Шаманское проклятие - Наталия Ломовская

– Это что такое? – она хлопнула об стол свеженьким, пахучим журналом.

– Где, Ада Константиновна?

– Да вот, вот! На обложке!

Два дня назад дурища позвонила Аде и спросила, чью фотографию помещать на обложку. Кандидатур было две. Американка Лора Андерсон, музыкант и художник, вздумавшая привезти свое шоу «Homeland» в Москву.

– Что за шоу-то? – поинтересовалась Ада.

– В двух словах не сказать.

– А вы попробуйте.

– Ну, скажем, это попытка описать жизнь в современном техногенном обществе, обществе потребления. Где все вокруг превращается в бизнес. Где все стоит денег, и человек тоже. Где никто не может радоваться, если ничего не покупает, и ценится только то, что стоит дорого…

– Все ясно, – перебила ее Ада, смутно ощущая в словах дурищи какой-то намек, или посыл, как нынче говорят, мэссидж, но предпочитая в это не углубляться. – Давайте намба ван.

Номер два был наш парень, Гарри Грищенко, модный и скандальный художник, настоящий перформансер. Гарри наклеивал на фотографии знаменитостей дохлых крыс, окурки, шприцы и прочую непотребную дрянь, даже презервативы, которые выглядели использованными, а может, таковыми и являлись? Грищенко называл это новым искусством, знаменитости обижались, выставки Гарри закрывались, на него подавали в суд – жуть как скандально! А скандал теперь в моде. У Ады другого мнения быть не могло, конечно, Грищенко на обложку. Но дурища не послушалась, и вот вам нате, свежий номер испорчен черно-белой фотографией Лоры Андерсон. У нее серый армейский ежик, откровенные глаза, неприукрашенное лицо и морщина между запущенными бровями. Ей, самое малое, пятьдесят.

– Вашу мать, почему все же именно она?

Дурища смотрела безмятежно, словно не на нее орала грозная шефиня!

– Она на человека похожа. Ада Константиновна, разве вы не видите? У нее лицо живого, думающего человека. Это я, заметьте, не упоминаю о том, что она настоящий музыкант и художник, а Гарри – непотребная однодневка, мыльный пузырь, раздутый скандалами. К тому же, извините, мне казалось, что я служу не в порнографическом журнале…

– Вы вообще не будете здесь служить, если немедленно не объясните мне, при чем тут порнография!

– Гарри Грищенко похож на задницу, – на голубом глазу сообщила ей дурища и вдруг захохотала.

– Что?

Ада покосилась на фотографию Грищенко, которая лежала тут же, на столе, и, не удержавшись, прыснула. Гарри Грищенко был молодой, мордатый, наголо бритый, глаза у него были масленые, а губки собирались в розовый бутончик, и общее выражение его лица производило впечатление сказанной или сделанной непристойности, причем непристойности медико-биологической, лишенной эротического подтекста.

– На задницу?

– Ага!

Теперь они хохотали обе. Кто-то заглянул в дверь и тут же захлопнул, видимо, испугавшись.

Глава 13

Вадим Борисович курил на лестничной площадке. Было не холодно, но все же его пробирала дрожь, он поводил плечами и топтался на месте, в общем, удовольствие от первой утренней сигареты было отравлено. А ведь раньше Галина не только позволяла ему курить в доме, но и услужливо подставляла, как только он доставал сигареты, пепельницу, подносила зажигалку. Все изменилось с тех пор, как он переехал к ней. На второй же день ему указали – извольте курить на лестнице!

– А раньше, бывало… – все еще воспринимая это как неудачную шутку, заметил он.

– Раньше, милый, ты бывал у меня раз-два в неделю, и большого вреда от твоих сигарет быть не могло. Но каждый день в собственном доме вдыхать дым – извини, я не хочу. Пассивное курение вреднее, чем обычное. И обои пожелтеют.

Галина любовно провела рукой по стене – обои были красивые, белые с размытыми золотыми полосами, а Вадим Борисович все еще не мог опомниться. «В собственном доме!» Давно ли он стал твоим собственным, хотел сказать Акатов, кажется, всего пару-тройку лет назад? Но промолчал, ради собственного спокойствия. Вообще же между совместной жизнью с Галиной и гостеваньем у нее же разница оказалась как между эмиграцией и туристической поездкой. Что и говорить, он себе представлял все иначе – ему казалось, что его будут опекать, вкусно кормить, горячо ласкать, прислушиваться к каждому его слову… Ведь она обрадовалась его появлению – навсегда! Или радость была не вполне искренней?

Опасения Акатова были не напрасны. Галина обрадовалась его появлению, о да, но это был первый восторг победы. Победы, которую она одержала над зазнавшейся фифой, Вадькиной женой. Сколько лет она дразнила ее с экрана телевизора – каждый вечер, каждое утро видеть ненавистную холеную физиономию, слышать мелодичный голос и ощущать, как от ненависти и зависти сердце сжимается в комок! О, как Галина ей завидовала! И ведь ничем бабенка ее не превзошла, ни умом, ни красотой, а живет как в меду – мамаша-хирург, муж-предприниматель, дом – полная чаша, работенка – не бей лежачего!

Многолетняя незримая война наконец завершилась победой Галины, соперница почти в одночасье потеряла все. Мать парализовало, работу Анна потеряла, а теперь и главный предмет зависти, ее муж, наконец-то ушел к Галине!

Но, как это часто бывает, Галина не знала, что ей делать со своей победой. В сущности, она должна была быть благодарна Анне, ведь всем, чего Галина достигла, она была обязана только своей сопернице.

А как же? В тот самый день, когда Вадим сказал ей, что женится на другой, Галина поклялась себе стать не хуже его жены, стать лучше ее. Анна станет уксусом – Галина станет медом. Через шесть лет после рождения Дашки Галине удалось ловко облапошить Вадима, уговорить любовника ввести ее в их семейный дом на правах няньки.

– Да как же? – недоумевал он. – Галочка, это неудобно. И у тебя ж работа у самой.

– Что ж тут неудобного, – кротко потупившись, как ему всегда нравилось, сообщала Галина Тимофеевна. – Моя шарашкина контора закрылась, зарплату за последние три месяца не выплатили, да ты ж знаешь, сам мне деньги привозил, спасибо тебе. Так что я теперь на бирже стою, как безработная. А если ты о Дашке беспокоишься, так это ничего. Ее-то как раз от детского сада за уши не оттащишь, она даже ревет каждый раз, как я ее забираю. И не болеет она никогда, такая крепенькая девчонка, тьфу-тьфу-тьфу. Ты сам подумай, Вадюша, как же ты постороннего человека в дом приведешь? Такие страсти рассказывают, и травят детей, и теряют, и на органы продают… А я все же не чужая мальчику, зла ему не сделаю.

– Да я не об этом, – мямлил Акатов – удивительно все же, как такой большой мужик может быть таким рохлей и слюнтяем. – А все ж как-то…

– А если ты боишься, что я жене твоей скажу не то или посмотрю не так, то будь спокоен. Ты ж меня знаешь, мне больше положенного не надо, я и так тебе благодарна, что нас с Дашкой не забываешь, помогаешь нам.