Тайна черной жемчужины - Елена Басманова

– Как чья? – удивилась тетушка. – Ее прислал в подарок Брунгильде Николаевне Глеб Тугарин... Вы думаете, она принадлежала не ему?

Вирхов безмолвствовал. Он решил, что Полине Тихоновне не обязательно знать, что подобная жемчужина была обнаружена в вагоне поезда, в котором совершено покушение на Татьяну Зонберг. Он не стал говорить и о том, что его московские коллеги ищут похитителя серебряного оклада в жемчугах, варварски содранного грабителем в Успенском соборе Кремля. Но недаром он считался одним из лучших петербургских следователей, в арсенале его средств были не только доверительные душевные беседы, притупляющие внимание допрашиваемых. Он владел и искусством неожиданного вопроса, деморализующего собеседника. Он испытывал искреннюю симпатию к тетушке доктора Коровкина, но интересы дела превыше всего. И Карл Иванович, глядя прямо в ясные глаза сидевшей перед ним женщины, грозно спросил:

– А зачем Мария Николаевна собиралась продать подарок Тугарина?

Полина Тихоновна замерла. Она поняла, что своими рассказами о поздравлениях Брунгильде загнала себя в ловушку: она не знала, что говорить, чтобы не подвести Муру.

– Прошу вас, отвечайте откровенно, – смягчил тон Вирхов, – мы беседуем неофициально, без протокола. Все, что вы скажете, не выйдет за пределы этой комнаты. Мария Николаевна тоже даст свои объяснения. А если ваши ответы не совпадут?

Полина Тихоновна пришла в себя, выпрямилась и с сожалением сказала:

– Я ничего не скрываю, дорогой Карл Иваныч. Я не знал, что Мария Николаевна хотела продать жемчужину и ларчик. Я все-таки в доме Муромцевых человек посторонний. Отвечу вам так – возможно, в семье возникли денежные затруднения.

– С чем они связаны? – продолжил невозмутимо Вирхов.

– Не посвящена, – ответствовала не совсем искренне Полина Тихоновна. – Может быть, собирают деньги на заграничную поездку Брунгильды. Может быть, хотят отправить профессора на лечение в швейцарскую клинику.

– Допустим, – не стал допытываться следователь и решил нанести второй удар. – А что делала Мария Николаевна сегодня на Мытнинской улице?

Полина Тихоновна молчала: Бестужевские курсы, куда утром уходила Мура, располагались здесь же, на Васильевском. Зачем Мура отправилась в другой конец города, в Рождественскую часть? Но Карл Иванович выжидательно смотрел на нее, и она смущенно залепетала:

– Думаю, девушка просто гуляла. Ничего странного, погода солнечная, хорошая. Может быть, встречалась с кем-нибудь из сокурсниц. Не знаю. Спросите у нее сами.

Последнюю фразу тетушка завершила более решительно, как бы пресекая все дальнейшие расспросы на деликатную тему.

Следователь Вирхов смотрел на собеседницу испытующе. Он понимал, что она что-то недоговаривает. С каждой минутой он ощущал растущее чувство недоверия к этой милой серьезной женщине, которую несколько лет знал как добропорядочную тетушку доктора Коровкина. Он раздумывал, не забрать ли с собой ларчик с жемчужиной, но побоялся встревожить муромцевских домочадцев. Кроме того, если барышни впутаны в дело, связанное с преступным миром, ларчик и жемчужина давали возможность проследить их дальнейшие действия и, возможно, выйти на разыскиваемых людей. Надо поставить к дому филеров.

Карл Иванович решил немного успокоить взволнованную им же женщину, чтобы она не встревожила остальных. Но его благие намерения так и остались намерениями. Раздался телефонный звонок, и подошедшая к аппарату Полина Тихоновна сказала, что просят господина следователя.

Господин следователь взял телефонную трубку и услышал прерывающийся голос своего помощника: на лестнице дома по Галерной, в котором квартирует ротмистр Золлоев с супругой, найден труп тугаринской горничной Сони.

Глава 24

Следователь Вирхов прибыл на место преступления минут через сорок. В доме по Галерной уже вовсю трудились его помощники: опрашивали швейцара, дворника, подоспевшего околоточного, обитателей квартиры в бельэтаже. На широкой мраморной площадке второго этажа, возле дверей квартиры ротмистра Золлоева, колдовали полицейский врач и фотограф.

Карл Иванович приблизился к трупу – да, это была горничная Соня, Софья Аристарховна Конфетова. В темном приличном платье и с темной косой, свернутой венчиком на темени, она лежала на своем же расстегнутом пальто на спине, раскинув руки и широко распахнув мертвые глаза. Из-под приоткрытых, потерявших яркий цвет губ, виднелись белоснежные мелкие зубки, на лице убитой застыло удивление. Подол верхней юбки загнулся, и на всеобщее обозрение бесстыдно предстали пышное шитье нижних, туго накрахмаленных юбок, неловко повернутая пухленькая ножка в фильдеперсовом, ажурном чулочке белого цвета, коричневый ботик. Аккуратная шляпка с пером райской птицы, видимо при падении несчастной, слетела с ее головы и теперь сиротливо жалась к чугунным розам лестничной решетки. Маленькая, пухленькая Соня походила на брошенную капризным ребенком куклу. Но в груди куколки торчала рукоятка ножа, ткань вокруг него набухала темной влагой.

Карл Иванович нагнулся, достал из кармана шинели лупу, внимательно осмотрел рукоять: ее покрывала чеканка, повторяющая затейливый растительный орнамент кубачинских мастеров. По характерному наклону рукояти следователь понял – и здесь действовал левша. Странным казалось это преступление не только потому, что тугаринская горничная, одетая в приличное платье, найдена убитой у квартиры ротмистра Золлоева, еще одного участника недавней встречи в стасовской квартире. Непонятным оставался мотив преступления, несомненно, иной, чем в случаях с Татьяной Зонберг и мадемуазель Ляшко: на жертве остались дешевые побрякушки – позолоченные сережки с фальшивыми камнями и пара дешевых колечек. Если не грабеж, то за что же ее убили?

В опрятной каморке привратницкой Карл Иванович самолично расспросил швейцара и дворника. Благообразный престарелый швейцар в ливрее и фуражке с золотым позументом, совершенно не гармонирующими с его простецким обликом, смятенно отвечал на вопросы следователя. Старик явно боялся, что из-за неприятного происшествия он лишится службы. Отлучался швейцар ненадолго, по своим житейским надобностям, он же и обнаружил труп, когда, справив свои дела, направился на верхние этажи – чистить бронзовые ручки квартирных дверей. Он сразу же позвал дворника, а тот уж вызвал и околоточного, и все выходы из дома перекрыли. Как и с кем убитая входила в дом, ни швейцар, ни дворник не видели. Среди гостей, приходивших к проживающим по лестнице господам, были все знакомые швейцару личности: мужчины без барышень.

По предварительным данным, полученным от своих подручных и околоточного, Вирхов понимал, что вряд ли кто-либо из благопристойных жильцов дома или их постоянных гостей окажется преступником. Хотя и исключать этого не следовало. Больше всего Вирхова сейчас интересовали положительно аттестованные ротмистр и его семейство: несмотря на суету перед их квартирой, оттуда никто не показывался. Задавать вопросы Золлоевым он собирался сам, но следовало закончить опрос швейцара и дворника.

– Итак, никаких подозрительных личностей никто из вас сегодня здесь не видел? – Он вперил свои острые светлые глазки в расстроенного швейцара.

– Да вертелся здесь один подозрительный тип... днем еще... Прогнал я его, еще и Кузьмича попросил подсобить. – Совсем сникший швейцар кивнул в сторону бородатого верзилы в фартуке, и Карл Иванович с интересом воззрился на нового свидетеля.

– Он, он-то и обтяпал черное дельце... – уверенно и без всякого смущения прогудел верзила в фартуке. – Сумасшедшие – они завсегда хитрые.

– О ком вы говорите? – Вирхов достал из кармана коробку папиросок «Тары-бары» и протянул дворнику, а затем и швейцару, знак расположения явно подкупил последнего. – Угощайтесь, друг мой, да рассказывайте по порядку.

Появление в деле сумасшедшего сулило Вирхову интересные перспективы.

– Да ходил здесь один такой высокий господин, в темном длинном пальто, – заспешил старик в ливрее, на его морщинистых щеках проступили красные пятна. – Лицо обычное, голова бритая, над правой верхней губой родинка.

– Родинка? – Вирхов напрягся. – Что он здесь делал?

– Пытался войти в дом, такими же вот папиросками меня угощал, да я не взял. – К швейцару постепенно возвращалось чувство собственного достоинства, свою службу-то он знал. – Интересовался, дома ли господин Золлоев?

– И что? Что? – торопил швейцара следователь.

– А ничего, ваше благородие, не пустил я его. И даже погнал из дома, – с гордостью признался старик и, подумав, добавил:

– Если бранить не будете, то добавлю еще кое-что.

– Не буду, не буду, продолжай, – пообещал Вирхов.

– А вот стояла у меня тут каминная кочерга в углу, так прихватил я ее и давай махать перед ним, чтоб быстрее сообразил уйти. – Швейцар приосанился.