"История одного мифа: Очерки русской литературы XIX-XX вв - Савелий Дудаков.

Именно последнее обстоятельство было решающим для "структурного" оформления "Протоколов", которые и должны восприниматься как пародия на… "Откровение" Иоанна, но зато авторские "пометы на полях" – идейно-тематические формулировки – должны соотноситься с "пророческим" текстом книги "Великого в малом".

Прежде всего отметим то, что тексты "Протоколов" Нилус "субъективировал": вместо "размытого" в публикации Г. Бутми "мы" (от имени некоего концензиуса) в протоколах 1, 3, 4, 5 и т.д. ("я" – только в протоколе 2), у Нилуса его "екклезиаст" ("говорящий в собрании") предпочитает форму 1 лица ед.ч. Благодаря этой "поправке" Нилус добивается важного эффекта: его "говорящий" символизирует собой диктат, деспотизм, тоталитарность мышления правителя.

Как было уже отмечено, после "краткого содержания" под номером протокола пометы на полях выступают некоей оригинальной отсылкой к авторскому тексту. В таком "структурном" контексте связанности "пророчества" Нилуса и "Протоколов", кажется, только и возможно оценить "пародийность дела Христова", изложенного "еврейским мудрецом". Действительно, если авторский текст является новейшим "Откровением" о наступлении "царства антихриста на земле", то их христианской, по мнению Нилуса, сущности противостоит антихристианская модель – мораль, философия, деятельность (стратегия и тактика) "сына тьмы". Вот почему "пометы на полях" представляются "парафразами" авторского текста, пародически искажающими, как это ни странно покажется, "мессианское" стремление русского шовиниста к тому же самому мировому господству.

"Дуалистичность" апокалиптического "труда" С.А. Нилуса (Христос и антихрист) – авторский текст и "Протоколы" – в момент своего "исторического" обнародования не могла быть оценена как раз в силу ее "повернутости" в эпоху, предшествующую революциям и мировым войнам. Этим и объясняется непопулярность "Протоколов" до 1917 г. Зато при становлении большевизма в России (1917-1923) и фашизма в Германии (1921-1924) – режимов в разной степени, но безусловно отрицательно относящихся к вере во "второе пришествие" – из "труда" Нилуса было выброшено главное для него звено – мистицизм христианина, без которого "имманентно" существующие "Протоколы" становились основанием для "чистой" юдофобии, жертвами которой стали не мифические руководители, "книжники и фарисеи", а весь еврейский народ (214).

Взаимосвязанность первой части (авторский текст – "Протоколы" -"Необходимые разъяснения") и второй ("Тайна беззакония" – "Печать антихриста и звериное число 666" – "Несколько слов о дне второго страшного пришествия Господа Иисуса Христа и кончины мира") – прием "параллельного" построения, при котором "Великая легенда" об Адонираме генетически сопоставима с давними историческими "свидетельствами" ("Слово" Е. Сирина, записями 1848 г. и т.д.), "Печать антихриста и звериное число" – с "Протоколами", а "Несколько слов…" – с "Необходимыми разъяснениями".

Подобный параллелизм является и структурным принципом "Протоколов". Поэтому, например, пометы на полях принципиально однотипны (в скобках указаны порядковые номера протоколов, – С.Д.): "Право – в силе" (1) – "Право сильного" (1) – "Право сильного как единственное право" (15); "Свобода – идея" (1) – "Абстракция свободы" (1) – "Свобода" (3) – "Свобода и вера" (4) – «Масонское толкование слова свобода"» (12) – "Свобода совести" (17); "Террор" (1) – "Террор. Кто служит масонству?" (9) – "Казни" (15) – "Жертвы" (15) – "Жестокость наказаний" (15) – "Арест но первому подозрению" (18).

Тексты "Протоколов" составлены таким образом, что в случае необходимости их можно реорганизовать на основе "идейно-тематической" рубрикации: юрисдикция, экономика, политика, история, современность и т.д.

Собственно говоря, подобная "комбинаторика" текстов "Протоколов" сама по себе свидетельствует об их сочиненности, ибо и логические неувязки, отмеченные С.А. Нилусом в предуведомлении (213), оказываются не "атрибутом" мышления "власть имеющего", а принципами, навязанными текстам "Протоколов" со стороны, именно в силу того, что ни доказывать юридически их подлинность, ни "разыскивать конкретных лиц", стоящих во главе "всемирного заговора", не следует, ибо в этом случае будет нарушена та самая "тайна беззакония",без которой, по мнению С.А. Нилуса, "кончина мира" наступить не может.

Более того, "карточно-пасьянсный" принцип текстов позволяет любой фрагмент использовать вне всякой его связи с другими. Преимущества именно такого композиционного приема на практике сказались в том, что антисемиты могли "вытаскивать" из "Протоколов" любую "карту", и она всегда оказывалась "козырной" в нечестной концепции.

Создав в первой части своей книги "контаминированный" текст из логически цельного повествования ("Близ грядущий антихрист и царство дьявола на земле") и из логически-дискретного ("Протоколы Собраний Сионских мудрецов") с последующим возвратом к логически-цельным "Необходимым разъяснениям", С.А. Нилус, естественно, не предвидел, что его "слоеный пирог" может быть "съеден" по "слоям", а точнее, последователи воспользуются нужной им "начинкой" ("Протоколами Сионских мудрецов") из разрозненных параграфов как "всемирно концентрированной силой"68.

В отличие от публикаций "Протоколов" П. Крушевана, Г. Бутми или ссылок на них Г. Бостунича и Н. Жевахова, книга С.А. Нилуса "Великое в малом" (вместе со всеми приложениями) – не "документ" политической действительности событий 1895-1905 гг., а факт одной из литературных тенденций в русской беллетристике. В этом смысле книга сравнима с романом Д. Ретклифа "Биарриц" или же Вс. Крестовского "Тьма египетская".

Для всех "ревнителей" вопрос о "жидо-масонском заговоре" был одновременное вопросом о соотношении "жидовских" книг Ветхого Завета с книгами Нового. Более того, сама идея антагонистического противопоставления Заветов как раз и была "краеугольным камнем" истолкования Апокалипсиса в плане двойного преобразования мира в "конце времен": наступление "царства дьявола" и "второе пришествие" Мессии. В этой двуединой формуле Апокалипсиса "ревнители", "предупреждавшие" о приходе власти антихриста, естественно, акцентировали внимание патриотов только на первом звене эсхатологического пророчества, а их борьба с "жидо-масонским заговором" объявлялась "богоугодным делом", ибо еще до суда Христова они ставили себя в один ряд с теми, "которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания [дьявола] на чело свое и на руку свою" (Откр. 20; 4).

Особо надо отметить два обстоятельства, послуживших теми философско-мистическими "антиномиями", без которых возникновение "Протоколов Сионских мудрецов" немыслимо: с одной стороны, "Ветхий Завет" (т.е. иудаизм), противопоставляя религию иудеев верованиям и обычаям других племен, утверждал националистический принцип "избранности" (следствие онтологическое), а с другой – "Новый Завет" (т.е. христианство), проповедующий монотеистическую религию всем языческим народам, утверждал вненациональный принцип "весмирного" человечества (следствие гносеологическое). Более того, как иудаизм, так и христианство никогда не забывали об этой внутренней противоречивости исходных положений, стремясь по-разному разрешить его в тех или иных мистических концепциях. Не случайно в Апокалипсисе "национальное" ("запечатленные" колена сынов Израиля) и "общечеловеческое" ("спасенные народы" за "свидетельство Христа") в равной степени представляются атрибутами "горнего Иерусалима": "И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог будет Богом их" (21; 3). Вместе с тем с превращением христианства в "мировую религию" ветхозаветный тезис "избранности Израиля" в славянском мире почти сразу же был интерпретирован апологетами нового учения в тезис "отверженности жидов", а иудаистская оппозиция "Израиль – гои" обернулась новозаветной "христиане – Израиль": "Вот уже и мы со всеми христианами славим Святую Троицу, а Иудея молчит. Славословим Христа, а иудеи проклинают. Народы поклоняются, а иудеи отрицают"69.

Переиздавая в 1911 году свой труд под заглавием "Близ грядущий антихрист", С.А. Нилус повторил призыв: "Молиться надо! Что-то грозное, стихийное, как тяжелые свинцовые тучи, навалилось непомерною тяжестью над некогда светлым горизонтом Православной Руси" (171). А затем привел записи Н.А. Мотовилова ("в ночь с 26-го на 27-е октября 1844 г.") его бесед с преподобным отцом Серафимом Саровским: "Часто поминал мне о святом Царе, Пророке и Богоотце Давиде и тогда приходил в необыкновенный духовный восторг… Часто от Давида он переводил разговор к нашему великому Государю Императору и по целым часам беседовал со мною о Нем и о Царстве Русском" (173-174).

Упоминание царя-псалмопевца чрезвычайно важно для всей "диахронии" не только в силу христианской традиции, возводящей род Иисуса Христа к Давиду, но и потому, что "святому царю" впоследствии будет противопоставлен (особенно, в "Легенде об Адонираме") его сын – царь Соломон.