Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая - Дмитрий Мережковский

«Как и ты, я не знаю, какие нас ждут испытанья…»

Как и ты, я не знаю, какие нас ждут испытанья,Как и ты, я блуждаю в тревожной, в отравленной тьме,Только я не хочу ни советов, ни веры, ни знанья,Замыкаюсь упрямо в своей добровольной тюрьме.

Жить осталось недолго — нам всем, да и нашей планете,Право, стоит ли нам предаваться пустой ворожбе?Поздно, поздно гадать. Что б теперь ни случилось на свете,Не откроются райские двери ни мне, ни тебе.

«Ночь мучительная длится…»

Ночь мучительная длитсяИ не сходится со сном…Что случилось, что творитсяЗа бледнеющим окном?

Это ветер, это ветерУскоряет свой полет,Это ветер на рассветеПесни дикие поет.

Все упрямей, все сердитейСтавни, двери треплет он.«Отворите! Отворите!Поднимайтесь, что за сон?

Я несу вам рокот моря,Шорох муромских лесов,С азиатских плоскогорийТопот вольных табунов…»

Выйду ль ветру, как бывало,Широко подставить грудьИль забьюсь под одеяло,Чтоб не слышать и заснуть?

Михаил Струве

«В конторе душной, где стекло…»

В конторе душной, где стеклоТабачной мглой заволокло,Писец бумаг, чего ты ждешь?Тебе какая снится ложь?Зачем вздымаешь ты глаза:Зачем блеснула в них слеза?

Ужель ты думаешь, дружок,Что взор, пройдя сквозь потолокИ перейдя за облака,Увидит райские шелка?Иль ты мечтаешь там найтиВенец — уставшему в пути?

Ты говоришь: там нежный зной…Там — только ветер ледяной.Там — ледяной и тусклый свет,И непрерывный вой планет,И звездам тяжело идтиВ потоке Млечного пути.

А это я сказал затемТебе, дружок, и прочим всем,Что долго я смотрел — туда,И заблудился навсегда,И оттого, что горше нетТой жизни, что живет поэт.

Париж

Какой-то поворот случайный,Деревьев чахлых два ряда,Отмечены особой тайнойПорой бывают города.

Закапал дождь коротким скокомИз малой тучи на Париж.Что за беда? Кафе — под боком.В нем сумерки, опилки, тишь.

Стаканы с кофеем дымятся,И в рюмках — золотой ликер.А капли о стекло дробятсяИ говорят про милый взор,

А не о том, что век твой прожитИ у ворот стоит беда.Что ж! Это старый мир, быть может,Его последние года.

И мы, прошедшие по светуСкитальцы стольких трудных лет,Париж, мы понимаем этоИ улыбаемся в ответ.

И свято чтим твои приметы:Мороженщика в летний зной,Каштаны на исходе лета,Букеты ландышей весной.

Его законы соблюдая,Быть может, погибая в нем,Мы образ городского раяС собой в могилу унесем.

Из парижских стихотворений

Где серый дом до небаИ улиц узок ход,Мотор — развозчик хлебаЛетит стремглав вперед.

Рокочет голос жесткий.Так, целый день трудясь,Он мерит перекрестки,Разбрасывая грязь.

Туда какая силаПолет толкнула твой,Где школьница спешилаС котомкою домой.

И где толпа толкалась,Где плыл за домом дом,Там девочка осталасьЛежать под колесом.

Но совершилось дело,И люди отошли.И маленькое телоБесследно унесли.

И длится вечер длинный,И соблюден закон.Струится запах винный,И хлещет граммофон.

Стареет вечер тучныйПри свете фонарей.Не все благополучно:Стучатся у дверей.

В дешевое веселье,В копеечную дурь,Несется новосельеНа крыльях снежных бурь.

И самый небывалыйПриходит переплет,И каждый трупик малыйЗапишется на счет.

Январь в Париже

Январь в окрестностях Парижа,Сырая утренняя тьмаМне кажутся порою ближе,Чем наша крепкая зима.

Заброшенные огороды,Убор дождин на стеблях роз.Весь этот полусон природы,Полувесна, полумороз.

Но влажный ветер с океанаВнезапно к полдню присмирел,И в клочьях желтого туманаМелькнули иглы белых стрел.

Тяжелых облаков покровыОстановили вечный бег.Холодный, чистый и суровыйВалит на полустанок снег.

И запахом зимы и гариКамин раскрытый задышал.Искуснейший мираж? Сценарий?Но как откликнулась душа!

Я снова старыми глазамиНа побелевший мир гляжуИ меж французскими словамиЗнакомых слов не нахожу.

Лисичка, ласточка, голубкаПереступает мой порог.Ее заснеженная шубка,Брусничный запах уст и щек.

И неожиданный и скорыйИз снежных звезд горит венец.А за окошком у забораПоет и плачет бубенец.

«День какой — нарядный и блестящий!..»

День какой — нарядный и блестящий!Весь в цвету лежит веселый путь.А душе встревоженной все чащеХочется подольше отдохнуть.

Но у неба я прошу немного:Пусть приснится мне в его раюСтарая парижская дорога,Все в цветущих липах авеню.

Только чтоб белел в конце дорогиДеревенский домик наш простой.И чтоб ты сияла на порогеМилою земною красотой.

Мать Мария

«Ввели босого и в рубахе…»

Ввели босого и в рубахе, —Пускай он ищет, наг, один,Простертый на полу, во прахе,Свой ангелоподобный чин.

Там, в прошлом, страстной воли скрежет:Был нерадивый Иоанн.Потом власы главы обрежут,Обет священный будет дан.

И облекут в иное платье,И отрешат от прежних мук.Вставай же инок, брат Игнатий,Твою главу венчал клобук.

Новоначального помилуйИ отгони полночный страх,Ты, чьей недремлющею силойВооружается монах.

А я стою перед иконойИ знаю, — скоро буду тамБосой идти, с свечой зажженной —Пересекать затихший храм.

В рубаху белую одета…О, внутренний мой человек.Сейчас еще Елизавета,А завтра буду — имя рек.

«Вольно вьется на рассвете ветер…»

Вольно вьется на рассвете ветер.За стеклом плуги с сноповязалкой.Сумрак. Римский дом. С ногою-палкойСторож бродит в бархатном берете.

На базар ослы везут капусту.Солнце загорелось, в тучах рдея.В сумрачных пролетах КолизеяОдиноко, мертвенно и пусто.

Вольно вьется на рассвете ветер…Хорошо быть странником бездомным,Странником на этом Божьем свете,Многозвучном, мудром и огромном.

«Закрутит вдруг средь незнакомых улиц…»

Закрутит вдруг средь незнакомых улиц,Нездешним ветром душу полоснет…Неужто ли к земле опять свернулиВоители небесные полет?

Вот океан не поглощает сушуИ в черной тьме фонарь горит, горит.Ты вкладываешь даже в камень душу, —И в срок душа немая закричит.

Архангелы и ангелы, господства,И серафимов пламеносный лик…Что я могу?.. прими мое юродство,Земли моей во мне звучащий крик.

Весна 1931

Ницца

«Устало дышит паровоз…»