Быть бардом непросто - Дарья Ковальская

– Спокойно. Пошли. Мы договорились. – Мне на плечи ложатся его руки и с силой их сжимают. Морщусь и, тряхнув головой, спрыгиваю со стола.

– Еще раз вякнешь в мою сторону – умрешь, – говорю тихо.

Барон молчит. Я же прохожу мимо него и выхожу из комнаты.

На улице Аид надевает капюшон и идет в сторону дома барона. Направляюсь следом.

– Что это на тебя нашло?

Удивленно смотрю на него.

– В смысле?

– Ты раньше так резко не реагировал.

– В его словах было презрение. Это задело.

– Учись контролировать свои эмоции. Если ты кого-нибудь убьешь – у нас будут проблемы. И тогда о карьере барда можешь забыть.

– Мне все равно.

– Готов пустить все коту под хвост из-за обычной прихоти?

– Это не прихоть. Это в крови. И вообще, чего ты так завелся? Не убил бы я его. Так, слегка покалечил бы, но не убил.

– Ты бы глаза свои видел в тот момент…

– Хм.

Аид вздыхает и останавливается. Я едва не врезаюсь ему в спину. Дождь снова льет тугими потоками, вода стекает со шляпы, перья сиротливо обвисают по бокам. Жалко. Красивая была композиция.

– Знаешь, я многое отдал ради того, чтобы помочь тебе осуществить свою мечту. И если ты не собираешься относиться к этому серьезно… я, пожалуй, пойду своим путем.

Такое ощущение, что меня с головой окунают в прорубь. Стою, сжимаю кулаки и смотрю на спину светлого.

– Катись.

Он оборачивается, и я впервые за весь разговор вижу его лицо. Синие глаза мертвы. И холодны, как осколки стекла.

– Если чем-то не устраиваю – катись. Не держу.

Он сует руку в карман, вынимает остатки денег и бросает их на мостовую. Смотрю, как монетки подскакивают на камнях и катятся в разные стороны. Желания их подобрать нет.

– Если передумаешь – пару дней буду в «Лысом единороге». Прощай.

И он уходит. Разворачивается и уходит. А я стою, смотрю, как покачиваются мокрые полы его плаща.

Странно, что меня это так… задевает. Давно же понял, что нельзя никому доверять. Что такой, какой есть, я на самом деле никому не нужен. Ни семье, которая не приемлет «уродцев», ни людям, ни гномам, ни светлым… Как же так получилось, что вот ему я поверил. Взял и поверил. И теперь так больно, словно кто-то проткнул меня мечом, погрузив его в грудь по самую рукоять. Руки трясутся. Сжимаю кулаки, сую их в карманы.

После чего разворачиваюсь и иду вниз по улице.

Улыбаюсь, закрываю глаза и пытаюсь прийти в себя.

И все из-за чего? Из-за такой мелочи… Лучше бы сказал как есть: «Ты меня достал!» – я бы понял. Честно.

Не знаю, сколько я скитался по городу. Кажется, долго. Очнулся глубокой ночью в клинике: сижу на кушетке, а Таичи сует мне в руки чашку горячего чая. На ней лица нет. Она постоянно теребит меня, зовет, пытается заставить все рассказать.

А я сижу, пью чай, обжигая небо, вяло шевелю ушами и молчу. Говорить не хочется. Тепло, и ладно.

– Да что случилось-то?! Где Аид? С ним что-то случилось? Да не молчи ты как истукан! Фтор! Ну… чего произошло-то?

Так ничего от меня и не добившись, она стелет мне на кушетке в палате для душевнобольных и закрывает на ночь.

На соседних кроватях ворочаются, смеются, плачут, кого-то зовут. А я лежу, смотрю в потолок и молчу. Спать вообще не хочется. Ничего не хочется. В голове ни одной мысли. Хочется… просто не думать ни о чем.

Глава 12

Кровать скрипит и прогибается под чьим-то телом. Открываю глаза и сквозь серебристые сумерки, обесцвеченные ночью, смотрю на лицо невысокого старичка с белой бородкой и одним глазом. Второй забинтован… Бинт проходит через всю голову и делает его похожим на пирата.

– Спишь? – уточняет он.

Закрываю глаза. Только психов мне сейчас и не хватает.

– Спишь? Эй, ты! Спишь али нет?

Меня дергают за рукав. Выпускаю когти и резко, без замаха, вгоняю их в тумбочку. Потом пропарываю вниз. Когти режут дерево легко, словно масло.

Старичок причмокивает, а в следующую минуту я чувствую, как он берет мою вторую руку и начинает вертеть, изучая пальцы.

– А тут нет? Постриг?

Тихо смеюсь и выпускаю когти на левой руке. Каким-то чудом не задеваю его. А жаль.

– Красивые. А у меня крылья есть. Большие-большие. Хочешь, покажу?

– Нет.

– Ты не спишь!

– Нет.

– Это хорошо, тогда я тебе и хвост покажу. Вот, смотри.

Открываю глаза и изучаю веревку, край которой обмотан вокруг его пояса и завязан довольно небрежным узлом.

– Красивый? – Глаз старичка мерцает в предвкушении похвалы.

– Это веревка.

Он поджимает губы и обиженно пихает меня рукой.

Шиплю, показывая клыки. В ответ слышу вздох восхищения, старичок пытается потрогать мои зубы.

Минуту я с ним борюсь, стараясь не навредить. Иначе мне влетит от Таичи. Странно, что меня это вообще волнует. Ну и ладно.

Слышится грохот, старик падает на пол и тихо там скулит.

– Еще раз подойдешь – убью. Понял?

Закрываю глаза и поворачиваюсь на другой бок. Надо поспать… хоть немного.

Кровать за моей спиной снова прогибается.

Ладно. Буду просто его игнорировать. В этой палате вроде бы нет буйных. В крайнем случае – вырублю его.

– А давай с тобой дружить? – предлагает старик.

Сжимаю зубы.

– Давай?

– Нет, – отвечаю глухо.

Еще немного, и я его все-таки прирежу. Зря Таичи сюда меня положила. Может, уйти? Выбить дверь и уйти.

– У меня нет друзей. Ни одного. А когда я пытаюсь с кем-нибудь подружиться – меня отправляют сюда.

– Мне нет до этого дела. Отвали, если жить охота.

– А ты такой же, как и я. И тоже никому не нужен. Давай будем дружить против всех?

Сажусь и оборачиваюсь. В глазах старика – такая надежда… Он и впрямь чокнутый.

– Иди. На. Свою. Постель. – В моем голосе – ненависть. Уши прижаты к голове. И чего он ко мне пристал:

– Не пугай их. Успокойся.

– Кого?!

– Их.

Смотрю на палату. Больные… никто не спит. Все с ужасом смотрят на меня, прячутся под одеялами и прислушиваются к разговору.

– А вам чего?! – встаю, отшвыривая одеяло, и подхожу к двери.

Кто-то скулит, кто-то начинает рыдать.

Дверь не открывается. Дубовая. Выбить не выбью, но хоть злость сорву.

Первый удар заставляет больных завизжать и сбиться в кучу. С третьего дверь чуть не срывается с петель.

Да что ж это такое:

– Эй! – Меня дергают за полу рубахи. Разворачиваюсь, выпускаю когти и замахиваюсь. Достал. Все достали…

На ладони старика лежит ключ, а он мигает своим глазом и жалко мне улыбается.

– На. Таичи оставила. Сказала, если захочешь уйти, – выпустить.

Рычу и отбираю ключ. На ладони старика остаются три алых полосы от когтей. Он прижимает ладонь к груди и отходит, охая и морщась.

Трекшест! Из-за моих попыток выбить дверь замок погнулся, и ключ теперь не вставить. Да что же это такое!

Швыряю ненужную железку на пол и снова бью по двери кулаком. Но слабее… гораздо слабее.

– Тебя кто-то сильно обидел, да?

Нет, этот старик – уникален. Он точно псих. Лезть к темному эльфу, когда он в таком состоянии, может только сумасшедший.

– Да. Меня бросил друг. Сказал, что такой, какой я есть, ему не нужен.

– Это плохой друг. Меня вот тоже бросили. Сказали, что я с прибабахом.

Смеюсь, чувствуя, как что-то катится по моим щекам. Ну да. Вот и я… с прибабахом. А сделать ничего не могу.

– Я тебя не брошу. Расскажи о нем.

– Не хочу.

– Тогда я расскажу о своем друге. У меня был замечательный друг.

Меня берут за руку и ведут обратно к кровати. Почему-то я даю себя увести. И даже даю усадить себя на кровать, слушаю его монотонный тихий голос, словно отрешившись от всего.

– Он был небольшим и лопоухим. А еще у него была зеленая кожа и много бородавок. Я нашел его случайно. Он жил в доме за печкой и постоянно таскал мое печенье со стола. Все думали, что это я таскаю печенье и ем по ночам. Но это был не я, а он. Но никто мне не верил. И тогда я решился его подкараулить.

В руки мне суют клизму и хлопают по плечу. Хмуро ее изучаю и швыряю в угол. Старик не расстраивается, идет к своей тумбочке и приносит пару слипшихся конфет, от которых так и веет древностью, он вручает их мне, поглаживая по плечу и ласково улыбаясь. Забавно то, что остальные больные тихо поскуливают, прячась под своими одеялами.

– И вот однажды я его увидел. Он был небольшим, юрким и очень любил печенье. Я дал ему сразу три! Неделю экономил, не ел – ему оставил. Он сначала убежал, но после вернулся, взял печенье и тоже меня оцарапал, прямо как ты. Недоверчивый был страшно.

Усмехаюсь. Это я-то недоверчивый? Он точно чокнутый.

– Его звали Горлу. Он был этот… как его. О! Фея!

– Гоблин.

– Нет, фея.

– Зеленая и с бородавками? – Смотрю на него, чуть склонив голову набок и изучая дряблую шею. Перерезать ее – так просто, что даже скучно. Зато он замолчит… Но не могу сделать это, я пацифист. Хотя… все течет и все меняется.

– Он сам сказал, что он – фея. Он много чего еще говорил. Мы каждую ночь общались. Только он не приходил, если у меня не было еды. Тогда он злился… А потом меня привезли сюда. И месяц меня не было дома. Я слишком много говорил о Горлу, и все заявили, что у меня с головой не все в порядке. А когда я вернулся… его уже не было. Я звал, звал, а его не было. Вот так вот. Ушел, наверное, туда, где печенья больше.