Кое-что по секрету - Люси Даймонд

Она смутно помнила, как уселась за фортепьяно, когда пианист отправился на отдых, и крикнула: «Есть какие-нибудь пожелания?» – а потом сыграла спотыкающуюся версию «Копакабаны». И, возможно, еще и несколько песен Нила Даймонда. Теперь все это было как в тумане, но у нее было четкое ощущение того, что она еще и пела.

Ох, Джини, говорила она себе с того времени голосом разочарованной двоюродной бабушки, о чем ты только думала?

А Джини думала, что она молода. Думала, что она молодая, свободная, озорная и наслаждается жизнью. Она на Мадейре, далеко от Гарри (лжеца! изменника! предателя!), далеко от детей, соседей и подруг. Многие мили отделяли ее от тех, кто мог бы осудить ее, посмотреть неодобрительно или остановить ее.

Когда пианист вернулся, Джини освободила место за фортепьяно, рассмеялась и поклонилась публике, но тут появился Луис, и остатки робости покинули ее.

– Вот он! Пришел мой красавчик! – крикнула она, поспешно возвращаясь за столик к своим подругам и кокетливо похлопывая по сиденью рядом с ней. – Немедленно неси сюда свою соблазнительную задницу.

Понятно, что при воспоминании об этом ей захотелось свернуться калачиком под одеялом и ближайшие сотню лет – а лучше никогда – из-под него не вылезать.

Луис, разумеется, был, как всегда, очарователен.

– Как я могу отказать? – ответил он и сел. – Мне сегодня повезло, да?

– О да, – сказала Джини, смело кладя руку ему на бедро. (Ужас.) – Сегодняшний вечер – твое везение, сладкий мой. – (Двойной ужас.)

Она выловила из бокала вишню в глазури и показала ее Луису.

– Хочешь попробовать мою вишню? – спросила она, а потом взяла ягоду зубами и придвинулась ближе к Луису. (Смертельный ужас.)

– Джини, ты просто нечто! – выкрикнула Пэтси, когда Луис наклонился к Джини и осторожно откусил половинку вишни, легко коснувшись губами ее губ. Боже, как же удивительно от него пахло. Джини потребовалась вся ее сдержанность до последней унции, чтобы не обхватить ладонями его лицо и не прижаться к Луису губами со всей страстью.

– Вот это да! Вам пора уединиться! – рассмеявшись, сказала Кейт и зааплодировала, когда Луис с улыбкой отстранился от Джини и соблазнительно поиграл с ягодой языком.

– Восхитительно, – заявил он, облизывая губы под одобрительные возгласы женщин.

Следующий отрезок времени помнился Джини еще более смутно. В какой-то момент Пэтси и Кейт, должно быть, ушли – она этого не помнила, – и они с Луисом остались одни. Джини никогда в жизни не соблазняла мужчину, даже Гарри. Она всегда чувствовала себя слишком чопорной и респектабельной для таких вещей, да и полосатая пижама Гарри из магазина «Маркс и Спенсер» не особо возбуждала.

Но в тот вечер Джини чувствовала себя иначе. Она чувствовала себя женственной, привлекательной и уверенной в себе, ярко одетая, с новой прической и макияжем. Это была новая смелая Джини, которая говорила всему «да» вместо того, чтобы сказать: «Вероятно, мне не следовало бы». Именно эта Джини взяла Луиса за руку и сказала:

– Хочешь подняться в мой номер и пропустить по стаканчику спиртного на ночь?

Вспоминая это, Джини уже сомневалась в том, что Луис достаточно хорошо знал английский, чтобы понять последние слова, но подтекст он определенно уловил.

– Вы уверены? – спросил он, будучи настоящим джентльменом.

– О, я совершенно уверена, – ответила Джини и, покачиваясь, встала.

Ох, Джини, Джини, Джини, Джини. Она едва помнила, как поднялась в свой номер – набросилась ли она на него в лифте, пытаясь поцеловать его? – но каким-то образом они добрались до седьмого этажа, и она открыла дверь. Горничная, как обычно, уже разобрала постель и задвинула шторы на окнах.

– Ну вот мы и пришли. – Джини пыталась быть соблазнительной, опускаясь на кровать. Она снова похлопала по месту рядом с собой. – Луис?

Он сел, и Джини взяла его за руку.

– Ты очень красивый, – заплетающимся языком произнесла она. – Ты намного красивее Гарри. – Черт! Ей не следовало бы упоминать Гарри. Почему вообще она думает о Гарри в такой момент?

– Ты тоже красивая, – ответил Луис, улыбаясь. – Хотя мне, пожалуй, следовало бы сейчас уйти. Уже поздно и…

– Брось, – запротестовала Джини, не желая, чтобы он уходил. – Наверное, я не в твоем вкусе, но… – Она резко замолчала, ощутив, как заурчало в животе. Джини почувствовала привкус желчи, к горлу подступила тошнота. Боже, нет! – Прости, я оставлю тебя на минуту, – выпалила она, сорвалась с кровати и бросилась в маленькую, безупречно чистую ванную.

Джини едва успела закрыть за собой дверь. Ее вырвало в унитаз. Вышло все: ужин, коктейли и даже кусочки вишни.

После нового приступа рвоты она почувствовала, как налились кровью глаза. «Фу», – обморочно подумала она, задыхаясь и опуская голову на сиденье унитаза. От нескольких приступов сухой рвоты у нее заболело горло. Голова Джини кружилась, но желудок наконец успокоился. «Лучше в себе не держать», – услышала она слова своей матери в голове и сплюнула в унитаз. Она была готова расплакаться, ее трясло, она чувствовала слабость.

Промокнув рот туалетной бумагой, она смыла отвратительно пахнувшую массу и поднялась на дрожащих ногах. Джини вцепилась в край раковины и слезящимися глазами уставилась на свое отражение. Это было как удар в лицо. Вы только посмотрите на нее! Посмотрите на эту женщину с размазавшимися мерцающими тенями, с дурацкой «рваной» стрижкой, которая, скажем правду, ей совершенно не шла. Что же до кошмарного розового платья, распутно спустившегося с одного плеча и выставлявшего напоказ сморщенную старую кожу. Как она не заметила, насколько у нее жалкий вид? Овца, одетая как ягненок, вот кто она.

Слеза покатилась по ее щеке, увлекая за собой черную полоску туши.

– Ты старая дура, – обратилась она к себе и сразу же отвернулась, потому что просто не могла больше выносить собственного жалкого отражения.

В дверь тихонько постучали.

– Джини, с тобой все в порядке?

Слышал ли Луис, как ее рвало? Вероятно. Изо рта у нее, должно быть, воняло. Она прополоскала рот, дрожа от смущения.

– Извини… – сумела пробормотать она. – Я… Я плохо себя чувствую.

Ее сыновья, когда были подростками и кто-то из них напивался, называли это состояние облегченным. Они даже заключили пари, кто из них будет обниматься с унитазом вечером в пятницу и субботу. В какой-то момент Джон даже начал вести «Таблицу проблевки». Что бы они сказали, если бы увидели мать в таком состоянии, пьяную и растрепанную, отчаянно пытающуюся избавиться от вкуса рвоты во рту, пока молодой бармен ждет ее на кровати? Они пришли бы в ужас. Им было бы за нее стыдно. «Боже,