Стинг. Сломанная музыка. Автобиография - Стинг

в Лондоне. Свое музыкальное будущее я связываю исключительно с Лондоном, и название столицы становится моей мантрой. Джерри меня полностью поддерживает, но Джон и Ронни относятся к моим планам более скептически, хотя не спорят со мной в открытую. Даже когда они молчат, я чувствую их недовольство. У парней уже есть определенный, устоявшийся стиль жизни и кредиты. Я это прекрасно понимаю, но рассчитывать на то, что успех придет к нам без жертв и усилий, еще глупее, чем мечтать об успехе и стремиться к нему, как делаю я. Мы чертовски хорошая группа, но никто нас не заметит, если мы останемся в Ньюкасле. Я знаю, что у меня есть цель, и чувствую, что нельзя терять время.

Нас замечают местные новостные каналы. Мы даем интервью на BBC Radio Newcastle, и музыкальный журналист Фил Сатклифф упоминает о нас в лондонском издании Sounds в рецензии на концерт Osibisa, во время которого мы играем на разогреве в Политехе. Помню, как я был рад увидеть название нашей группы в этой рецензии и как тогда подумал: «Ну вот, теперь мы наконец маленькая часть музыкальной индустрии». В тот день я не иду, а лечу от газетного киоска в школу. Позднее Фил еще сыграет большую роль в моей жизни.

Перед входом в школу я замечаю на парковке незнакомый автомобиль и растрепанного мужчину, который нервно курит у ворот. Это мой отец. У него вид человека, который уже несколько дней не спал, а если и спал, то в машине или на улице. Занавески на окнах в учительской раздвигаются – за нами наблюдают. Я не хочу, чтобы учителя увидели моего отца в таком плачевном состоянии. До начала занятий еще полчаса, и я быстро провожу его в небольшой класс, где он садится и закуривает очередную сигарету. У отца жалкий вид, а глаза красные. Он хочет некоторое время пожить у меня – до тех пор, «пока не придет в себя». Я понимаю, что его отношения с матерью сильно испортились и отец хочет подать на развод. У меня такое ощущение, что он пришел, чтобы спросить моего разрешения, хотя напрямую он этого не говорит.

«Почему именно сейчас? – спрашиваю я. – Что произошло?»

Он смотрит в окно, вид у него несчастный. Отец явно не хочет объяснять причину, но потом быстро произносит: «Я нашел письма, адресованные твоей матери».

У нас с отцом за плечами годы невысказанных чувств, отрицания и недосказанности. Мы никогда не обсуждали отношения отца с матерью. Начинать обсуждать все с самого начала ему слишком больно и сложно, поэтому отец делает вид, что недавно узнал об изменах моей матери. Он не хочет признавать, что за долгие годы мы по уши погрязли во вранье. Отец пытается сохранить лицо и гордость, ему нет дела до чувств его собственных детей.

Я привык понимать его молчание так же хорошо, как и слова, поэтому не спрашиваю о том, что написано в этих письмах. Я не собираюсь ему подыгрывать. Я не задаю лишних вопросов, молчу, и мы смотрим в окно на проезжающие автомобили. Я понимаю, что отцу нужны помощь и поддержка, что он все еще любит свою жену и мою мать. Он много лет терпел, но сейчас терпение кончилось. Я обнимаю его, глажу, как ребенка, по голове и даю ключи от своей квартиры. Смотрю в окно и вижу, как такой гордый и сильный в прошлом отец, словно инвалид или контуженный, садится в машину. Он чувствует себя одиноким и потерянным, и я не знаю, как ему помочь.

Пребывание отца в квартире оказывается гораздо более интересным, чем я мог бы предположить. Мы идем в паб, выпиваем по паре пива, он расслабляется, начинает смеяться и вспоминать старые добрые времена.

«А ты знал, что тебя зачали в Озерном крае?»

«Нет, пап, не знал», – отвечаю. Мне немного не по себе от таких подробностей.

«О, да, – продолжает он, – мы с Одри несколько раз приезжали на выходные в Кесвик еще до свадьбы».

Не то чтобы он мне подмигивает, но и без этого мысль понятна. Не то чтобы я горю желанием узнать такие интимные подробности, но чувствую, что отец хочет рассказать мне о временах и местах, когда они с матерью были счастливы. Самой большой трагедией его жизни является то, что он ее любит, а она его разлюбила. Поэтому все его мысли кружат вокруг этой темы, как птицы вокруг башни. Я мог бы сказать, что ему нужно было чаще показывать матери свою любовь, но уже в тот период жизни я понимаю, что жизнь и любовь слишком сложны для того, чтобы говорить о них банальными фразами, поэтому молчу и даю отцу возможность поностальгировать.

Через несколько дней он (надеюсь, что немного отдохнувшим) вернется домой, для того чтобы продолжать жить в состоянии перемирия с матерью. Я представляю себе, как они молчат, как день ото дня растет недовольство мамы. Они продолжают свой меланхоличный танец под пиликанье сломанной и расстроенной скрипки.

Мои отношения с матерью тоже далеко не самые простые. Их амплитуда колеблется от злости до любви, и я не в состоянии ничего с этим поделать. Я периодически хочу то утешить, то ощущаю желание встряхнуть мать, чтобы привести ее в чувство. Именно эта неразрешенная дилемма и этот подсознательный гнев окрасят и изменят отношения с женщинами на протяжении всей моей жизни. Моя мама была первой повелительницей и царицей моего воображения, чем и объясняется моя преданность ей, но при этом мне казалось, что она мне изменила. Архетип падшей женщины в сочетании с представлением о женщине, вдохновляющей на творчество, является сложным феноменом и неосознанной драмой. Женский пол вдохновлял меня, но зачастую я не был в состоянии находиться с ними долго и держать данные им обещания.

Мать все еще поддерживала отношения с Деборой, которая, по ее словам, проходила практику в клинике для душевнобольных. Однако мама не сказала, что позднее Дебора оказалась в клинике в качестве пациентки, потому что впала в тяжелую депрессию.

Когда я в первый раз привожу Фрэнсис в дом родителей, то с удивлением замечаю, что моя мать несколько напугана поведением и характером моей девушки. Одной из причин, по которой Фрэнсис мне нравится, является то, что она совершенно не похожа на мою мать. Отцу Фрэнсис нравится, а вот Одри слегка робеет в ее присутствии. Фрэнсис совсем не та девушка, которую хочется взять под свое крыло. Она точно не Дебора. Фрэнсис – сильная женщина, и поэтому мать считает, что это преуменьшает ее собственную