Арт-терапия – новые горизонты - Коллектив авторов

У нас возникла редкая возможность обсудить страх Кристины, мешающий ей рассказывать другим о своих чувствах, о также вопрос о том, что окружающие, возможно, воспринимают ее иначе, чем она сама. Мы также поговорили о том, что разные люди могут воспринимать ее по-разному, в зависимости от того, кто эти люди и какова ситуация. Мы пришли к выводу, что она должна попытаться использовать арт-терапевтические сессии для работы со своими страхами и выражения своих чувств. Я понимала, что для нее это может оказаться трудным, однако в конце сессии мы с Кристиной почувствовали, что стали ближе друг к другу.

Когда я вошла в комнату, Кристина объявила: «Я скоро уеду». Я почувствовала грусть и тревогу. «Мы должны будем попрощаться, Кристина. Что ты в связи с этим чувствуешь?» – спросила я. «Может быть, мы устроим что-нибудь особенное?» – предложила она, и в ее голосе прозвучало отчаяние. «Мы могли бы в ходе сессии устроить что-нибудь, чтобы попрощаться друг с другом», – согласилась я.

«Мои сестры должны скоро вернуться домой. Я по ним очень скучаю, но мы скоро будем снова счастливы вместе», – сказала она. В ее голосе чувствовалась неуверенность. Она рассказала, что раньше не очень любила своих сестер, но в прошлые выходные, увидевшись с ними, она была удивлена, так как почувствовала себя счастливой.

«Марк уедет отсюда раньше меня. Он теперь будет жить с моим папой», – сказала Кристина. Я была удивлена, почувствовав, что она завидует Марку из-за того, что отец относится к нему с большим вниманием. «Тебе, наверное, будет не хватать Марка?» – спросила я. Она согласилась, что будет по нему скучать. Она также добавила, что отец в прошлом часто вел себя вспыльчиво и это ее пугало.

Я почувствовала, что мне не стоит продолжать эту тему, потому что Кристина снова начала говорить так, будто она выступает на передаче «Арт-атака». «Я собираюсь пока отложить этот рисунок, чтобы он подсох, – добавила она, откладывая нарисованный густой краской рисунок в сторону, – мы вернемся к нему позже». На этом рисунке были изображены женщина и мальчик, и я подумала, что это, наверное, миссис Ли и Марк.

После этого Кристина нарисовала большую и маленькую фигуры и спросила меня, как правильно написать слово «папочка». Она написала это слово на пузыре из жевательной резины, выдуваемом изо рта маленькой фигуры. Восприняв этот рисунок как предлог для продолжения разговора, я сказала, что раньше она почти не говорила о своем отце. Она отодвинула рисунок в сторону и взяла красную краску.

«Встреча с ним волнует меня. Мы увидим его, когда будем отводить к нему Марка», – сказала она, выдавливая краску на бумагу. В этот момент ее движения стали более резкими. «Я его боялась», – добавила она и засмеялась.

Теперь все руки Кристины были испачканы в красной краске, словно она поранилась. Я спросила девочку, не обижал ли ее отец, а также о том, будет ли она переживать, уехав из центра и прекратив арт-терапию. Я подумала, что должна вербализовать эти ее чувства прежде, чем она сама сможет в полной мере их идентифицировать и осознать. Теперь, когда я служила ей «зеркалом» и отражала проецируемые ею переживания, она уже была в состоянии принять их.

Теперь Кристина выдавливала на бумагу разные краски, смешивая их толстым слоем. Она переживала сильные чувства и сама осознавала это, потому что пачкала все вокруг себя, а также свое тело и одежду. «Твои чувства смешаны, как краски», – прокомментировала я. Она подняла руки, изобразив угрожающий жест. «Руки Дракулы», – сказала она и засмеялась. «Дело, похоже, принимает угрожающий оборот», – ответила я. Мне в голову пришла мысль о нападении вампира. Запачканная одежда Кристины вызывала такие ассоциации, хотя после сессии она сама наверное подвергнется «нападению» со стороны миссис Ли. Кристина вернулась к своему высыхающему рисунку. До конца сессии оставалось всего две минуты, и она в свойственной ей манере стала просить меня продлить сессию. «Заканчивать сессии всегда трудно, и нам будет стоить большого труда сказать друг другу “до свидания”», – сказала я. Она засмеялась и согласилась.

В ходе последних арт-терапевтических сессий перед завершением пребывания Кристины в центре у нее сформировалась более положительная идентичность, позволившая ей объединить положительные и отрицательные переживания. Благодаря этому она смогла осмыслить финальный этап нашей работы, проявляя независимость и не прибегая к жестким защитам, которые раньше всегда актуализировались у нее в моменты расставания.

Придя в центр, я застала Кристину играющей в холле с Марком. «Ой, я про вас забыла!» – воскликнула она и засмеялась. Я пошла доставать из машины изобразительные материалы. Когда я вернулась, Кристина от меня спряталась. Я сделала вид, что ищу ее, и в определенный момент она выскочила из-за шторы, громко смеясь. «Я собираюсь на встречу со своей семьей в Лондоне и совсем про вас забыла», – заявила она. «Наверное, у тебя иногда возникают смешанные чувства по поводу арт-терапии? – спросила я, заметив противоречивость ее чувств и растущую независимость. – Может быть, сегодня ты предпочла бы продолжить игру с Марком вместо того, чтобы заниматься со мной?». Она посмотрела на меня, сонно улыбнулась и кивнула в знак согласия. Затем она попросила разрешения пойти в туалет. Возможно, для нее это было возможностью избежать чувства вины, вызванного осознанием ею своих потребностей и необходимостью прощания со мной.

Вернувшись, Кристина, по-видимому, уже не могла контролировать эти чувства, поскольку разлила воду и краску. «Не пытаешься ли ты таким образом выразить те чувства, о которых тебе трудно говорить? – спросила я. – Может быть, ты беспокоишься о том, как я буду реагировать, если ты меня расстроишь?» – «Да… иногда мне трудно сказать маме о таких вещах. Мне бывает плохо. Когда раньше со мной происходили какие-нибудь неприятности, я никому об этом не говорила – ни персоналу, ни маме. Я все скрывала, если меня об этом не спрашивали», – призналась она.

Она начала рвать бумагу на мелкие кусочки и складывать их в пластиковый контейнер. «Хорошо, что они здесь помещаются», – сказала она. Я заметила ей, что искренность иногда таит в себе опасность, потому что может вызвать у людей сильную реакцию. Затем Кристина начала говорить о «грустной маленькой девочке» с увиденного ею как-то плаката.

Позже я подумала о ее ожиданиях относительно счастливого воссоединения с семьей после отъезда из центра и о том, воплотятся ли они в реальность.

Тема несбывшихся надежд и озабоченности реакциями окружающих была особенно значима в ходе последних сессий. На одну из них Кристина принесла серебряные звездочки. «Я люблю с ними играть», – заявила она. «Может быть, ты думаешь, что с их помощью сможешь продлить нашу работу, потому что эти звездочки волшебные?» – спросила я и напомнила ей, что у нас осталось всего несколько встреч. «Вы всегда говорите такие вещи!» – Кристина, казалось, разозлилась. Она начала рисовать большую черную стену с красивыми цветами наверху. Увидев это, я произнесла: «На эту стену, похоже, трудно забраться». Она ответила, что ей трудно расставаться со мной, но она этому рада. Она молча взяла лист бумаги и написала наверху «темная ночь». Затем она начала закрашивать лист черной краской и, казалось, готова была заплакать.

«Мы встречались довольно долго, Кристина, и поэтому нам грустно прощаться», – сказала я, и меня переполнило чувство грусти. Кристина начала приклеивать серебряные звездочки на черный фон. «Но в прощании есть свои плюсы», – продолжала я. «Это грустно, – тихо сказала она, протягивая мне свой рисунок. – Вы можете сохранить его как мой подарок вам на прощание».

Ей необходимо было обозначить завершение нашей работы и в то же время быть уверенной в том, что какой-нибудь конкретный предмет будет напоминать мне о ней. «Красиво! – сказала я. – Я повешу это на стену» – «Вы что, сохраните все мои рисунки?» – спросила Кристина. В ответ я предложила ей вместе просмотреть на последней сессии все ее работы, прежде, чем проститься. Я также сказала, что она сама должна решить, что она хотела бы сделать со своими работами.

Я почувствовала, что Кристина не знает, что именно ей хотелось бы сделать со своими рисунками, и задумалась о том, сможет ли она попросить меня помочь ей разобраться в переживаемых ею чувствах разлуки и утраты, а также страхе перед будущим.

Создаваемый Кристиной рисунок был настолько пропитан водой, что бумага начала расползаться. У меня возникло желание помочь ей, однако я удержалась от этого, дожидаясь, пока она попросит меня. «Не могли бы вы мне помочь?» – пригласила она. Когда я начала ей помогать, она расстроилась: «Я проснулась утром и расплакалась. У меня прошлой ночью болел живот, мне было нехорошо. Я ничего не сказала маме, потому что она сказала бы, что я лгу» – «Похоже, у тебя действительно болел живот, и тебе было еще хуже из-за того, что ты не могла сказать об этом маме», – прокомментировала я. После этого она вовлекла меня в свои занятия, предложив мне подавать ей изобразительные материалы. «Когда у тебя что-нибудь болит или ты расстроена… за тобой ухаживают», – заметила я. Кристина рассмеялась и начала говорить о неприятных для нее вещах, о том, в частности, что она чувствует себя одинокой из-за того, что у ее матери появился любовник и что ей хотелось бы иметь «настоящего папу», с которым можно было бы играть.