Безымянная трилогия: “Крыса”, “Тень крысолова”, “Цивилизация птиц” - Анджей Заневский

Но только где оно? Где это отверстие надежды? Как мне к нему пробраться? Высокие, крепкие люди в тяжелых сапогах, с палками в руках ведут голых, согбенных, босых. Бросают их в клетки и норы.

Шарканье тяжелых сапог подгоняет меня. Я бегу серединой коридора… И вдруг слышу доносящийся из-за стены шум. Знакомый шум смывающей человеческие испражнения воды — голос моего шанса на выживание. Я бегу туда, откуда раздался этот звук, и сердце готово выпрыгнуть у меня из груди.

Вот оно! Коридор заканчивается дверью, из-под которой сочится слабый свет. Дверь закрыта.

Я мечусь у порога. Грызу, царапаю, бросаюсь всем телом на гладкие, пахнущие краской доски. Из-за двери доносится сначала шум водопада, а затем мелодичное журчание наполняющегося резервуара. Яростно грызу косяк двери, вонзаю коготки в краску.

Вдруг над моей головой дергается блестящая ручка. Дверь открывается. Я отскакиваю в сторону. Высокая тень заслоняет свет. Я отталкиваюсь от стены и бросаюсь вперед. Это мой последний шанс…

Черно-белая шахматная доска пола, высокая булькающая раковина унитаза. Я кидаюсь головой вниз, разгребаю лапками воду. Свет остается далеко позади.

Я уже на другой стороне, в полого уходящей вниз короткой металлической трубе. Вокруг полная темнота. На ощупь, с помощью слуха и торчащих в стороны вибриссов подбираюсь к краю широкой, уходящей вертикально вниз трубы, стенки которой покрыты слизью и ржавчиной.

И тут меня подхватывает рвущийся сверху бурный поток…

Я слышу тихий шум волн, накатывающих на песчаный берег, и отдаленный крик бекаса. Открываю глаза и вижу туман, сквозь который с трудом пробивается непонятный свет.

Что это? Луна? Фонарь?

Ночь без теней, темное море, тишина, которую нарушают лишь шум волн и доносящийся издалека голос птицы.

Я встаю и на дрожащих, подгибающихся подо мной лапах плетусь к воде.

Волна захлестывает песок вокруг меня, накатывает сзади, заливает хвост, брюхо, лапки. Вода проходит подо мной, унося с собой песчинки и сталкивая меня все ниже к морю. Солоновато-горький вкус врывается в рот, в желудок. Еще более сильная волна окатывает меня с головой. Капли попадают в глаза, на усы, в ноздри. Я чувствую жжение и боль, встаю на задние лапки и стряхиваю воду.

Неожиданно накатывается ещё более сильная волна, чем все предшествующие. Я чувствую, как песок уходит у меня из-под лап, делаю резкий рывок прочь с мелководья и. покачиваясь из стороны в сторону, ковыляю к дюнам. Лапки глубоко вязнут в песке. Сзади слышу шум крыльев и от страха почти целиком зарываюсь в мелкие песчинки.

Я пытаюсь вспомнить — где я? Как я попал сюда, на этот берег, которого никогда в жизни не видел? И все же бреду вперед и вперед, с трудом передвигая ноющие от боли лапки. Вскоре я утыкаюсь прямо в каменную стену.

Я кружу внизу под этой стеной, поглядывая вверх и размышляя: удастся ли мне забраться или запрыгнуть на нее? Ведь я же не знаю, высокая она или нет,— верх стены закрыт от моих глаз густой пеленой тумана. Но сейчас я чувствую себя слишком усталым даже для того, чтобы просто попытаться. И все же я упорно иду вперед в надежде найти какую-нибудь щель, дыру или нишу, где можно укрыться хотя бы на время.

Мимо меня снова пролетела птица, и я вздрогнул, потому что вспомнил вдруг все, что со мной случилось, вспомнил крик скворцов и падение в темную пропасть трубы, вспомнил печь, коридоры и залы, где убивали зверей, вспомнил бегство и спасительный нырок в отверстие канализационной трубы…

Я пищу, пищу так громко, как только могу,— в надежде, что мне ответит хоть какая-нибудь крыса. Тишина. Я совсем один…

Я понемногу вспоминаю мельчайшие детали всего, что со мной случилось перед тем, как я попал сюда…

Кожу все ещё продолжает щипать от соленой морской воды. Может, я ободрал себе бок, падая в пахнущую трупным дымом пропасть?

Распухший кончик хвоста посинел. Кто наступил на него? Тот человек, который резал живую крысу?

А может, мне все это приснилось? Лучше бы все это было сном…

Я лежу, глядя в заслонившую горизонт темноту. Страх судорогой сводит горло. Песок подо мной сухой, мягкий, прохладный. Голова падает на лапки. Дыхание раздувает песчинки вокруг мордочки. В подшерсток мне набиваются маленькие ракообразные и песчаные блохи.

Я засыпаю против своей воли. Я боюсь сна — ведь он может оказаться куда опаснее и страшнее, чем этот незнакомый берег моря, над которым кружат хищные птицы.

Утро. Серый край неба розовеет, я слышу крики рассевшихся на каменной стене чаек. Они не замечают меня, потому что легкий ветерок присыпал песком мой хвост и большую часть туловища.

Птичий гомон заставляет меня поглубже зарыться в песок. Наконец чайки улетели на берег. Я отряхиваю шерсть от песка и прозрачных рачков, которые высоко подпрыгивают и сверкают, как искорки. Быстро бегу вдоль стены, пытаясь найти хоть какую-нибудь дыру.

Лестница — гладкие серые плиты — была совсем рядом, и если бы ночью я не падал от усталости, я уже давно был бы далеко отсюда.

Я перепрыгиваю со ступеньки на ступеньку, не обращая внимания на крик воробьев, которые пытаются привлечь ко мне внимание чаек. Лестница заканчивается широкой, посыпанной гравием площадкой. Я бегу по тротуару вдоль балюстрады, сворачиваю к кустам, растущим на другой стороне. Разъяренные воробьи летают прямо надо мной, рвут из моей спины клочки шерсти.

Прячусь в гуще колючих веток розового куста.

Здесь я в безопасности. Птицы избегают таких мест, где можно лишиться перьев. Меня манят разбросанные под каменной скамейкой ароматные рыбьи косточки с оставшимся на них копченым мясом. Я выбегаю из-под куста, хватаю рыбу и утаскиваю её в в самую гущу колючих веток. Немножко жира, шкурка, хвост…

Съедаю заодно и ползущую по зеленой ветке мягкую улитку.

Но желудок требует еще. Слышу жужжание… Нахожу узкий туннель в земле среди листвы. Нора! Я удираю со всех ног подальше от нее, потому что там устроили свое гнездо осы. Когда-то в этой норе, определенно, жили крысы — значит, поблизости могут жить и другие грызуны…

Полоса розовых кустов неожиданно обрывается. Внизу навалены друг на друга растрескавшиеся бетонные блоки. Обрыв невысокий. Я прыгаю и приземляюсь на поросшие серым мхом плиты. Переворачиваюсь и вдруг вижу уставившиеся прямо на меня крысиные глаза.

Крыса насторожила ушки и шевелит вибриссами. Я подхожу к ней, а она, хотя и обеспокоенная, не уходит. Наоборот — пододвигается ближе и тычется в меня носом… Сосредоточенно обнюхивает мою голову, спину, бока…

Усталость отступает, страх уже не лишает меня сил, царапины и ушибы не болят. Я лижу её мордочку, забираюсь ей на спину, хватаю зубами за шею и придерживаю с боков лапками. Ее теплый голый хвост ещё больше возбуждает меня. Я резким рывком вхожу в неё и быстрыми движениями стараюсь ускорить извержение.

Возбуждение не спадает. Я двигаюсь толчками вперед и назад, сжимаю крепче зубы — скорее, скорее бы освободиться от внутренней тяжести и напряжения.

С выгнутой спиной и затуманившимся взглядом она старается удержать равновесие. Я чувствую, как быстро колотится её сердце. Слегка покусываю ей ухо и шею. Счастливая, покорная, она покоряется мне и отдается… Все…

Я слезаю с неё довольный и удовлетворенный. Она трется о меня всем своим телом.

Мы вместе спускаемся в темный влажный лабиринт.

Я уже не помышляю о возвращении в старую нору, к той самке, в те коридоры и каналы… Она ведет меня знакомыми ей тропами, а я иду за ней, опустив нос ей под брюхо, втягивая в ноздри её запах, чувствуя, как во мне растет желание владеть ею и только ею…

Одурманенный чувством удовлетворении и запахом моей самки, я нежно прихватываю зубами кончик её хвоста. Она ведет меня к укрытой за бетонной стеной норе, к своим запасам еды, ведет гуда, где тепло, туда, где устроено уютное гнездо, где я смогу разлечься на спине или на боку, потягиваясь и зевая. Но я шел за ней не только в поисках безопасного жилища. Мне нужно было спокойно выспаться, чтобы мой сон не прерывали ни крики, ни грохот, ни страх, ни погоня… Ведь постоянное ощущение страха тоже может убивать — так же, как яд, как капкан, как сжимающаяся вокруг шеи стальная петля. Я хотел освободиться именно от этого давящего страха, от ужаса, который был не только вне, но и внутри меня, который переполнял все мои мысли, чувства, желания…

Ведь совсем недавно я видел одиноких, отупевших от боли крыс, дергающихся в судорогах, крыс, в чьих зрачках уже не оставалось ничего, кроме этого страха, страха, который способен лишить не только сил идти дальше и стремления добывать пропитание… Парализующий страх уничтожил в них желание защищаться, потому что он разрушил надежду на то, что защититься возможно.

Насколько далек был я сам от такого состояния? Скоро ли и я превращусь в исхудавшую, взъерошенную, бесполую, не чувствительную даже к голоду крысу, издыхающую у подвальной стены?