Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время - Исаак Розенталь

Впрочем, Малиновского интересовали, помимо Житомирского, вообще сведения о провокаторах, и состояние его во время разговора было «тревожное». Когда Бурцев выразил сожаление по поводу того, что члены Государственной думы не борются с провокацией, Малиновский, спохватившись, «возразил, что это такая гадость, что не хочется даже к ней прикасаться». Правда, он мог бы при желании записать в свой актив речь 30 октября 1913 г. в защиту спешности запроса о провокации, приведшей к аресту социал-демократических депутатов II Государственной думы, — эта речь еще выше подняла его авторитет среди рабочих.

Бурцев указал Малиновскому на двух чиновников департамента полиции, с которыми можно установить связь на предмет получения доказательств провокаторства Житомирского. Договорились, что через месяц Малиновский сообщит о результатах, и тогда Бурцев будет давать новые сведения. Малиновский ничего в назначенный срок не сообщил и только в марте послал письмо, в котором объяснил, что ему было некогда съездить для наведения нужных справок[411]. Как отчитался он перед ЦК, неизвестно. По другим данным, полученным Б.И. Николаевским уже в 30-е гг. от Бурцева, он назвал Малиновскому чиновника московской охранки Сыркина, и в результате Сыркин был уволен и сослан в Сибирь[412]. Наконец, есть еще показания Малиновского на суде в 1918 г.; Бурцев будто бы предложил ему повидаться с каким-то провокатором (который «выдавал так же, как я, других» и «сделал больше»), но его удержало «чувство отвращения»[413]. Это очень похоже на Малиновского — и на суде ему во что бы то ни стало хотелось морально отделить себя от прочих провокаторов, — но потому это свидетельство и сомнительно, тем более, что фамилию провокатора Малиновский не назвал.

Чем выше поднималась волна рабочего движения, тем чаще арестовывались большевики, и оставшиеся на свободе снова и снова строили догадки, кто из них может быть тайным агентом охранки. 18 февраля полиция арестовала членов редакции правдистского журнала «Работница», собравшихся накануне выхода 1-го номера у секретаря редакции П.Ф.Куделли. Среди арестованных была и Розмирович. Одновременно в комнате Розмирович провели обыск под руководством переведенного в Петербург бывшего опекуна Малиновского ротмистра Иванова. Конечно, ни Малиновского, ни его жены в этот момент в квартире не оказалось, и охранка получила в свое распоряжение все необходимые ей улики[414].

За два дня до этого Розмирович направила в Краков очередное письмо. Она писала, что в Петербурге идут усиленные толки о провокации, о ней говорят все освобожденные из тюрем, а К., то есть М.И. Калинин, категорически отказался войти в Русскую коллегию ЦК, мотивируя это «наличностью провокации на верхах»: его товарищу И.Г.Правдину, арестованному в декабре, сообщили на допросе «об одной такой вещи, о которой знали здесь только два лица: Костя и Марк (Г.И.Петровский], следовательно, делает он (Калинин] заключение, провокатор за границей». Прав-дину, поясняла Розмирович, было сказано в охранке, что во время осеннего (Поронинского) совещания его кооптировали в ЦК, о чем не знала и она сама[415]. Таким образом, никого из депутатов, в том числе и Малиновского, Калинин не подозревал.

Дополнительные сведения об этом эпизоде содержатся в неопубликованных (что не случайно) воспоминаниях М.И.Калинина (1924 г.). История с Правдиным обсуждалась на узком собрании, в котором участвовали Калинин, Малиновский, Петровский, Правдин и Медведев; эта история «проливала некоторый свет, что среди нас, где-то очень близко есть провокатор. Петровский говорил: или я или Малиновский провокатор — больше некому»[416]. О своем собственном тогдашнем подозрении («провокатор за границей») Калинин здесь умолчал, так как в таком случае речь могла идти только о Ленине или Зиновьеве. Но в 1914 г. он склонен был подозревать скорее их, чем Малиновского. В июле, в Поронине, повторно рассказывая об этом членам Заграничного бюро ЦК, Розмирович передавала слова будущего всероссийского старосты еще определеннее, чем в письме: «Я, — говорит Калинин, допускаю, что один из заграничных членов ЦК, может быть, Ленин — провокатор», а «к Малиновскому у него было полное доверие»[417]. Фразу Петровского Калинин в 1924 г. явно сочинил: ни в одном документе 1914 г. ее нет.

В том же письме Розмирович говорилось, что «Русская коллегия решила вести следствие по этому делу, допросить ряд лиц». Сама она подозрений в отношении кого-либо не высказывала, но сообщала, что Малиновский в связи с толками о провокации снова поставил вопрос о Черномазове, ссылаясь и на заявление правдиста М.С.Ольминского: «Черномазов либо провокатор, либо дурак».

Во время партийного следствия в Поронине Розмирович говорила, что никто, кроме Конкордии Самойловой, знавшей Черномазова еще до «Правды», его не защищал, однако настойчивость Малиновского показалась ей подозрительной, и с этого момента отношения с ним у нее начали ухудшаться. Тем не менее она тоже торопила выяснение дела Черномазова; кроме Розмирович, заниматься этим было поручено Петровскому и Малиновскому. Перед отъездом 27 апреля 1914 г. в Киев, куда ее административно выслали из Петербурга, она встретилась с Малиновским, и отношение к нему опять стало «вполне хорошим»[418].

Неизвестно, воплотилось ли после ареста Розмирович намерение Русского бюро начать следствие в какие-то конкретные действия или же депутаты ограничились тем, что постарались «удесятерить» конспирацию в своей нелегальной работе, как того неоднократно требовал от них ЦК РСДРП[419]. Сам Малиновский делал вид, что соблюдает эти требования неукоснительно. Студент Николай Мальцев, работавший в московской социал-демократической студенческой организации, вспоминал в советское время, как Малиновский при передаче ему литературы и директив центра обставлял свидания «невероятной комедией конспирации»[420] (разумеется, тогда они не казались ему комедией; познакомившись с Малиновским, Мальцев писал, что «конечно, в восторге от него»[421]). После ареста Розмирович Малиновский сумел снова отвлечь от себя внимание. По-видимому, именно он возбудил подозрения в отношении заменившего ее в должности секретаря фракции Э.И.Квиринга, ввиду чего ЦК предложил депутатам обсуждать в присутствии нового секретаря только думские дела.

Решениями ЦК, принятыми 2(15) —4(17) апреля 1914 г., предусматривалось начало или продолжение расследования подозрений и слухов, касавшихся Н.В.Заемы, Г.М.Шкапина и Б.Г.Данского. Во всех трех случаях Малиновский назывался или подразумевался в качестве участника расследования. Больше того, подчеркивалось, что из членов фракции только Петровский и Малиновский как члены ЦК должны ведать партийными делами «исключительной серьезности» (вроде организации побегов, денежных дел и т. п.). Им поручалось вести переговоры с капиталистами Коноваловым, Морозовым и Рябушинским: срочно нужны были деньги для подготовки и проведения намеченного на август 1914 г. партийного съезда[422]. Такие поручения Малиновский и Петровский выполняли и раньше, обращаясь в разное время к М.Ф.Андреевой, к золотопромышленнику Конюхову, к П.Н.Мостовенко и другим состоятельным лицам[423].