, – а какая это планета?

– На Земле время завтрака, – сообщила Кейт. – Рисовые хрустики или резаный банан?

– Рисовые хрустики. А ты за Империю или за повстанцев?

– За повстанцев. Сок или горячий шоколад?

– Сок. А папа где?

– На тренировке.

Софи застонала, села к кухонному столу и обхватила голову руками.

– Ты себя хорошо чувствуешь, милая?

– Ага.

– Правда?

Софи промолчала, глядя в окно.

Кейт крепче обняла тоненькую и хрупкую Софи. Казалось, дочка с каждым днем тает. Кейт закрыла глаза и вдохнула ее запах.

Она полюбила Софи с самых первых дней, проведенных в больнице. Это чувство целиком завладело Кейт с того самого мгновения, как только она увидела девочку в инкубационном боксе. Она сразу поняла, что такая крошка сама не выживет. Потом она стала навещать Софи все чаще, и всякий раз ее сердце учащенно билось, когда неестественно неподвижное маленькое тельце шевелило рукой или открывало один глаз. Да, это ее ребенок. Все заботы о нем Кейт восприняла естественно, она научилась вводить руки в бокс и поправлять трубочки, научилась осторожно протирать девочку теплой влажной тканью.

Именно она проводила с Софи больше всего времени. Джек с удовольствием приходил на свои «смены», но ей стало трудно уходить от Софи на собственные тренировки. Ее не покидало чувство, что для девочки можно сделать что-то еще. Чем больше времени она проводила с ней, тем быстрее настраивалась на тонкие ритмы ее сна и кормлений, тем быстрее училась работать с этими ритмами, чтобы выхаживать крошку.