Визитная карточка Флота - Александр Плотников

- Вот что я тебе скажу, Лида. Ты подумай хорошенько, как тебе дальше жить. Если не передумаешь, дадим делу официальный ход.

- Татьяна Ивановна, зачем же так? Вы же сами женщина!

- Все, Лида. Ступай к себе, я устала, спать хочу.

Обиженная буфетчица притворила за собой дверь, а Татьяна стала раздумывать, как же ей поступить. По судовым правилам она должна была поставить в известность о случившемся капитана и первого помощника. Но вопрос был таким деликатным, что Татьяна решила пока повременить, сначала переговорить с Гешкой Некрыловым.

Утром она позвонила в его каюту, под видом медицинского осмотра пригласила рулевого в лазарет.

- Что вы, доктор! - удивленно буркнул он в телефонную трубку. - Я здоров как буйвол!

Гешка явился в полотняной безрукавке, завязанной полами внизу, в распахе виднелась загорелая безволосая грудь.

- Давайте, куда дуть, чего выжимать, - весело затараторил он.

- Сначала поговорим, Геннадий Васильевич, - со значением глянула на него Татьяна. - Садитесь вот сюда, напротив.

- Ну, сижу... - Гешка, озадаченный, опустился в кресло.

- Ты извини, Геша, что я вроде как в душу лезу, - помолчав, начала Татьяна. - Скажи мне, какие у тебя отношения с Лидой Варакиной? Поверь, я не из бабьего любопытства об этом спрашиваю.

- Никаких, - сказал матрос, нервно теребя узел рубашки. - Она нынче старпома Алмазова обхаживает. Чаек по ночам ему в каюту таскает.

- Ты бы поменьше сплетни слушал. А известно тебе, что беременна ока? На третьем месяце уже. И говорит, что твоего ребенка носит.

- Лидка беременна? Правда? Я ничего не знал... - потрясенно прошептал Гешка.

- Неужто она чужой грех на тебя валит? Ты не стесняйся, Геша, мне это важно. Лида просит сделать ей аборт.

- Аборт? От меня? Была она со мной, я не отказываюсь. Только потом, еще в апреле, она сама меня отшила. "Уходи, - сказала, - опостылел ты мне..."

- Ну а ты-то сам серьезно к ней относился или просто добротой ее воспользовался?

- Что я для нее? Побаловалась как с мартовским котом...

- Ты сам, я вижу, не промах. Здесь Лидка, а на берегу Люська третий год ждет, - насмешливо глянула на матроса Татьяна.

- Та Люська - дым папиросный... Это я нарочно везде болтал, чтобы до Лидки дошло. Обидно было с чайником на носу ходить. Ведь на судне ничего не скроешь...

- Неужто многие в экипаже знали?

- Разве только вы не догадывались да еще помполит. Вы с ним люди новые.

- И капитан тоже знал?

- Семен Ильич - ушлый мужик, сквозь переборки все видит.

"Ну и ну!" - мысленно подивилась Татьяна.

- Значит, вы ее любите?

- Если бы не любил...

- Какие же у вас планы на будущее, если не секрет? По-прежнему матросом плавать?

- Чувствую, ее слова повторяете... А чем плоха моя специальность? Побольше некоторых береговых инженеров зарабатываю. Весь мир повидал и себя показал. А у нее слишком губа жадна, капитаншей ей стать охота. Я бы тоже мог поступить в мореходку, только если все капитанами станут, кто будет на руле стоять? Хороший рулевой не меньше капитана нужен. Я вот давно уже свою фамилию за кормой не пишу.

- Вы сами хотели бы ребенка?

- Мне двадцать три уже. В мои годы и по двое детей имеют.

- Ну это дело не хитрое, успеете еще и дюжину заиметь, - улыбнулась Татьяна. - Особенно с такой женой, как Лида.

- Не пойдет она за меня...

- А вы поговорите с ней по-настоящему, по-мужски...

Когда Гешка ушел, Татьяна задумалась. Правильно ли она поступает, пытаясь соединить две эти судьбы? Вдруг и в самом деле Лида не любит Гешку, выйдет за него ради будущего ребенка, а потом... Что потом? Недобрым словом вспомнит она непрошеную сваху.

В смутном состоянии духа поднялась она наверх, попросила разрешения у старпома Алмазова побыть на мостике.

- Дышите озоном, тетя док, - ухмыльнулся он. - Только не зажарьтесь живьем на солнце. Температура плюс 32, влажность почти сто процентов!

- Где мы плывем, Генрих Силантьевич? - поинтересовалась Татьяна.

- Если объяснить популярно, идем Аравийским морем, курсом в Аденский залив. Дальше известным вам путем через Красное море и Суэцкий канал выпрыгнем в Средиземное, обогнем матушку-Европу - и, здравствуй, Каботажная гавань Питера!

- Вы так все закруглили, будто завтра же будем дома, - грустно покачала головой Татьяна.

- Всего тощий месячишко остался! - весело ответил старпом. - Кстати, док, каков последний анализ пресной воды? Не протухла она еще?

- Головастики пока не завелись, но в нос шибает.

- Ничего, пока перебьемся, а в Суэце свежей зальем. Заказана уже. А вообще-то в здешних краях с пресной водичкой туго. Вы слышали про то, что группа морских бизнесменов собирается разбогатеть на грандиозном проекте по доставке айсбергов из Антарктиды? Чтобы прибуксировать сюда небольшую ледяную горку, надо крепко попыхтеть. Но они подсчитали, если даже половина айсберга растает, все равно прибыль составит тысячу процентов! Вопрос теперь в том, как технически осуществить этот проект: какой мощности нужны буксировщики, какие буксирные устройства, как быстрее реализовать трофей на месте назначения ж прочее и прочее. Но это, надо полагать, дело времени, господа капиталисты за большие денежки луну с неба снимут...

Но Татьяну рассказ Алмазова не заинтересовал. Она смотрела на ленивые волны, со змеиным шипением вскипающие возле бортов, на истомленное зноем небо, с которого низвергались потоки жаркого воздуха, на сомлевших от духоты молчаливых чаек, и гнетущая зеленая тоска заползала в сердце.

- Лучше бы я не летала в Москву! - вслух подумала она.

Стоявший вблизи старпом расслышал ее слова, сочувственно улыбнулся:

- Да, доктор, таков удел моряков: чем дальше уходишь от родины, тем чаще о ней вспоминаешь... Мне вот однажды пришлось быть свидетелем позднего отчаяния одного бывшего русского графа. Хотите, расскажу?

Татьяна машинально кивнула. Алмазов убрал со лба влажную прядь волос, поправил темные очки на переносице.

- Было это в шестьдесят пятом. Взяли меня подменным старпомом на "Шелонь" в рейс на марокканский порт Касабланку. Мы оказались одной из первых ласточек, потому на флаг наш здорово глазели. Самый разный люд на причал приходил. И вот как-то под вечер поднимается по сходне молодая женщина, обращается к вахтенному на чистом русском языке. "Господа, говорит, - не могли бы вы позволить посетить ваш пароход его сиятельству графу Чернышеву?" Мы, разумеется, малость подрастерялись, но был на борту представитель нашего консульства. Спросили его, как быть, он посоветовал принять графа. Человек он, мол, порядочный, не антисоветчик, даже консульству в коммерческих делах помогает. Почти всю жизнь в Марокко живет, приличные связи имеет в деловых кругах. Коли так, любезно приглашаем гостя. Оказался он худеньким старикашкой в серой тройке со старорежимным галстуком. Учтиво со всеми раскланялся, поблагодарил за оказанную честь.

Капитан толкает меня в борт и шепчет; "Давай-ка, чиф, блесни воспитанием, покажи его сиятельству нашу посудину".

Представился я графу и повел его от кормы к носу, грузовое вооружение показываю, лебедки, трюма, шлюпки-плотикы. А он слушает, головенкой кивает, делает вид, что ему все это интересно, сам все время странно на меня посматривает, словно признать во мне кого-то пытается. "Нет, думаю, - ваше сиятельство, отец мой, питерский пролетарий, в холуях у тебя не служил".

Показал ему палубу, пригласил вниз. Он руками замахал: "Нет, говорит, - господин капитан (он меня все время капитаном навеличивал), вниз-то я, может, и спущусь, а вот обратно меня придется на горбу поднимать".

Коли так, благодарю гостя за внимание, а он просяще складывает холеные ручки и молвит: "Капитан, хоть я и граф, мне очень неудобно, только не исполните ли мою маленькую просьбу? Нельзя ли на вашем пароходе отведать борщеца русского? Настоящего, с капусткой и сальцем, с овощной зажарочкой, с чесночком и перчиком!"

На обед у нас как раз был борщ, правда, украинский. Сообщаю об этом гостю, тот закивал обрадованно: "Спасибо, похлебаю с превеликим удовольствием!"

Только, говорю, придется спуститься в кают-компанию. "О! - восклицает граф. - За борщом я хоть в преисподнюю! Не соблаговолите ли только подать к этому борщу ломоть ржаного хлебца да ржавенькую селедочку?"

Заявились в кают-компанию. Буфетчица там не шибко проворной была, вроде нашей Лиды, не предполагала, что будет столоваться граф, думала, торопится кто-то из своих в город. Хлеб казенными ломтями накромсала, селедку даже зеленью не приправила. Пришлось мне самому поухаживать за гостем. Человек он был не бедный, но, представьте, доктор, было у меня такое впечатление, что кормили мы безработного, у которого давно крошки хлеба во рту не было. Таких в Касабланке хоть пруд пруди. Лежат на скамьях в скверах, слоняются по улицам в надежде что-нибудь заработать...

Граф выхлебал всю тарелку до дна, съел несколько ломтей хлеба, большую селедищу. Я даже побоялся за старика, ведь жарища на улице, обопьется теперь до коликов. Предложили ему еще второе: макароны по-флотски. "Благодарю покорно! - отвечает. - Я этим борщом всю неделю сыт буду".