Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами - Шонесси Бишоп-Столл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первый в истории Супербоул состоялся в Лос-Анджелесе между командами Kansas City Chiefs и Green Bay Packers, за которую играл Макги. Бо́льшую часть сезона он провел в запасе, и ничто не предвещало, что в этой игре будет по-другому. К тому же в родном Лос-Анджелесе он собирался оторваться по полной – и к черту комендантский час.
Как выразился Джоши: «Макс умел жить. Макс умел пить. Да и какая к черту разница?.. Все равно Макс Макги не собирался выходить на поле в это воскресенье». Он поспал от силы пару часов. А проснулся с похмельем, «пробирающим до глубины души». Даже усидеть на скамейке было испытанием.
А потом во время первого же драйва[105] первого Супербоула случилось невозможное – или, по крайней мере, крайне маловероятное: Бойд Доулер, который весь сезон выступал вместо Макги, выбыл из игры, повторно повредив плечо во время третьего розыгрыша Packers. У Макса даже шлема с собой не было. Когда Винс Ломбарди скомандовал ему идти на поле, шлем пришлось одолжить у кого-то из игроков.
Как описывает Джоши: «Если Макс Макги и почувствовал некий трепет, он длился всего мгновение и быстро уступил место ноющей боли, вызванной внушительными возлияниями накануне. Однако есть причины, по которым некоторые добиваются успеха. Есть причина, почему некоторые становятся легендами…»
Каким-то образом, между приступами тошноты, когда обезвоженный мозг Макса сжимался, а пылающая голова разбухала в чужом шлеме, произошел выброс адреналина – и Макс Макги, храни господь его похмельное сердце, в конце первой четверти прорвался вперед, принял – одной рукой! – пас и исполнил первый тачдаун[106] первого в истории Супербоула.
К концу матча на его счету было семь продвижений на 138 ярдов и два тачдауна, которые привели Green Bay к победе со счетом 35:Тем не менее он не получил звания «Самый ценный игрок», которое получил Старр. Как пишет Джоши, «вся слава достается квотербекам. Макс, однако, приобрел нечто иное. В тот день Макс Макги стал легендой».
Конечно, не будь у него похмелья, Макги играл бы не хуже, а может, даже лучше и все равно наверняка вошел бы в историю. Но стать легендой? Для этого нужен рассказ о преодолении препятствий вопреки обескураживающим обстоятельствам – и лучше, если в них отчасти виноват ты сам. Легендарное похмелье – это такое похмелье, которое ты не прочь растянуть на подольше, хотя бы в залах славы.
Похмельные игры (мастер и солодовый виски)
В некотором смысле Брайан Кинсман – противоположность Макса Макги. Однако и в нем есть задатки шотландского супергероя. Он на редкость кроток и задумчив, а ухоженные рыжие волосы и веснушки так же едва уловимы, как и его мелодичный говор. Он учтив, терпелив и скромен: волынщик, который стал химиком, а затем самым выдающимся в мире мастером соложения.
На каждой бутылке Glenfiddich (а их больше, чем любого другого односолодового сорта на планете Земля), разлитой за последние пять лет, стоит его подпись. На специальной партии Malt Master’s Edition, которая выставлена на верхних полках баров по всему свету, даже есть изображение Кинсмана: на фотографии он стоит, засунув руки в карманы, посреди сияющих бочек с виски. И все же, окажись вы с ним бок о бок в одном из баров, потягивая этот самый виски, наверняка бы ни за что бы не узнали, кто это рядом с вами. Он – то самое воплощение вежливости и ненавязчивости, о котором только можно мечтать. Один или два раза в моменты доброго расположения духа Кинсман проговорился пытливым завсегдатаям, кто он такой, – и был вынужден быстро ретироваться, смущенный приветствиями, доносящимися отовсюду разом.
Сегодня, однако, старина попал в ловушку, и ему приходится сидеть в великолепном обеденном зале Гленфиддича рядом с самым невежественным, самым навязчивым горлопаном.
«Так вот, – говорю я, прихлебывая редкий двадцатилетний напиток, – если цвет скотча зависит только от бочек, то почему бы не выпустить партию бесцветного Glenfiddich? Если наладить продвижение, вы наверняка сможете ее продать».
Да, именно это я – человек, начавший пить виски еще до того, как получил на это законное право; потративший последние пару дней на осмотр и изучение каждого уголка этого производства, старомодного, но блестяще дальновидного; человек, который по роду занятий должен хотя бы в чем-то разбираться, – именно это я только что спросил у Брайана Кинсмана, супергероя и мастера соложения.
Однако вместо того чтобы ответить: «Знаете ли, дело не только в цвете, – дерево дает еще и бо́льшую часть вкуса», или «Почему, говорите, вас сюда посадили?», или «Не могли бы вы помолчать, пожалуйста?» – один из самых уважаемых, и, безусловно, самых великодушных мастеров соложения в мире произносит: «Хм-м-м. Никогда об этом не думал. В общем, если увидите когда-нибудь в продаже бесцветный Glenfiddich, можете потребовать у нас авторские отчисления».
Это забавный и любезный ответ на невероятно глупый вопрос. Однако я пытаюсь спросить еще кое о чем. В последнее время я много читал о конгенерах, и чем больше я узнаю, тем меньше понимаю. Насколько я могу судить, «конгенеры» – это относительно новое понятие, которое может обозначать любые составные части алкогольного напитка (помимо самого алкоголя). То есть именно конгенеры отвечают за цвет напитка и за его вкус. Однако их еще называют «примесями» и часто используют в качестве универсального козла отпущения, ответственного за свирепость наступившего похмелья.
Как пишет Барбара Холланд: «Напитки отличаются друг от друга благодаря вкусовым добавкам и усилителям. Их легко определить невооруженным глазом: темное – это плохо, светлое – хорошо. Бренди – самый убойный напиток, полный конгенеров; дальше идет красное вино, ром, виски, белое вино, джин и водка. От бурбона ваша голова будет болеть в два раза сильнее, чем от водки».
Хотя мне невыносимо перечить мисс Холланд, я все же считаю это уравнение довольно сомнительным: иногда оно, возможно, и полезно, как всякое общее правило, но сильно все упрощает, а порой и вовсе выходит боком. Кинсман выражается
